У нас были окна под цветами,
Или цветы под окнами.
Кто-то громко смеялся ночами,
Тенями под стеклами.
Кто-то молча обнимал друг друга,
Кто-то шумно ругал супруга.
Наша улица славилась вечностью,
Письмами, осенней бесконечностью
И соседской теплой беспечностью,
И не кашляли люди гордостью.
А ещё, газеты по утрам на ковры.
Подъезд – на параллели и миры.
Только дедушка – белая седина,
Был угрюм, старая вредина.
Был чуть слаб, изломала дедушку война.
И слезились так часто его глаза.
Накреняясь над палкой, он тихо хрипел,
Когда щелкал замок, дед надрывисто пел.
Его кожа состарена, где-то истерта.
Может, дедушка был мастером спорта?
Может, не оказалась живою мечта?
Может, дедушка всех потерял, но когда?
И летели бычки с этажа на этаж,
А за ними, улыбки, дедулина блажь
Иногда в его доме мы слышали крики.
Это было похоже на детские блики.
Было слышно, как пел сосед наш безликий,
Но для внуков своих, дед рассказчик великий.
Хохотал он тогда, оживал, но курил.
Ровно 70 лет, седовласый прожил.
А когда умирал, то рассказывал сказку,
Как ловил дед во сне красу златовласку,
Как приятные пледы дарили им ласку,
Когда лица дрожали в кровавую краску.
Кто-то молча заплакал, держа его плечи.
Дом теперь опустел, но дед жив бесконечно.