Марианна СМИРНОВА
И Я ТЕБЯ – ТОЖЕ – ЛЮБЛЮ
*
У моей непутёвой подруги в берлоге
Так и тянет впасть в виртуальную спячку.
Подобрав осторожно босые ноги,
Прилепив к зубам прохладную жвачку,
На зависшей страничке о круге рунном
Заморозить скользящий полёт курсора,
Напоить сетчатку молчаньем лунным
И полярным сиянием монитора.
У нее в телевизоре плавают рыбки
С плавниками трепетней хлопьев сажи.
В каждом слове – просверк кривой улыбки,
И похожи рисунки её на шаржи.
А колония спящих плащей, похоже,
По ночам отправляется на охоту –
Оттого ли в хламной её прихожей
Пахнут вещи сном и чуть-чуть болотом?
У моей крезанутой подруги в берлоге –
Все условия для вхождения в Сумрак.
Запинаюсь левой ногой на пороге,
Из прихожки вижу её рисунок:
Мрачный эльф готически строен и чёрен –
Ждёт не войн, магических перепалок…
У нее браслет из сушёных зёрен,
И неровный пробор на макушке жалок:
Оцени гуманоида-полукровку!
Голос Flёur, густой, точно кровь фиалок,
Заливает комнату – хлев – кладовку,
Изменяет сущность дневного света…
Но её трезвомыслие неизбывней
Бесконечных, в небе поющих ливней,
Потопивших в дымчатых лужах лето,
А ирония пахнет горелой спичкой,
Поднесённой к лицу в полутьме берлоги.
Ночь вплетает искры в свои косички
Африканские – на её пороге...
Прикосновение
Высокомерной лёгкой дружбой,
Коснувшейся неощутимо
Души моей, чудесно чуждой
Всем, кто бредёт навстречу (мимо?),
Улыбкой, гаснущей мгновенно,
Летучей, свысока – и свыше,
Беседой, странной неизменно,
Как танец на покатой крыше,
Очередной сверхмодной книгой,
Безлюдьем памяти-атолла,
Прохладным утренним индиго
Зеркального пустого холла,
Ванильным сквознячком потери
И той собой, какой не стала,
Январским светом в универе
И снежной тишью Перевала,
Стихами о воздушном змее,
И всем живым и настоящим,
О чём сказать я не умею,
И странным часом, уходящим
С весёлой грациозной ленью –
Всем лёгким, радостным и мнимым
Клянусь: моё прикосновенье
Останется неощутимым.
*
Говори, говори, вы-го-ва-ри-вай-ся; всё равно
Не сумею услышать, но что тебе, в сущности, я?
Может, старый какой демиург подытожит: «Смешно…»
И построит реальность из кубиков небытия.
Может, взбалмошный бог, может, вечно весёлый сэр Макс
Пожалеет тебя и создаст тебе город в горах
Из своих сновидений, своих ученических клякс –
Чёрных дыр и теней тополиных в московских дворах.
Неэвклидовой логики – город, игру-на-века.
Ну… на кванты, точней. Вероятности медлят в дверях
Или воздух горчайший трезвит? Говори же, пока
Кровь в ветвящихся венах, и сок в неподвижных ветвях,
И треклятое «время прощаться» не тронутся – вспять.
И печально же мне – оправдания в рифму мелю…
Так печально, что, чувствую, скоро отправлюсь искать
Тот неправильный мир, где и я тебя – тоже – люблю.
*
Это просто слёзы, Маленький Брат, говорит Багира,
На глазах превращаясь в грустного чёрного тигра.
Веселящая лёгкость горящего светлым мира,
Нестерпимая тёплая тяжесть его головы
На коленях моих. Я теперь понимаю: это
Полосатые с солнцем и тенью играют в игры,
А у нашего – шкура чудесного цвета, цвета
Напрочь выжженных склонов, где было полно травы.
Так, пока я искала, чем мерить нас – байты? герцы? –
И смотрела сны в сумасшедшей ночной нарезке,
Тигр Тома Трейси ушёл пустырями сердца,
Свой арабо-звериный, немой, горловой «Айидж»
Унося… Начинается дружба. Мечты по струнке,
Будем змея выгуливать в небе на тонкой леске,
И осенние листья сканировать, как рисунки,
В древний фидхел учиться играть, и, возможно, в бридж.
И по морю бродить – это правда, дом там, где море?
И друзей находить обязательно по соседству,
Вырезать рыжим тыквам ухмылки Чужим на горе…
Кашу будем готовить из тыквы? Хм. Ладно, готовь.
Будут наши карманы полны шоколадных крошек,
Будем странствовать воздухом, морем, дворами детства
И бояться всем сердцем пантерообразных кошек,
Ибо кто угадает, какая из них – любовь?
*
«По случаю Хэллоуина хочу тебя видеть в чёрном…»
А приду я в оранжевом пончо, истрёпанном и просторном.
Бахрома – двуцветная пряжа – дрожит по рваному краю.
Осторожно, одним лишь взглядом, рисунок линий стираю:
На ладони осталась только бессмертная линия сердца.
Голос собственной грусти, голос дружелюбного иноверца:
Не устанешь ли? – Не устану. – Не спасуешь ли? – Не спасую.
Осторожно, одним лишь взглядом, сетку новых линий рисую.
Это будет другая участь и других перекрёстков карта.
Я впервые почуяла привкус в задумчивости – азарта.
Чем светлей и теплей в прихожей, тем прокуренней тьма в подъезде,
И веснушки наши на скулах образуют одно созвездье.
Решено, буду стройной ведьмой, в рыжем пончо приду крылатом.
По случаю Хэллоуина хочу тебя видеть братом.
Но единственный верный способ, неродной ты мой, породниться –
На руке твоей в белых шрамах заснуть и смотреть, что снится,
Ощущая щекой прохладу часов на твоём запястье.
Это всё, что тут можно сделать. Заведомо. По несчастью.
*
А когда – и если – случится всё,
Как с героями недолюбимых книг,
И расхочется даже читать Басё,
Но зато пожелаешь, чтоб был двойник,
Этот самый «развесистый дубль» – всех
Провести: вместо нас – по друзьям и в ЗАГС,
Чтобы целыми вёснами без помех
Заниматься подсчётом закатных клякс
На асфальте, где тени в зимних пальто
Развлекают нас серией пантомим –
Я надеюсь, останется тот/та/то –
То, что будет честнее прожить самим.
*
Надышавшись в холле ванильными сквознячками,
Я ныряю вслед за тобой в полумрак просторный.
Я, наверно, дух «Океана», я просто ками:
Каждый ряд – перевал, и, возможно, высокогорный.
Тянет выше, туда, где луч, старомодный танец
Неспокойных пылинок. Куда не дойти – друзьями.
За плечами влюблённость – не крылья, а школьный ранец:
Заставляет держаться прямо. Во мне слоями –
Грусть. В Орфеи б тебя – в искусстве не обернуться
Равных нет тебе. Здесь каблучками не выйдет клацать:
Прохожу, как тень, и, как тень, не могу споткнуться.
По горящим цифрам, высматривая «12».
Ты скользишь, никого не задев – ты же в этом профи:
Проходить с безразличием снега, кота, напева.
Как-то так получилось, что я тебя знаю в профиль.
И с одной стороны. Ты сидишь постоянно слева.
Хорошо, что в кино не бывает совсем антракта:
Весь мешок на нас опрокинет безумный Санта…
Легкосердная я. Все вокруг – переменный фактор.
Но два раза в году в «Океан», и с тобой –
Константа.
*
Ветер сушит влажную полосу над губой –
Поцелуи со смехом: на самом уже пределе.
Ну не плакать же мне, улыбчивой, в самом деле?
Я смеюсь… О тебе и, наверное, над тобой.
Я иду подозрительно лёгкой походкой, просто –
Просто весело, больно и хочется босиком.
Исходив летний день, как пустынный летучий остров,
Стёрла ноги в кровь босоножками с ремешком.
И теперь, как Русалочка та, по волнам асфальта…
Только голос при мне, только голос всегда при мне.
Вроде альт. Слушай: вот подростковая флейта альта,
Диссонанс весёлый в звончатой глубине.
И ещё этим голосом я мимо нот пою:
Не беда, если даже когда-нибудь онемею.
Но зато уж смеяться – смеяться я им умею.
И смеюсь, раз уж я проиграла – свела вничью.
Инязовская зубрилка пишет…
А инязовцы, даже если они с ленцой,
Курсу к третьему, поворочав словечки-глыбы,
Назубрившись всласть и обсыпавшись сплошь пыльцой
С крыльев бабочек-слов, о любви, мыслю так, смогли бы
По-немецки: вполголоса, с явственной хрипотцой
(Никакой amor не сравниться с протяжным Liebe),
По-испански: с опасной искренностью, легко,
Чтобы стих – как дуэль, как ночной переулок узкий,
По-английски: как будто тёплое молоко
В чёрный кофе, в немецкую горечь. Рука на «Пуске»,
Вот решу, на каком – и вперёд: я, любовь и Co.
Несерьёзно ведь – стих о тебе, да ещё по-русски.
*
Руки в кольца закованы, в серебро,
Плещет шарф, я ветром ночным дышу.
…На него раскладывают Таро –
Выпадает в пропасть шагнувший шут.
Выпадает, падает – перелёт –
Вверх тормашками, в небо бросая смех...
У меня в личном мире полно прорех,
У него – очень-очень пустых пустот.
Погадать?.. Смеётся, ладонь раскрыв.
Там на линии, чую, опять обрыв.
Там на линии сути, читай: судьбы
Проступает шрамиком «если бы».
Он стоит, ни весел, ни зол, ни хмур,
Говорит: я сам себе погадал,
Говорит: свеча между двух зеркал,
А фитиль её – как бикфордов шнур.
Я иду, глаза широко закрыв,
Шарф летучий к плечу его льнёт и льнёт.
Знаешь, страшно, наверное, если взрыв,
Мне – страшней подумалось: не рванёт.
Не рванёт, не выбросит из седла.
Не очухаться, не соскочить с кругов
Этих «как бы» и «вот бы». А мир готов
Подтвердить безмирью: твоя взяла.
У меня внутри всё искрит, искрит,
Икры блещут сварочной синевой.
Холодеет небо, смотри, смотри,
Холодеет небо над головой...
....А когда бы верх взял немой азарт:
Выше падать, выше, без всяких карт,
То судьбе с улыбчивой несудьбой
Был бы смысл драться за нас с тобой.
*
Есть закон Бутерброда и Масла, которым вниз,
Есть – Забытого Зонтика и Ошалевших Гроз...
Даже кошкам узок тот ржавый насквозь карниз,
По которому бродит вихрь цветных полос –
Там трёхцветное счастье, снега с луной белей
И белее белых, которым от чёрных шах,
И чернее чёрных, которым от белых... Эй,
У него ещё рыжие кисточки на ушах!..
... А ещё есть – Внезапно Сбежавшего Молока
И Билета, Который Достался. Кого винить...
Да, закон Финнегана, я в курсе. Кому слегка
Многовато ирландщины – можете мир сменить,
Потому что этот – дивный сплошной кульбит,
И в него изначально заложен весёлый сбой
По точнейшей из формул, которая не сбоит.
Да – по формуле этой рассчитаны мы с тобой.
*
Тёплые волосы пахнут еловой хвоей,
Морем, подтаявшим льдом, горьковатым йодом.
Горечь сплошная – такие уж эти двое.
Счастье за хвостик ловить по чужим дворам
Им, близнецам и, наверное, антиподам,
Весело, раз настроение нулевое.
Жажду тоски утолив високосным годом
(лёгкие волосы, губы рассёкший шрам),
Лезть сквозь колючки радости ядовитой
Под перекрёстными взглядами строгих кошек…
В небе апрель их, охотник с безумной свитой,
А в голове сверхотчётливо: это – всё.
Их, настоящих до смерти понарошек,
Воздух, распахнутый настежь, зовёт... Открыто –
Диск их заполнен, осталось нажать на «прожиг».
Именно это их, видимо, и спасёт.
*
Видишь, дружок, как стихи переходят в прозу,
Медленно, своевременно и текуче?
Звёздную в форточке вижу опять занозу,
Светлые – кадр непроявлен – ночные тучи.
Видишь, ломается ритм, в безрифмье канет
Скоро, дойдёт до абзацев, дефисов, точек.
Пряжей цветной размотается, нитью станет
Свёрнутых натуго царств и земель клубочек.
Думаю: собственный мир до конца изучен,
Что означает попросту – зарифмован.
Соком травы на джинсы перерисован,
Весь, до последних всхолмий, долин, излучин,
Татуировкой – на карту чужих ладоней.
Но остаётся простор – я смеюсь, немею.
Целая бездна азарта – еще бездонней!
И никаких гарантий, что я сумею.
*
Те, кого забываю, уходят выше,
Выше, выше – воздушный шар,
Уплывающий в лёгкую синь над крышей,
Принимающий космос в дар.
Отдаляются, в точку сжимаясь за день.
Хочешь в небо? У тех учись,
Кто из памяти глубоководных впадин
Поднимается к свету, ввысь.
Но другим невёсомость не в масть – и так мы
Чересчур высоко вчера...
Эти, плавясь, доходят до самой магмы
Сердцевины, сердца, ядра.
Там расплавятся горечь их, смех, отрада,
Архаичное «Приголубь...»
Кто уходит ввысь, тот сама прохлада,
Горячей – кто уходит вглубь.
*
Как объяснить это?.. Бьются и пляшут ветви.
Резкая бледная зелень – окрас тайфуна,
Гривой промокшей встряхнувшего утром. Нет, вы
Лучше смотрите – вон летнего ливня руна,
В каждом изломе задумчивых молний... Кто к нам
Рвётся? Июнь, мокрой ветвью написан вчерне?
Тропики – буйной стеной подступают к окнам,
Север – разлился по небу тоской вечерней.
Это тайфун – сквозь тебя он промчаться рвётся,
Но под крылом его, в центре его налёта,
Нет мне теплей легконогого иноходца
С резкими скулами, взрослого – вполоборота.
Что ему ветер, с его-то весёлой гривой,
Что ему дождь с проливными, сквозь ночь, речами –
Вот он летит мне навстречу, прямой, смешливый
И с рюкзаком обязательным за плечами.
*
Кто рвался на пределе сил, кто из последних жил,
А я – о том, кто просто жил, смешно и странно жил,
Кто в списки проигравших взял и сам себя занёс,
Кто, в общем, друг своим друзьям и, в общем, не всерьёз.
За то, что друг, за то, что вор без масти, джокер, Джек –
Послушай, мир, пока летит твой тополиный снег,
Дай незаслуженно ему, пока тобой он пьян,
Удачи лёгкую стрелу в его пустой колчан.
Смеётся мир: «Вот прямо так? За ясные глаза?»
Да нет же, я ведь говорю – тут нет нормальных «за».
Тому, кто виноват кругом – какой там шут? дурак! –
Зову счастливую судьбу в сестрёнки – просто так.
Нечестно, знаю, просто жуть, обидней всех обид.
Но видишь, ветер-пёс его за джинсы теребит,
Но видишь... Я честней его, но я из трепачей,
И ты наслушаешься, мир, ещё моих речей.
Он друг и вор, я не его – своей пройду тропой.
Во тьму ветвей, что рвутся ввысь, к грозе на водопой,
В сияние глубоких туч, в горячий летний свет,
Заклятья радужной стрелой, тоске своей вослед:
Удачи худшему из нас, удачи трепачу.
Не потому, что заслужил – затем, что так хочу.