Отверзались все чакры, протоки и шлюзы.
Отвергались – вериги приличий и правил.
Помню я, как любил ты живое страдание блюза
И бессовестно мило картавил.
Умоляю, не нужно дотла, до дымящейся горстки
Серой, лёгкой пыльцы серебристого пепла.
И при виде обшарпанных окон, белёных извёсткой,
Бесконечно тоска моя ширилась, крепла.
Пустота надо мною довлела и высилась,
Пустота возвеличена –надцатой степенью.
Между тем, я считаю наивную искренность
Наивысшей из всех добродетелью,
Самой юной из преданных пламени мучениц.
И слова, обретённые муками – сколькими?
Ускользали из рук, не давались и путались,
Как мальки возле берега - юркие, скользкие.
Как молитву, шептали их губы горячечно.
Взгляд блуждал поднебесными топями, высями,
Облаками….
Что было напрасно растрачено,
Всё теперь за своей непригодностью списано.