Без права на надежду: апология неоромантизма.
(приглашение к манифесту).
Сразу считаю нужным извиниться за некоторое многословие, впрочем, вполне допустимое в философско-поэтическом трактате, это же не программный партийный документ. Тем более что речь пойдет о вещах, мстящих коварно и неотвратимо за своё насильственное упрощение, а отталкивать малознакомого с проблематикой «совершенно левого» читателя тоже не хочется.
Современная поэзия.
Итак, что мы видим?
Поиски новых форм (которые на деле оказываются вовсе не новыми), реанимация старых течений – толкуемая как «новый виток спирали», перепевы классиков и извраты стилей, при всём искусстве, при всей несомненной искренности и всех потугах на оригинальность неизбежно несущие оттенки тления и застоя в лучшем случае – и пошлости и распада в худшем (исключая пока что из уравнения неизвестную переменную – талант). Почему? Не чувствуется пульса современности, не слышно ответов на вызовы времени. Лирика не ощущает почвы под ногами, необходимой для преодоления изоляционизма и главенства стиля.
«Актуальная» поэзия «настоящего момента», чья «актуальность» ставит под сомнение не только выдвигаемые критерии этой самой актуальности, но и возможность их конвенциировать в принципе.
Обращение к этническим корням и психолингвистике, к фразеографике, психоделике и маргинальным зонам культуры (Лотман forever) – жизнь есть, смыслов мало. Ковырну-ка я «мёрзлой веточкой в мыльном вареве» - что получится? Употреблять внутрь все результаты эксперимента не советую.
Поэзия со стороны становится похожа на лиану, которой не на что опереться.
В чём дело?
В истории культуры можно назвать периоды, характеризующиеся всплеском развития искусств, и поэзии в частности. У Ю.Лотмана, правда, я не встретил прямого указания на то, что нет ничего более тесно связанного при кажущейся полярности, чем поэзия и философия (читал мало, наверное).
Однако (и не я это открыл), «чувствование мира» и «думанье мира» явственно, совершенно отчётливо перекликаются - и отражая, и искажая, и отвергая – но в конечном итоге требовательно стимулируя, подталкивая к развитию друг друга, дополняя. Такая глобально-историческая «полушарная ассиметрия». Напоминает то, что происходит в голове у каждого человека год от года в его многотрудной (или не очень) жизни.
По цивилизации Запада: детство (шаманизм и анимализм, ритуальное искусство) – юность (античность, пантеизм и политеизм, создание идеала) – пубертатно-подростковые кризисы средневековья (крайности религии и оппозиция «мирское-небесное», балаган и придворная лирика) – молодость (реформация и Возрождение, очарование рациональности и гуманитарного практицизма «века просвещения», становление форм искусства) – зрелость (империи и колонии с последующим распадом, романтизм и реализм, промышленный бум и НТР) - нынешнее состояние… Старость? Нет, я бы назвал это «кризисом среднего возраста». После экзистенциализма и позитивизма несколько затянувшимся кризисом.
Судите сами: реанимация комплексов и культ тела, внешнего лоска, прописка у психоаналитика с изменением не мира, а способов его восприятия, отношений к нему, бряцание достоинствами и желание контролировать всё и вся – что удаётся плохо и приводит к срывам. А в квартире некому прибрать и вымыть посуду руки не доходят… Жена впадает в толерантность и погрязла в долгах и благотворительности, сестра живёт тем, что даёт направо и налево (ресурсы, и по приличной цене, не подумайте плохого), дед с бабкой курят бамбук и торгуют на рынке, танцуя под ситары по праздникам, братья малость бузят и просят денег постоянно, но потом - сразу на боковую и в экран, сын, ортодокс и жизнелюб, ссорится с тёщей «самых строгих правил» на сундуках с приданым, а племянники лояльно впрягаются днём, маракуя что-то по ночам в сарае… А прабабка дрыхнет на курорте, страдая мучительной подагрой и впадая в маразм, рассовывая по углам старые тряпочки и отрезая выкручиваемые болью пальцы... А квартирка-то одна. И запущена. А за свет и воду кто платить будет? (США-Европа-Россия-Индия и Китай, Латинская Америка, арабы и Израиль, "Молодые тигры" индокитая... Прабабка - понятно, Африка).
Кризис. И в философии, и в поэзии.
С одной стороны, о чувствах, философских концепциях, способах и традициях мировосприятия, этических и эстетических системах, смыслах жизни всё вроде бы уже сказано, и всеми возможными способами. Всё уже было. Поэтому любое современное поэтическое произведение (почти любое) так легко классифицировать.
С другой стороны, что есть сейчас такого, чего не было раньше?
Глобальные угрозы и кризис доверия ко всем общественным институтам. Информатизация всех сторон жизни – обнажившая тщетность технологических упований, не решают наука и технологии проблем человечества (впрочем, могли бы). Добывать информацию и обмениваться ею стало легче, чем когда-либо ранее – но стала ли жизнь среднего человека полнее и лучше? Труднопостижимые вершины научного знания – и снежный ком, лавина какая-то всё более трудных проблем и глубоких противоречий. Катастрофы в не желающей поддаваться контролю и прогнозу реальности, в феноменологии и сознании (терроризм, суициды). И не столько беспомощность, сколько нежелание что-то проспективно решать у тех, кто специально для этого обществом делегирован: на всех уровнях и при любом климате, лишь бы на их срок хватило. Рост эсхатологических ожиданий.
Разорванность устремлений, надежд и зыбкость мировоззрения, как кажется, в исторической ретроспективе не знают себе равных. Эклектичность, бессвязность внутреннего мира «среднего» современного человека, духовная опустошённость, разочарованность во всех и всяческих идеалах. Поистине, говорим одно, думаем другое, делаем третье, верим в четвёртое, надеемся на пятое, а детям внушаем шестое, в то время как медиа-источники и окружающая действительность…
Результатом этого часто становится уход от общества – в школы духовного самосовершенствования, в религию как образ жизни, в секты и культы, в дауншифтинг и «семейно-растительное» существование, но это ещё полбеды. Беда - наркотики, алкоголь и другие зависимости… И зависимость от «успеха» - как его трактуют те, кому выгоден рост потребления. И приятие (да ещё и с удовольствием!) жизни лишь как азартной игры, РПГ такой, где важны хитрые стратегии и стремление доминировать во что бы то ни стало; всегда и во всём получить больше, чем отдать. Бытовой, социально-адаптационный и коммуникативный перфекционизм все чаще воспринимается как норма. Пресловутые «бери от жизни все» и «ты этого достоин» (почему бы и не спросить: кому это выгодно?) Главное: жизнь стала восприниматься как продукт, её стали «потреблять». «Ты недоволен жизнью? Ты просто не умеешь правильно её готовить». Но ничего – надо подучиться, изучить поглубже «объективные законы общественного развития», и тогда «атлант расправит плечи».
Мы отдаём что-то обществу и получаем что-то взамен, так было всегда, это нормально. Но теперь детство и юность всё больше превращаются и в «школу потребителя», и в технологическую цепочку по изготовлению человеческого продукта: мы уже готовы не общаться, а потреблять, использовать друг друга в разных качествах. И больше ни для чего друг другу не нужны? Тут вам и Бодрияр, и Уэльбек и много чего ещё…
Кризис идей. «Средний возраст». «Ничего уже не будет?»
Но есть и иные факты, которые невозможно игнорировать.
* Именно сейчас полифоничность культурного окружения максимально облегчает экстраполяцию от необходимых для развития любой культуры оппозиций («миф-история», «традиция-новаторство», «мэйнстрим-маргиналы», «массовое-элитарное», «личное-общественное», «натуральное-социальное»), помогает встать если не над, то рядом с ними, и найти, увидеть со стороны что-то новое: «фортуноматика-сантодицея", "футурургия-потенциология», «эсхатографика-креатософия», «теодромия-метанойя»(1).
* Именно сейчас потребность в объединении всевозможных «когито» в системе единого «рацио» так очевидна, что и страх потери их идентичности преодолевается как необходимое условие меж- и интрасоциального диалога.
* Именно сейчас от переживания личной эстетики до обоснования необходимости общенациональной этики путь короток, как никогда: никто не станет отрицать взаимоамплифицирующее влияние все более широкого осознания общенародной проблематики и небывалой свободы в обмене мнениями и опытом – на платформе приближения ко взору, все большей различимости состава и структуры информационного потока, событийной реальности. До межнациональной – подальше, но тоже ощутимо сокращается.
* Именно сейчас благодаря интернету невообразимыми ранее стали возможности эмоционального и интеллектуального сопричастия, единения людей в тех или иных социальных процессах, в проектах, в конкретных событиях жизни, вплоть до присутствия в реальном времени, даже иногда полумистически переживаемого. Хотя от возможности к правильному (и в смысле права тоже) применению чего угодно часто идут через болезнь (зависимость), что тоже очень даже небезопасно (флэш-моб: от массовых беспорядков к… революциям? Тоже ведь кто-то быстро смекнул).
Но… Со стороны поэзия напоминает лиану, которая уже полностью всё оплела и высосала… и сама теперь засыхает.
Что делать? И главное, надо ли и возможно ли что-то сделать?
Нет универсальной философской концепции, с одной стороны, способной выработать консолидирующий ответ для всего общества на «вызовы времени», с другой – позволяющей человеку найти опору для равновесия и роста, оставаться цельным.
Мне скажут – как это нет?? Да, господа офицеры, конечно же, есть. Католицизм, православие, ислам, буддизм, и другие. Но всё это есть уже давно – и что-то лекарства помогают всё хуже. Нет, системы какого-никакого мировоззренческого жизнеобеспечения они как-то поддерживают (и в личности, и в обществе), но это всё чаще смахивает на сомноленцию с переходом в кому. Духовную. С локальной остаточной «электрической» активностью.
И не надо забывать, что, если бы не было их, было бы что-то ещё, скорее всего очень похожее - иные религиозно-идеологические системы или катастрофически деструктивны, или непрактичны, беспомощны.
И потом, что значит «для всего общества»? В идеологии сегрегация сильнее, чем где бы то ни было.
Есть государство, броня и механизм жизнестойкости нации, строитель дороги в будущее для нее (так издавна относятся к государству в Китае – в том числе и сами госслужащие сколь угодно высокого ранга). Но идеи государственности российской дискредитированы и в народе, мягко говоря, непопулярны, хотя все вроде бы все понимают.
Как говорил Михайло Л, «…через мир Бог являет нам своё величество, а волю свою – через священное писание». А через что Он являет нам любовь Свою? Через социальный генезис человека. Через необходимость – не преодолевать, а модифицировать, облагораживать, поднимать и раскрывать! – природное в человеке. Через нашу ничем не убиваемую потребность любить и быть любимым. Из которой, в конечном итоге, и произрастают и чувство долга, и мораль, и творчество. Анонимная ответственность – анонимна только по названию. Её проявляет случай. Который позволяет Ему сохранять свою анонимность (в каждом из нас). «Бог в кости не играет» – А.Эйнштейн. Поэт, как и солдат, без веры – толку чуть, а вреда много наделать может. Даже матерьялисты, атеисты, агностики и иные - веруют, часто даже не диагносцируя в себе это; если первично, элементарно верой называть способность мировоззренчески опираться на идеологию, эмпирическое доказательство которой может быть нестрогим или вообще не требоваться.
Но слова и понятия девальвированы, выхолощены массово-индивидуалистским (во прикол, а?) рекламно-деловым и «после нас хоть потопным» метаконтекстом, философия оторвана от жизни. Что бы кто не сказал – не верит ему никто. Политик говорит – значит, власти взыскует, интересы богатеев защищает, глобализацию углубляет, торговец говорит – не обманет, не продаст, артист – лицедействует, журналист – эпатирует и сгущает краски и т.д. Ну а поэт… жонглирует потёртыми блескучими сферами или обёртывает ломкой фольгой (можно – хрустящей крафт-бумагой, у кого какой стиль) ежедневный комплексный обед. Хотя любой из них вполне может в своём конкретном случае изо всех сил стремиться изменить положение вещей к лучшему, руководствуясь собственным пониманием «общего блага» и полностью осознавая меру своей ответственности. Глобальный кризис доверия (ведь и финансы, деньги – в конечном итоге калькулируемое доверие, общественная конвенция).
Как же быть? В самом деле, попробуйте-ка меня убедить, что есть смысл упорствовать, не отворачиваться от того, что (кто) остаётся равнодушным ко всем моим чувствам и поступкам, к жертвам, даже к подвигу, что никак не откликается, хоть расшибись… Да может, и откликается, да ты не слышишь, ведь мы воспринимаем лишь то, что готовы воспринять.
Уход в «искусство» (однокоренное слово с «искусственный»), игра для игры, процесса, «разговор с вечностью», самолюбовательное «вопрошание Бога и вселенной» (отражающее частенько потребительское, если не гедонистическое отношение к вере), выстраивание собственной иллюзорности: всё это путь в никуда, и отказываться понимать это – самая фундаментальная из возможных для поэта ошибок.
Не ради ответа, господа офицеры. Даже не ради надежды на какой-то извне поданный ответ, не исходящий из твоего, именно твоего личного - делания. Всё в тебе, мой друг.
Возражение: а что, путь к себе - это тоже путь в никуда? Не играйте словами, господа. «В себе» есть всё, просто надо отделять «зёрна от плевел» (а внутренних "ангцев" от внутренних "козлищ") и знать, зачем ты это делаешь. И путей бесчисленное множество. Какой «путь в себе» решишь проложить своими мыслями и действиями – то ты потом и назовёшь «путём к себе». Патологические маньяки ведь тоже ищут путь – и находят.
Когда поэзия концентрируется на функции выражения «безличной» философии, она становится неинтересной (впрочем, что такое безличная философия – это ещё большой вопрос). Почему? Ключевое слово – "безличной". Когда поэзия сосредотачивается на утверждении универсальных этических правил, она становится плоской. Даже если формулирует точно. Ключевое слово – «универсальных». Можно ли сказать, что поэзии надо бы из личной эмпирики высекать эстетикой, как резцом, общую этику и философию? Можно. Она главным образом этим и занималась последнее время – в массе своей, так сказать. Но всё так или иначе сводилось или к дидактике, или к «алгебре чувств» в духе рационализма. Но это уже – Айн Рэнд «в чистом виде»(2). То есть объяснение, которое парадоксальным образом не вооружает, а ограничивает.
Мне этого недостаточно.
Мне не просто скучно без тайны. Мне нужен смысл. Личный.
Поэзия напоминает лиану, которая… Да, она всё это из тебя будет высасывать – и то, к чему стремишься, и от чего бежишь, и «путь к себе», и даже осознанные попытки «слепить ядро». Но, во-первых, без её цвета плоды увидишь, когда уже может быть слишком поздно. А во-вторых, это не столько паутина, сколько сеть связей со всем – нервы вне тебя, нервюры всей конструкции. Натянутые струны.
Как и чем формируется ядро, чем человек его укрепляет, сохраняет – или модифицирует, а очень часто – мумифицирует в итоге?
<<<"Этот вопрос не обойти, для одних он эрегируется вашингтонским обелиском, испещрённым якобы полностью разгаданными красивыми символами, для других влечёт жутью воронки беспространсвенной, транснатуральной даже бездны в себе и/или других, к которой и подойти-то боязно, не то что уж вглядываться..." Отстранённо замолчав, смешной карлик, чем-то неуловимо напоминающий Генриха Бёлля, уходит по кромке берега, и ты просыпаешься, думая кто это был, может быть, Кришна?>>>
Цельность, господа. Верность цельности (вера-верность, чувствуете?). Гармония, достигаемая "волей молчания". На этом основаны все философии Востока: они просто «срезают» всё торчащее из ядра, оставляя все силы для его внутреннего развития, для соединения ядра с «другим измерением» – вот почему тамошние монахи все бритые, кстати (а не только из-за паразитов, как мы думали).
Ядро. Предаёт любовь – остаётся надежда. Лишают надежды – что остаётся? Только вера. Так было всегда, и рационалистическое мировоззрение тут является этаким садистом-доктором, холодно измывающимся над трагичностью жизни частного человека, которому он же такую жизнь и нарисовал. И подсовывающего ему сладкие пилюли объективизма, социальной пользы (интересное соседство, правда?), с постной кашей базовых ценностей. Овсянка, сэр. И не рыпаться. Прогулка во внутреннем цементном дворике по расписанию (можно курить, у кого есть). И ищите радость во всём, сделайте это привычным волевым актом, оберегайте и лелейте эти свои одинокие несчастные бледные цветочки. Это если нет веры.
Почему, зачем всё это? Вряд ли превращение планеты в один поли-(или моно?) конфесиональный монастырь отвечает человеческому предназначению на ней – как мы способны сейчас понимать и то, и другое. Нет. Каждый из нас – это и храм Божий, и сын Его, не ведающий, чаще всего, что творит, блудный. Всё в тебе, друг.
А потому что только тогда на тебя сможет опереться всё остальное - и микроокружение, и государство, и цивилизация в целом, и женщина, - и поэзия в конечном итоге. Может, конечно, и не опереться – не обратит внимания, не поверит, выберет другое (другого). Но возможность такая должна оставаться. Её нужно обеспечить, сделав всё, что от тебя зависит. Даже без права на надежду. Это и есть достоинство.
Всевышний вон тоже прекрасно понимал, с чем столкнётся, творя мир и людей (хотя как применить к Нему понятие времени?) Но это всё было Ему необходимо – а особенно оставить возможность свободно выбирать не Его. И при таком выборе даже не сильно-то страдать в миру от этого, часто совсем даже и наоборот.
Потому что у Него есть достоинство. Иначе зачем тогда Бог? Идола-надсмотрщика было бы вполне достаточно.
Но не «стегаем ли мы дохлую кобылу?» Кино, теперь уже и в 3D, театр, incorporated spirit-fage box ТВ, короче, всюду музыка и танцы. А мы – о стихах каких-то, их и продавать-то стыдно: за лоха принять могут, или за чокнутого.
А вот и нет. «Хлеба и зрелисчь!» орал плебс, но люди-то хотят на самом деле другого. Всегда хотели и всегда будут хотеть. Мало им почему-то рационально-эмпирической практики. Даже истории им мало. Они хотят чуда.
Хотят, когда вот прочитает человек всего несколько строчек, и – что происходит? Он не может понять. Но что-то стало не так, как было. Совсем не так, хотя и очень трудно сформулировать, что же конкретно. Нечто вроде бы хорошо знакомое приобрело какую-то неведомую глубину. И не надо спрашивать себя, хочешь ли ты в нее нырнуть. Радость? Да, но какая-то особая, и далеко не только. Сочувствие, сопереживание? Кому? Сперва кажется, что себе, но совсем не только. И удовлетворение вроде бы, но с каким-то беспокойством даже обязательно. Становится вроде бы даже и жалко кого-то, но как-то возвышенно, близко. Кого? И сам взгляд даже меняется. В какую сторону? Черт его знает. Чудо, в общем. Искусство. "Отдушина для душимой души".
Открывание глаз на такую очевидную, но недоступную почему-то возможность инобытия, заложенную как в каждом из нас, так и вовне. И на их основополагающую глубинную связь. Вот чего хотят люди. И игнорировать это – значит показывать фокусы. Тоже может заинтересовать, конечно, но только как «ловкость рук», трюкачество. Это уже не то, этому не верят – чувствуют, что не от души.
В сущности, ответ не нов, он диктуется спецификой именно поэзии (как искусства, в котором стандартно образованный современник увидит черты и литературы вообще, и музыки, и психотерапии, и даже антрепризы – в лучшем значении этого слова, драматическом - однако сводимо ли всё к этому?).
Он (ответ) такой же, как и много раз ранее. Наше будущее, желая стать, вопиет о нём.
Надо создавать новый метаконтекст, господа офицеры.
Возвращать лексическим единицам их предназначение. Давать имена, в том числе и именам: присваивать значения в виду действительных, вопиющих о себе в настоящем смысловых приоритетов. Создавать устойчивые системы связей и различений, все более ярких и тонких между лично актуальными (в свете всего вышесказанного) парадигмами. Лично для автора - а значит и для того, кто придёт вслед за ним.
Как, откуда, каким образом? Авторскими средствами управления поэтическим дискурсом. Потенциал использовавшихся ранее дискурсов, стилей, течений и направлений действительно кажется подчас не «до конца» реализованным. Строго говоря, этого «конца» и быть не может.
Однако это лишь кирпичи, «архитектурные детали», выламываемые нами (иногда с арматурой) из шедевров «музыки в камне(слове)» прошлого. Высокопластичные речевые идеолекты же вокруг бурлят и кипят вовсю (в каждых экране, курилке, дворе). Что же, так прямо и таскать эти недожаренные оладушки со сковородки? Почему нет – там, куда их таскаем, они рано или поздно обязательно окажутся (неизбежно потеряв часть аромата). Но пока это лишь коммуникативный «клей», горячий, но зыбкий, аморфный.
Вызовы действительности требуют чего-то принципиально иного, чем раскрашивание коллажей свежевыжатой "кровью убитых помидоров" в собственном стилевом хостинге. Я могу (в силу своих скромный возможностей) только предположить некоторые общие черты, характеризующие новую поэзию, которая и должна делать, ткать так насущно необходимую новую контекстуальную матрицу. Вот эти черты:
1. Вместо трансгрессий между сущностями(3), уничтожающих смыслы (самым антидемиургическим образом), из взаимодействия и риторики любых оппонирующих сторон рождается нечто новое, неявленное ранее, смысл и место чего постигается двойственно – как в субъектно-объектной отстранённости, так и пропусканием через себя драмы борьбы, трансмутаций и утрат являющихся сущностей;
2. Эстетика – не цель и не средство, а объединяющая кровь бытия, чья знергия (в себе и в других) переживается как трагедия и торжество онтологической неполноты любого высказывания(4);
3. Действующие ранее (и особенно грубо ощущаемые сейчас) мотивы высказывания («я не такой, как все», «я одинок» и «мне плохо») не отвергаются, но на праве необходимых «терний» преодолеваются в пути смирения, жертвы и сотворчества - к мудрому великодушию, объединяющему полное осознание как необходимости активной сопричастности, так и глубины собственной ограниченности - но не как бессилия, а как несовершенства;
4. Доверие к читателю – большее иногда, чем к самому себе – выражается не в подчинении его «потока сознания» постмодернистским отсылам и цитированиям (что уже напоминает «элементарную эмотрансакцию» разговорчиков о погоде), но в швырянии его (читателя) в океан катарсиса, сталкивании с загадочным, парадоксальным, мучительно трудным до неразрешимости - и в «становлении на его лучшую и светлую сторону» при этом (что возвращает нас к истокам, по сути);
5. Использование достижений психолингвистики, психоделики (в трактовке Чёрного Георга, например), трансперсональной психологии – не думаю, что чуда от этого станет меньше (достаточно вспомнить, что о феномене сознания написано философами, М.К. Мамардашвили, в частности(5)), а возможностей прибавит.
То есть, очевидно, что ничего из лучшего сделанного ранее не отвергается, всё включается в новый метаконтекст, через который взывает к нам грядущая гуманитарная революция в массовом сознании, так как от неё зависит будущее человечества, ни больше, ни меньше.
Как это всё назвать? Не знаю. Можно было бы назвать поэзией метанойи. Но она – дело более далёкого будущего (которое без неё, по моему, вообще выглядит принципиально эсхатологично). А пока – пусть будет неоромантизм.
________________________________________________
(1)Метанойя – «изменение ума», часто употребляется в значении «покаяние». Другие термины выдуманы или весьма малоупотребительны; теодромия – бегство от Бога (в себе, в других, во всем), эсхатографика – смакующая фиксация последнего состояния культуры, отказ от ответственных художественных решений, футурургия – строительство будущего, мыслимого как результат неизбежного коллективного глобального контроля реальности, фортуноматика – изучение способов и методик достижения личного преуспеяния путем освоения системы «социальных лифтов», развития и приумножения собственных ресурсов с минимизацией рисков, креатософия – постижение смысла и места в жизни личности и общества творческого начала. "Потенциология" - дисциплина, занимающаяся определением, пробуждением, развитием способностей личности. "Сантодицея" - "оправдание святости", защита (только идеологическая! как юродивых) места в обществе тем, кто не озабочен собственным благосостоянием, исповедует неучасте в "жизненной гонке" ради соответствия/служения собственным идеалам духовной жизни, деятельного добра каждый день со смирением и радостью (см. Вильям Джемс, "многообразие религиозного опыта").
(2) "Романтический манифест", 1965 год.
(3) Я имею в виду то значение термина "трансгрессия", какое можно встретить у Р.Барта ("S/Z"), а не то, которым пользуется Чёрный Георг (статья о психоделике). В искусстве постмодернизма трансгрессия - выход за пределы и направления.
(4) «Я говорю слишком много, но никогда не говорю достаточно», Ж.Деррида.
(5) Имеется в виду работа «Классический и неклассический идеалы рациональности».