Личная оценка: 4\5
http://www.youtube.com/watch?v=3-WlSM_3wUU
The hurricane is through. We’re just a few survivors.
A lot are missing on the list of friends.
I’m back again to a deserted country,
Where I’ve been absent for eight years.
Who do I turn to? Who is there to share with
My dreary jubilance of being safe and sound?
In this place, as it is, a lonely mill is standing
As if a log bird with a single wing, eyes shut.
I am familiar to none,
By those who knew me, being long forgotten.
And even where once was my native home,
There's only ash around, beneath a film of road dust.
But life is boiling,
Life is going on.
Both young and aged faces scurry past me.
And yet there’s nobody to nod to, capping,
There’s nobody to rest an eye upon.
And in my head, thoughts change each other swarming:
What's Motherland?
Can this be only dreams?
For I'm a pilgrim here, to almost everybody,
A glum tramp on who knows how far a trip.
And this is I!
I, subject of a place
Whereof the only point of interest will be that
A common peasant woman bore, one day,
A restless, rowdy Russian poet in there.
And yet the voice of reason says to heart:
“Collect yourself! Why are you irritated?
It’s new illumination lightens up
The cabins of another generation.
Alas, you are inclined to blossom fall,
Now, other songs are sung by other youngsters.
They're very likely to be more attractive, –
Their mother's not a village, but the world.
Ah, motherland, how funny I can be!
The hollow cheeks are blushing with dry scarlet.
The tongue of nationals is alien to me,
I’m like a foreigner in my own country.
And here I see:
The villagers, on Sunday,
Flock by the volost like before a church.
They speculate upon their daily worries
With usual loud-mouthed filthy words.
It’s evening, and the sun has sprinkled
The liquid gilding over silver plains.
And poplars hide their naked legs in ditches
Like calves hide limbs of theirs under gates.
A lame and sleepy-faced red-army soldier,
In recollection, tensely wrinkling head,
Tells stories, looking big, about Budionny,
About the Perekop retaken by the red.
“And we engaged him then, this way and that way,
That bourgeois… the one… in the Crimea…”
And maples frown the ears of their long branches,
And women gasp to silent dusk, in fear.
The country Komsomol are marching down the road,
And, to harmonika, intensely bashing out,
Resounding the dale with joyous sounds,
Are singing Demian Bedny’s touting poems.
Oh, what a country! Why the damn did I
Yell in my rhymes I was at one with people?
Today, my poetry is no more in demand,
And, very likely, I’m not needed here either.
OK!
Excuse me, native place.
With what I've been of use, I'm just as pleased.
Though they don’t sing my verses nowadays,
I sang them when my homeland was diseased.
I buy it all as is,
Admit above and over.
Agree to keep to the marked out way,
I’ll pledge my soul for May and for October,
It's just my lyre I'll never give away.
Won't give it into hands of someone else's,
My Mother's, or my wife's, or else my friend's.
It’s only me that she entrusted with her accents,
She sang her tender songs to me and no one else.
Do well, the young, and keep your bodies healthy!
You have another life. You have another song.
And as for me, I’m off for unfamiliar stretches,
Forever calming down in my rebellious soul.
But even when
On the entire planet,
The tribal feud ends up,
And lies and grief are through,
I’ll glorify, with all
The essence in a poet,
The one-sixth of the earth,
By name as short as “Russ”.
***
Тот ураган прошел. Нас мало уцелело.
На перекличке дружбы многих нет.
Я вновь вернулся в край осиротелый,
В котором не был восемь лет.
Кого позвать мне? С кем мне поделиться
Той грустной радостью, что я остался жив?
Здесь даже мельница — бревенчатая птица
С крылом единственным — стоит, глаза смежив.
Я никому здесь не знаком,
А те, что помнили, давно забыли.
И там, где был когда-то отчий дом,
Теперь лежит зола да слой дорожной пыли.
А жизнь кипит.
Вокруг меня снуют
И старые и молодые лица.
Но некому мне шляпой поклониться,
Ни в чьих глазах не нахожу приют.
И в голове моей проходят роем думы:
Что родина?
Ужели это сны?
Ведь я почти для всех здесь пилигрим угрюмый
Бог весть с какой далекой стороны.
И это я!
Я, гражданин села,
Которое лишь тем и будет знаменито,
Что здесь когда-то баба родила
Российского скандального пиита.
Но голос мысли сердцу говорит:
«Опомнись! Чем же ты обижен?
Ведь это только новый свет горит
Другого поколения у хижин.
Уже ты стал немного отцветать,
Другие юноши поют другие песни.
Они, пожалуй, будут интересней —
Уж не село, а вся земля им мать».
Ах, родина, какой я стал смешной!
На щеки впалые летит сухой румянец.
Язык сограждан стал мне как чужой,
В своей стране я словно иностранец.
Вот вижу я:
Воскресные сельчане
У волости, как в церковь, собрались.
Корявыми немытыми речами
Они свою обсуживают «жись».
Уж вечер. Жидкой позолотой
Закат обрызгал серые поля.
И ноги босые, как телки под ворота,
Уткнули по канавам тополя.
Хромой красноармеец с ликом сонным,
В воспоминаниях морщиня лоб,
Рассказывает важно о Буденном,
О том, как красные отбили Перекоп.
«Уж мы его — и этак и раз-этак,—
Буржуя энтого... которого... в Крыму...»
И клены морщатся ушами длинных веток,
И бабы охают в немую полутьму.
С горы идет крестьянский комсомол,
И под гармонику, наяривая рьяно,
Поют агитки Бедного Демьяна,
Веселым криком оглашая дол.
Вот так страна! Какого ж я рожна
Орал в стихах, что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.
Ну что ж!
Прости, родной приют.
Чем сослужил тебе — и тем уж я доволен.
Пускай меня сегодня не поют —
Я пел тогда, когда был край мой болен.
Приемлю все,
как есть все принимаю.
Готов идти по выбитым следам,
Отдам всю душу октябрю и маю,
Но только лиры милой не отдам.
Я не отдам ее в чужие руки,—
Ни матери, ни другу, ни жене.
Лишь только мне она свои вверяла звуки
И песни нежные лишь только пела мне.
Цветите, юные, и здоровейте телом!
У вас иная жизнь. У вас другой напев.
А я пойду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев.
Но и тогда,
Когда на всей планете
Пройдет вражда племен,
Исчезнет ложь и грусть,—
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким «Русь».
1924