Зудящая пчела, аттическая муха,
тебя мне прямо в раковину уха
когда-то вдул для наслажденья слуха
афинский говорун, трудяга Ксенофонт,
пройдя Персидский и Балканский фронт.
И Лоренс Стерн, не подавая вида,
смешавшись с эпигоном Фукидида,
жужжать мне в уши беззаветно обожал.
Я с этих самых пор терплю занудство речи,
которое во всём подобно течи,
одолевающей водопроводный кран
и выводящей из себя стакан,
заполненный уже почти по плечи.
Вы видите – у крана есть предтечи.
Конечно, этого совсем не знал стакан,
но он простой безмозглый истукан.
Гудит, гудит пчела, как будто трансформатор,
как внутренний диктант или диктатор
столь нелюбимый в собственной стране,
как Шостакович на одной струне.
Под сводом черепа, не по своей вине,
оне, Его Величество незлое, но только нудное,
хотя и небольшое, как маленький пустяк,
мне точит мозг. Ему бы надо розг,
да только не достать, чтоб отхлестать.
Приходится повсюду за собой таскать
паскудника, иже не вышел ростом,
как кобелю паршу или коросту,
забившегося внутрь болтуна,
прикрывшегося маской молчуна.
Испорчен я.
Насколько же приятней пенье соловья,
чем внутренняя речь,
чем болтовня моя!
Во всём повинна сложность бытия!