19 марта 1814 года - особый день в истории России. В этот день российский император Александр I во главе войск антифранцузской коалиции с барабанным боем, музыкой и развернутыми знаменами вошел победителем в Париж. Европа наконец-то вздохнула свободно. Отрёкшийся от престола Франции Наполеон Бонапарт уехал в ссылку на остров Эльба.
На главном памятнике Бородинского поля есть соответствующая запись – там она к месту. А вот для нашей истории это событие оказалось малозначительным, хотя и ознаменовало собой самую западную точку проникновения нашей сухопутной армии.
Говорят, Сталин на реплику кого-то в 1945, сравнившего его с царем Александром Благословенным, пробурчал:
- Он до Парижа дошел, а я только до Берлина..
Тем не менее, русские войска в Париже побывали. И – к чести французов – никогда Россия не услышала за это от них ни одного упрека. В те времена победителей еще не судили…
Отечественная война, то есть боевые действия на территории России, закончились в конце 1812 года. Уже в январе следующего года русские войска вступили на территорию нескольких стран Европы. Никто не воспринял это как нечто сенсационное: вот уже два века русские солдаты исправно воевали за пределами своей страны. Но в данном случае это была не война, а скорее – марш победителей.
Что и привело в самом начале к некоторым курьезам. Русский офицер И. Казаков в своих мемуарах писал:
«Походы по Польше, Германии и Франции внесли путаницу в филологические познания наших солдат, так, например, научившись в Польше немного по-польски, когда вошли в Германию, стали требовать, что им нужно, по-польски и удивлялись, что немцы не понимали их... Придя во Францию, они усвоили себе некоторые немецкие слова и требуют их понимания от французов…»
Да, новый язык через каждые триста-четыреста километров – это было непостижимо для русских солдат.
Польша, да и германские государства восприняли приход русских совершенно спокойно: они их давно знали, никаких неожиданностей от старых соседей не предвидели, а многие германские правящие дома вообще были связаны с Россией родственными узами. Но вот Франция…
Во Франции прихода «казаков» ожидали с трепетом. Почему именно казаков, никто не мог объяснить, но парижане, например, представляли себе толпу страшных бородатых людей в огромных меховых шапках и с длинными пиками. Этими «варварами» матери пугали детей, а светские дамы – друг друга, замирая от ужаса. Иногда, впрочем, сладкого ужаса: «патриоты» Франции уже успели поведать согражданам, что русская армия питается человеческим мясом и не пропускает ни одной женщины, моложе семидесяти лет.
Довольно странные фантазии для самой просвещенной и образованной страны в Европе. Впрочем, верхушки французского общества это не касалось: в Париже, точнее в Мальмезоне под Парижем преспокойно оставались экс-императрица Жозефина, ее сын Евгений Богарнэ, по милости Наполеона - принц Франции, вице-король Италии, принц Венеции и великий герцог Франкфуртский, многие придворные и, конечно же, знаменитый и великий Талейран.
В первый же день нового 1814 года русские войска переправились через реку Рейн близ города Базеля (в Швейцарии) и, вступив в земли Франции, стали с боями продвигаться вглубь страны, к Парижу. Учитель и предшественник А. С. Пушкина – К. Н. Батюшков, которому суждено было с войсками дойти до Парижа, 27 марта 1814 года писал Н. И. Гнедичу:
«...Мы дрались между Нанжинсом и Провинс... оттуда пошли на Арсис, где было сражение жестокое, но не продолжительное, после которого Наполеон пропал со всей армией. Он пошел отрезывать нам дорогу от Швейцарии, а мы, пожелав ему доброго пути, двинулись на Париж всеми силами от города Витри. На пути мы встретили несколько корпусов, прикрывающих столицу и... проглотили. Зрелище чудесное! Вообрази себе тучу кавалерии, которая с обеих сторон на чистом поле врезывается в пехоту, а пехота густой колонной, скорыми шагами отступает без выстрелов, пуская изредка батальонный огонь. Под вечер сделалась травля французов. Пушки, знамена, генералы, все досталось победителям, но и здесь французы дрались как львы».
Весной 1814-го года русские войска с союзными пруссаками и австрийцами вступили в Париж. Поэт Константин Батюшков, служивший адъютантом у генерала Раевского, свидетельствовал:
«После окончательной победы… русские офицеры проходили мимо нас и поздравляли с победой: «Слава богу! Мы увидели Париж со шпагою в руках! Мы отмстили за Москву!»
То же самое повторяли и солдаты, которым, кстати, даже в голову не пришло отомстить за московский пожар пожаром парижским. Парадоксально, но победителям (офицерам, естественно) Париж казался центром мироздания даже после того, как он был ими завоёван.
Из воспоминаний артиллериста И. Радожицкого:
«Французы... едва верили, чтобы русские могли говорить с ними их языком... Парижане, воображая русских, по описанию своих патриотов, варварами, питающимися человеческим мясом, а казаков - бородатыми циклопами, чрезвычайно удивлялись, увидевши российскую гвардию и в ней красавцев-офицеров, щеголей, не уступающих как в ловкости, так и в гибкости языка и степени образования первейшим парижским франтам».
Жизнь Парижа продолжалась в том же размеренном ритме, как и до прихода русских войск – торговали лавки, шли театральные представления; толпы нарядных горожан заполнили улицы, они разглядывали бородатых русских солдат и пытались с ними объясняться.
Тут же возникла мода на все русское, включая элементы казачьего костюма. Но – главное! – вместо трактиров и кофеен в Париже появились новые заведения - «бистро». По роду своей деятельности они ничем не отличались от своих предшественников, а вот названием обязаны русским солдатам, которые, вваливаясь в очередной трактир, кричали:
- Быстро! Быстро!
Понятно, что русская душа так же горела выпить в Париже, как и на родине, но парижане подхватили только словечко, не вдаваясь в его суть. По сей день французы заходят в многочисленные бистро, не подозревая об этимологии этого названия.
Особенно запомнился парижанам парад союзных армий 31 марта 1814 года, на котором в полном блеске показали себя русские войска. Император Александр въехал в Париж во главе свиты из тысячи генералов и офицеров. В тот день под его седлом была лошадь по кличке Эклипс, некогда подаренная ему… Наполеоном. Такая вот ухмылка судьбы.
Воспоминания современников позволяют составить точную картину победного шествия. Первыми шли несколько эскадронов кавалерии, затем Александр I, сопровождаемый прусским королем и австрийским фельдмаршалом Карлом Шварценбергом. За ними двигалась колонна, состоящая из отборной инфантерии, кавалерии и артиллерии императорской гвардии.
Донской атаман Матвей Платов, находившийся в царской свите, отправил императрице Елизавете отчет об этом событии:
«Торжества сего я не в состоянии описать; но верноподданейше доношу только, что в прошедших веках не бывало такого и едва ли будет в будущих. С обеих сторон было неизобразимое радостное восхищение, сопровождавшееся восклицанием многочисленнейшего народа жителей Парижа: Да здравствует Александр, устроивший благоденствие и мир целой Европы!»
Парижане ликовали, еще и потому что опасность обошла их стороной. В тот момент, когда русская армия двинулась на Париж, город охватила паника. Зная о пожаре Москвы в 1812 году, горожане не сомневались, что столицу Франции ждет та же участь. Многие намеревались бежать, продав за бесценок свое имущество. Библиотеки, редкие произведения искусства, картины и скульптуры перекочевали из богатых домов в лавки старьевщиков.
Однако в день капитуляции, принимая делегацию представителей Парижа, император Александр заявил, что город может рассчитывать на его покровительство.
«Я люблю французов, - прибавил он, - я признаю среди них одного лишь врага - Наполеона. Лишь отборная часть наших войск вступит в пределы вашего города. Я хочу воздать добром за зло».
Стоит ли после этого удивляться тому восторженному приему, который был оказан русским войскам? Французский мемуарист подтверждает, что донской атаман в своем донесении нисколько не преувеличил радость толпы:
«Самые бурные проявления чувств достались на долю императора Александра. Он улыбался толпе, выглядывавшим из окон молодым женщинам, махал им рукою... Прочие участники кортежа казались равнодушными к этому взрыву безумия, оставляя всю славу царю, ведь он вел самые многочисленные армии и более всех пострадал от наполеоновских войн... Мы увидели, как молодая и красивая графиня де Перигор с белым флагом в руке села на лошадь к какому-то казаку и последовала вместе с колонной».
Самих же парижан идея сжечь город, дабы он не достался врагу, ни на секунду не посетила. Пламенная любовь к императору сменилась у них не менее пламенной ненавистью к «корсиканскому чудовищу» и желанием как можно скорее вернуть на престол уцелевших потомков Бурбонов. Тех самых, которых они же двадцать лет тому назад травили, как дичь и убивали фактически без суда и следствия. Франция и французы хотели восстановления монархии.
Тут их мнения, однако, не совпадали с желанием союзников-победителей. Те как раз предлагали объявить императором Франции сына Наполеона – маленького Короля Римского, при регентстве его матери – дочери австрийского императора. Увы! Императрице Марии-Луизе вместе с сыном пришлось спасаться бегством от собственного народа, но не вместе с низложенным императором, а самостоятельно и в другом направлении.
Республика отпадала по определению: французы на собственном опыте поняли, как быстро этот общественный строй превращается в свою противоположность. К тому же Франция была просто не готова стать республиканской. Так что вопрос заключался лишь в том, кого из двух уцелевших Бурбонов выбрать: среднего брата казненного короля Людовика Шестнадцатого или его младшего брата. Решением этого вопроса занялся вездесущий Шарль Морис Талейран, бывший министр иностранных дел Наполеона, во дворце которого, кстати, остановился сам русский император.
Почему? Да потому, что предполагаемая резиденция монарха – Елисейский дворец – по слухам оказалась… заминированной. Ну, не в прямом смысле слова, ибо мин, как таковых, тогда еще не было, просто усиленно говорили о заложенной там бомбе. Впоследствии все это оказалось выдумкой, но цель была достигнута: Александр Первый поселился на втором этаже дворца Талейрана, а на третьем расположилась вся царская свита вместе со штабом. Удобно!
Тем не менее, один из «контактов» своего гостя Талейран элементарно проморгал. Точнее, не счел важным – и сделал ошибку, которую пришлось срочно исправлять самыми радикальными мерами. Но об этом чуть позже.
Популярность парижан снискал не только русский монарх, но и его подданные. Наибольший успех имели казаки, которые, войдя в Париж, поставили свои биваки на Елисейских полях, которые в то время представляли собой густые зеленые рощи с рассеянными среди них домиками.
Стоит подчеркнуть, что казачий лагерь был разбит посреди города по распоряжению высшего начальства, которое таким образом пыталось исключить возможность мародерства. Сначала казаками любовались издали, пишет участник войны:
«Они боялись, так как им натолковали, что мы - северные варвары, а казаки совершенно дикие, полунагие, с пленных сдирают кожу, а по деревням, где им попадаются малые дети, они их жарят и едят. Однако, удостоверившись, что они ничуть не звери, а наоборот кротки и обходительны, они стали поближе их рассматривать, и, видимо, любовались красотою и костюмами наших донских молодцов. Главным аттракционом, собиравшим тысячи зрителей, было купание лошадей, которых казаки водили для этого на берег Сены».
Вообще у «нижних чинов» (а не только у казаков) в Париже были свои радости: многие из солдат, которые до зачисления в армию были крепостными, впервые почувствовали, что значит быть свободными людьми. На обратном пути выяснилось, что во Франции осталось 40 000 «невозвращенцев», которых французы не выдали, несмотря на просьбу императора Александра вернуть беглецов и заверения, что ни один из них не понесет наказания.
Русские историки почему-то предпочитали обходить этот момент молчанием. Так же, как и то, что экс-императрица Жозефина и император Александр Первый еще при первой встрече в 1808 году в Эрфурте стали тайными любовниками. Немудрено, что, оказавшись в Париже, Александр первый «официальный визит» нанес мадам Жозефине в ее замке Мальмезон. Где был совершенно очарован дочерью своей любовницы – Гортензией Бонапарт, супругой брата Наполеона, и впоследствии убедил союзников дать ей титул герцогини.
А русские офицеры, для большинства из которых французский язык был фактически вторым родным, изучали достопримечательности Парижа. Картинные галереи, мастерские художников, библиотеки были заполнены русскими.
«Я ходил осматривать Лувр и музей, - пишет один из них в своем дневнике. - Один и другой многим обязаны Наполеону. Архитектура Лувра будет вечным памятником этому необыкновенному человеку, и достопримечательные предметы, привезенные в последнее время из всех стран Европы, представляют все, что только есть на свете примечательного. Здесь я видел статуи Аполона Бельведерского, Венеры Медицийской, Лаокоона, Преображение Господне Рафаэлевой работы и прочее.
Я любовался новейшими произведениями искусства и охотно провел бы весь день в созерцании всех этих прелестей, если бы не встретил нескольких приятелей, которые отвлекли меня от моего увлечения и потащили с собой в Пале-Рояль, более простое и чудесное, но не менее интересное место».
Это типичный «экскурсионный» маршрут русского офицера: из Лувра - в Пале-Рояль, центр запретных развлечений, где были и «дамы полусвета», и карточная игра, и рулетка, и ссудная касса - для тех, кто вышел за пределы своих финансовых возможностей. А таких было немало.
Поскольку для русского офицера девятнадцатого века карточная игра являлась самым популярным способом проведения досуга, многие достойные люди оставили в игорных домах Парижа буквально все, что имели. Генерал Милорадович, например, лично просил императора выдать ему жалованье за три года вперед, и почти все полученное проиграл в карты.
Правда, этот способ приятного проведения времени не нашел отражения в стихах, написанных офицерами русской армии в Париже.
«... за наши грады
И за Москву - наш царь не мстил
И белым знаменем пощады
Столицу Франции покрыл.
И видел, что коня степного
На Сену пить водил калмык
И в Тюльери у часового
Сиял, как дома, русский штык!» -
восторженно отмечал Федор Глинка.
Александр I тоже посетил в Париже все учреждения, посвященные наукам, искусствам, промышленности, не исключая и богоугодных (как сказали бы теперь, социальных) заведений.
Вот краткий рассказ об одном из таких посещений. Осматривая приют для женщин, лишившихся рассудка… из-за любви, Его Величество пожелал знать, много ли там несчастных созданий, потерявших разум вследствие чрезмерной и плохо направленной чувствительности. При этом директриса якобы ответила ему:
- Ваше Величество, до сих пор их было немного, но можно опасаться, что число их возрастет с той минуты, когда Вы вступили в Париж.
Нет, все-таки только французы могли создать такое уникальное богоугодное заведение! Ни в одной другой стране мира ничего подобного никогда не было и до сих пор не имеется.
К сожалению, кратковременный визит в Париж даже в качестве освободителей, произвел на многих офицеров впечатление, на которое никто не рассчитывал. В Париж вернулись аристократы – прежние либералы (хотя и роялисты), и в их вновь открывшихся гостиных зазвучали почти прежние речи о «свободе, равенстве и братстве». Но если для французов все это было уже игрой, то для русских, не привыкших к подобной свободе выражений, оказалось опасным ядом.
Особого парадокса в этом, впрочем, нет. Русская армия во главе со своим императором принесла народу Франции свободу. Ту самую свободу, которой так не хватало её солдатам и офицерам на родине. Более того, перед тем как отбыть в Россию, Александр ещё раз повлиял на ход французской истории - настоял на принятии и обнародовании Конституционной хартии 1814 года.
Замечу, что первую русскую конституцию пришлось ждать ещё более 90 лет.
Установить во Франции республику Александру, повторюсь, не удалось. Зато он стал невольной причиной смерти столь почитаемой и любимой им экс-императрицы Жозефины. Существуют почти неопровержимые свидетельства о том, что еще в бытность свою мадам де Богарнэ, вдовой казненного виконта, Жозефина принимала активное участие в организации побега дофина – сына казненного короля Людовика Шестнадцатого, и впоследствии принимала (тайно) большое участие в судьбе теперь уже короля Людовика Семнадцатого. Который имел все права на французский престол.
Но это никак не устраивало его родных дядюшек, которые, проведя двадцать с лишним лет в эмиграции, грезили о французской короне. Путем сложных интриг удалось уговорить союзников возвести на трон брата казненного короля – Людовика Восемнадцатого. И тут совершенно некстати возникла Жозефина со своими разоблачениями и планами, которыми она немедленно поделилась с императором Александром во время одной из их задушевных бесед в Мальмезоне.
А ведь Талейран уже успел стать главой Временного правительства и в этом качестве отправился встречать нового короля – Людовика Восемнадцатого. Более того, имел с ним продолжительную беседу, в результате которой был назначен… министром иностранных дел.
Французский историк Луи Блан писал:
«После Реставрации, которая возвела на трон Людовика Восемнадцатого, факт существования и признания его племянника, Людовика Семнадцатого, остановил бы весь ход событий и создал бы неисчислимые затруднения».
Талейрану, изворотливому и опытному политику, было прекрасно известно об антипатии императора Александра к Людовику Восемнадцатому. Русский государь предлагал союзникам кандидатуры пасынка Наполеона Эжена де Богарнэ и даже маршала Бернадотта – шведского короля милостью Наполеона. А уж законный наследник трона, Бурбон и сын Бурбона оказался бы вне конкуренции. Проклятая креолка могла разрушить все планы хитроумного политика. И он… послал ей роскошный букет цветов, ибо страсть Жозефины к цветам была общеизвестна.
По словам Шатобриана, «…Талейрана никогда не смущали проблемы добра и зла, ибо он не отличал одного от другого». А цель в данном случае оправдывала средства: через три дня после появления в ее будуаре букета, Жозефина скончалась от непонятной болезни в возрасте пятидесяти лет.
Император Александр, узнав о смерти экс-императрицы, громко сказал:
- Это дело рук Талейрана!
Косвенным свидетельством того, что русский император считал нового министра иностранных дел Франции убийцей Жозефины было то, что Александр покинул Париж, не попрощавшись с Талейраном. Тот был потрясен, пытался оправдаться в письмах, но ответа на них не получил. Император отказывался иметь с ним какие бы то ни было отношения – и это пагубным образом сказалось на дальнейшем развитии отношений между Францией и Россией.
Как все-таки правильно говорят французы: ищите женщину!
30 августа 1814 года манифестом императора Александра I была учреждена наградная серебряная медаль, на лицевой стороне которой помещено изображение Александра I в лавровом венке и в сиянии расположенного над ним лучезарного «всевидящего ока». На оборотной стороне, по всему обводу медали, в лавровом венке прямая пятистрочная надпись: «ЗА – ВЗЯТИЕ – ПАРИЖА – 19 МАРТА – 1814».
Медаль предназначалась для награждения всех участников взятия французской столицы – от солдата до генерала. Но… она не была им вручена. С восстановлением династии Бурбонов русский император счел негуманным выпуск в свет этой медали, которая бы напоминала Франции о былом крушении ее столицы. Честно говоря, не вполне понятная щепетильность и прямая неблагодарность по отношению к российским воинам.
И только спустя 12 лет медаль была роздана участникам кампании 1814 года по велению нового императора Николая I, который накануне годовщины вступления русских в Париж, 18 марта 1826 года, повелел освятить эту медаль на гробнице своего брата Александра.
Выдача ее участникам началась 19 марта 1826 года и затянулась до 1 мая 1832 года. Всего было выдано более 160 тысяч медалей. Естественно, что на портретах героев Отечественной войны 1812 года, которые были написаны до 1826 года, эта медаль отсутствует среди других наград.
Носили медаль на груди на впервые введенной комбинированной Андреевско-Георгиевской ленте. Она была обычной ширины, но состояла как бы из двух узких ленточек: Андреевской – голубой и Георгиевской – оранжевой с тремя черными полосами.
Двухмесячное пребывание русской армии в Париже имело еще одно последствие… для России. Вернувшиеся с войны офицеры начали создавать тайные общества, которые ставили своей целью освобождение крестьян и реформу государственного управления. 14 декабря 1825 года в Санкт-Петербурге была совершена попытка государственного переворота, которая окончилась неудачей. Почти все его организаторы были участниками заграничных походов русской армии 1813-1815 года. И практически все они считали Францию своей «духовной родиной», мало что зная о настоящей родине – России.
Увлечение русского высшего света французской культурой своими корнями уходит в ХУIII век. К началу войны с Наполеоном стереотипные представления о Франции были уже очень широко распространены в русском обществе. 1812 год добавил новые штрихи к образу Франции. В результате, в начале ХIХ века Франция была не только географической, но и психологической реальностью в общественном сознании России. В том смысле, что значительной части образованных русских казалось, что они знают о Франции все или почти все.
Таким образом, многообразие информационных пластов изученных источников вполне закономерно. Русские дворянские офицеры вступали на территорию Франции с удвоенным интересом: не только наблюдать французскую реальность, но и выяснить насколько она соответствует априори сложившимся представлениям о ней.
Во-первых, можно констатировать, что у русских происходила эволюция сложившихся у них ранее представлений о Франции под влиянием новых впечатлений. Большинство авторов, ожидавших найти подтверждения своему идеализированному представлению о Франции как о «земном рае», были разочарованы. Наблюдая разоренную деревню, толпы нищих в городах, они убедились в том, что видят вполне реальную страну с самыми тривиальными проблемами. Образ Франции эволюционировал, хотя и в меньшей степени, также и в сознании тех, кто считал, что после 1789 года Франция вступила в период регресса.
Эмоциональность тона записок и мемуаров, чувства разочарованности или удивления авторов свидетельствуют не только о процессе переосмысления априори сложившихся представлений о Франции. Можно говорить также и о разрушении стереотипа русских о самих себе - стереотипа о собственной эрудиции. Разрушилась убежденность мемуаристов в том, что они, зная французский язык, литературу и искусство, представляют жизнь французского народа.
Во-вторых, в источниках отразился процесс формирования совершенно новых представлений о французском обществе.
Мемуаристы удивляются противоречию между высоким уровнем техники прокладывания дорог и антисанитарией не только в деревнях, но и в городах Франции. Они единодушно приходят к выводу, что французам присуща «национальная привычка к неопрятности». Русские авторы отмечают недостаточную степень образованности не только низших и средних слоев населения, но и французской аристократии. Особенно разительным свидетельством этому были крайне скудные представления французов о России и населяющих ее «северных варварах».
Необходимо отметить одну важную особенность. Чаще всего авторы делают те или иные выводы о наблюдаемой реальности на основе сравнения последней с русской действительностью. Так, например, анализируя тот факт, что французский народ не оказал мощного и организованного сопротивления союзным войскам 1814 года, русские делают вывод о том, что французам не свойствен патриотизм как качество народного характера. Размышляя на эту тему, мемуаристы не упоминают главную причину подобной ситуации: истощенность моральных и материальных ресурсов Франции после двух с лишним десятилетий внутренних и внешних войн. Эти размышления сопровождаются апелляциями авторов к 1812 году и широкому партизанскому движению в России.
С выводами о непатриотичности французов соседствуют сентенции по поводу того, что «Париж не Москва! Париж есть Франция, но Москва не есть еще Россия, и русские доказали сие последнее». Сдача Москвы свидетельствовала о начале нового витка борьбы за освобождение России, а вход союзников в Париж ознаменовал окончательное поражение Франции. Таким образом, в своем анализе наблюдаемой действительности русские руководствуются не только реальными историческими обстоятельствами, но и сравнениями с Россией.
Непосредственное знакомство русских с культурой французского народа в 1814-1818 годах произвело достаточно сильное впечатление на военных, которым они захотели поделиться со своими родными и потомками. Многочисленные материалы личного происхождения, порожденные эпохой 1812-1818 годов, дают возможность изучить не только представления русских о Европе, которую они посетили в результате заграничных походов русской армии. В записках русских офицеров отразились также стереотипы русских о самих себе, о том, что представляло из себя русское общество и государство в начале ХIХ века.
Документы личного происхождения предоставляют обширный материал для изучения не только конкретных исторических фактов, но и процессов формирования и развития сознания современников.
Особой популярностью среди населения и у художников пользовались в Париже, в этом, по выражению декабриста князя Сергея Волконского, «нравственном Вавилоне новых времен», казаки. Поражает многообразие сюжетов, запечатлевших казаков: бивуаки, уличные сцены, бульвары, кафе, магазины, театры, казино, увеселительные и развлекательные заведения. Без участия казаков трудно было себе представить тогдашнюю парижскую жизнь.
В конце пребывания русских войск во французской столице было напечатано сочинение, написанное якобы от лица русского офицера, под названием «Прощание русских с парижанами»:
«Прощайте поля Елисейские, прощай и ты, Марсово поле! Мы расположили на вас биваки свои, застроили вас хижинами, шалашами, будками и жили в них как в палатках. Нередко милые городские красавицы навещали кочующих соседей своих. Они не пугались ратного шуму и прыгали зефирами по грудам оружия».
Принадлежность большинства авторов (дворянские офицеры) к наиболее образованному и просвещенному слою русского общества, с одной стороны, и неординарные события, участниками которых они стали, с другой стороны, - все это обусловило исключительную информативность указанной группы источников.
В мемуарах, записках, а также переписке русских военных отразились различные процессы, происходившие в сознании русских, наблюдавших и осмыслявших французскую действительность с исключительным интересом и вниманием.
Событие, произошедшее 31 марта – падение Парижа – изменило лицо Европы. Кончилась эра Наполеона. Был установлен новый порядок взаимоотношений европейских держав, благодаря которому в течение сорока лет Россия играла ведущую роль в европейской политике.
Но это же событие заложило и мину замедленного действия под политические процессы не только в Европе, но и в самой России. Через полтора десятка лет началась эпоха европейских революций. И начали ее – декабристы, большинство из которых побывало в Париже.
P.S. Последним императором Франции в 1852 году стал внук Жозефины и внучатый племянник Наполеона, сын его младшего брата Луи. Наполеон Третий начал с того, что был избран депутатом, затем – президентом, а затем произвел государственный переворот и возложил на себя императорскую корону.
Воистину, история повторяется: первый раз в виде трагедии, второй – виде фарса.