Расходится тень кругами,
когда улыбнёшься в вечер.
«Авось, моя тень не безлюдна.
Прощайте, я обеспечен!..»
И вот уже полушалки
на улицах – и окурки.
Горят пустоцветы ярко,
плоды их играют в жмурки.
«Я тронут тобой, матрона,
я трону тебя, тычинка,
я тронусь пыльцой к твоим тронам,
а там хоть умом я тронусь!..»
В приманках вся отвечает,
что надо любить сначала.
И талиею качает
двух рук его две обнимки.
Но ветер, подлиза ветер,
на ужин несёт кувшинки.
Отведали только двое
(их жесты – явленье плеска),
отведали двое порознь,
и стали они совместней.
И травы упали в ноги,
шелка так ласковы были.
И горсточки млечной пыли
атаковали подошвы.
А если есть где-то чёрт,
то тёр он свои ладоши.
И кто-то мечтал: «Не надо!»
И кто-то: «Ну что ты делаешь!»
И кто мечтал хорошо,
где ничего не поделаешь.
Растёртые в порошок
тех шёпотов зёрна спали
с живой и поющей осью
меж белыми жерновами.
А эхо катилось в ухо,
гнездилось, крылами било,
и было на привкус горько,
и потакающе было.
И пьяный дурак какой-то,
набравшийся, как свинина,
приветствовал их икотой
приятного аппетита.
Никто не свернул с дороги,
а только петлял для вида.