И вот уж вечер. Свои космы
темней вороньего крыла
спускает ночь, как будто косы
свои цыганка расплела.
Блеснёт лишь люрексом фонарный
луч блеклый где-то за сосной
напротив дом пятиэтажный
мигнёт глазницею пустой.
Двенадцать ночи. Свет погашен
дневные мысли улеглись,
на смену сны толпою страшной
муштруют прихоти свои.
Скользя неслышною стопою
как цыган к жертве – жеребцу,
очарованье снов толпою
ко мне – заглавному жрецу.
Толпятся, мнутся в изголовье,
из тела гонят душу вон,
и вот со стоном, но без боли,
душа не отвергает сон.