Я видел сон, реальнейший до жути:
Я пышный клён.
А, может быть, и бук.
А, может, вяз, что не меняет сути,
Каштан иль дуб.
Но точно не бамбук.
А по бокам, меня взяв прочно в клещи,
Стояли дел древесных мастера.
В огне заката в их руках зловеще
Сверкали два острейших топора.
Из их речей, казённо-монотонных,
Я смог понять лишь маленькую часть.
Мол, мне с моей неправильною кроной
В культурный парк вовеки не попасть.
А потому при помощи железа
Им надлежит мою исправить стать:
Всё годное по-ихнему – подрезать!
Всё лишнее – не медля отсекать.
А я не мог им возразить ответно,
Поскольку древу не даны слова.
Сверкнула сталь,
И полетели ветви,
Густым дождём посыпалась листва.
(Мои листва и ветки, между прочим).
И дрожь прошла по каждому плечу.
И я тогда корнями впился в почву
И завопил истошно: – Не хочу!
Я не хочу в ваш рай зелёный влиться.
Я плодоносить не смогу в строю.
Оставьте мне неправильные листья
И крону некудышную мою.
Пусть косоруко выпирают сучья,
И линия ствола чуток крива,
Но я без них – вот был бы тяжкий случай –
Смогу сгодиться только на дрова.
Так прокричал я и…
Очнулся дома,
В родной постели, с книгами вокруг.
И, что отрадно, вновь в обличьи «Homo».
Не клён, не дуб.
И точно не бамбук.
Ну, слава Богу, это лишь в кошмаре,
И лесники, и посвист топора…
Я просто был в тот день на семинаре.
Нас разбирали гении пера.