Выставка торговца рыбой

Райнер Рильке
(Неаполь)

     На  чуть  покатой  мраморной  плите  они  спят  грудами  --  вон те  на
смугловатой  зелени,  постеленной  на мокрый камень,  а эти в мелких кузовах
плетеных, ставших темными  от  влаги.  Покрыта серебристой  чешуей, одна  из
рыбин снизу вверх горбато выгнулась, как рукоять меча в гербе, и серебро  на
ней мерцает в напряженном блеске. Покрыта серебристой чешуей, другая сверху,
где прочие лежат наискосок, как серебро седое, с испода черненое в чекане, в
страхе открывает рот, и  кажется, что  жаждет  вырваться  из груды.  А стоит
только раз увидеть этот зев, как обнаружится у той, что бьется суетливо, еще
один,  исторгший жалобу.  (Поскольку рот, откуда  звук исходит,  пребывает в
немоте, названье  "жалобы"  возможно здесь как символ...) И  вот,  пожалуй в
результате размышленья, находим мы глаза. Они плоски, они лежат с боков, как
будто  скрыты  под  стекляшкой  круглой, глаза, где  мчались образы,  омытые
водой,  покуда  были зрячи. С тех пор они не  изменились --  в них  такая же
тупая  безучастность: волне  их взгляд  известен. Такое ж  снулое и  плоское
вращенье  вхолостую, как у вагонных фонарей при  свете дня. Но,  противостоя
волнению стихии плотной,  они бросали верно  и легко,  рисунок  за рисунком,
намек и  перемену на дно сознания, неведомого нам. Уверенно и  молча неслись
они, приняв  однажды твердое  решенье, запрятанное вглубь. Уверенно  и молча
каждый день они, бегущей тенью скрыты, боролись против струй,  зажавших их в
тиски. Но  вот теперь  они извлечены из долгих прядей созерцанья  своего  --
лежащие плашмя,  они иному  миру недоступны.  Покрытый черной  влагою зрачок
объят кольцом, похожим  на дымчатое  золото фольги.  И  страшно,  словно при
укусе резком, узреть непроницаемость  тех глаз --  и вдруг почудится, что ты
стоишь перед сплошным металлом и камнями, увиденными как бы на столе. И все,
что  выгнуто,  глядится   как   железо,  и  груда  отливающих,   как  сталь,
шило-образных  рыб лежит безжизненно и  грузно,  как  груда  инструментов, а
рядом с ними те,  что отшлифованы  и смотрятся как камни. Они лежат  все тут
же, один  возле другого:  округлые и гладкие агаты  в коричневых,  белесых и
золотых  прожилках, бело-румяный мрамор  полосами, куски нефрита  с огранкою
овальной, частично  обработанный топаз, горный  хрусталь с шипами  аметиста,
опалы из медузы. Еще на них тончайший слой оставшейся воды, их отрезающий от
тех  лучей,  которым они чужды, они как  запертый ларец,  который бесполезно
было бы пытаться вскрыть.