Казакам – красным и белым.
Посвящаю казакам – красным и белым,
Дона и Кубани, погибших во время гражданской войны.
Когда земля Российская огнём,
Объята, в диком ужасе была.
На красных, белых – поделился Дон.
Шёл брат на брата, сын шёл на отца.
Рубились, все по - зверски, не щадя,
И даже кони, чуя запах, кровь.
С пустым седлом, друг друга грызли, в яр
Сбивали крупом, слабых, как щенков.
И долго после боя конь бродил,
Искал средь мяса, тело казака.
Не зря же с детства, как дитя любим,
Всегда был сыт, подковы – красота.
Хитёр кузнец, в подковах толк имел.
Могли звенеть, не хуже бубенцов.
Ковал скупым, как будто не умел,
А вечером, и искра не мелькнёт.
Нашёл! Нашёл! Каурый стал свечой,
Средь месива, хозяин был живой.
Что растащил зубами, что ногой,
И лёг, седло, подвинув под живот.
Уже не первый раз он выручал,
Охотников Каурого купить!
Не хватит злата, так что не серчай -
Восемь подков на вес и ухнали!
Всё не прельщало сердце казака,
И злато и посулы отвергал.
Спасал и знал – спасёт наверняка,
В ночь не устроит пиршества шакал.
Казак очнулся, и одной рукой
Разрубленную ногу на седло.
Ну, с Богом, мой Каурушко, домой.
В ладонь луку, и судорогой свело.
И обходя, порубанных в бою,
Конь на себе, нёс душу казака.
Уж пир начать неймётся воронью,
С округи стаю, насзывал шакал.
Но вскоре эта нечисть – кто куда,
И те, и те – подъедут казаки,
Забрать своих, свезти в свои дома.
Ещё найдут, кто стонет, и кто жив.
Конь у крыльца заржал, знать не к добру.
Отец лишь вскрикнул – Боже мой, Иван.
Всем бабам – Цыц, воды, овса коню.
Не медля нужно фельдшера, Степан!
Всё как в бреду, а это был и бред,
Никто не ел, ни спал – молили – Бог
Открой глаза, открыл на белый свет –
Маманя, пить, свяченой, сколько мог.
В конюшне друг Каурый тосковал,
Но каждый день на длинном поводу
По кругу, до испарины скакал,
То шёл свечою, баловень – шалун.
Раз не послушал, повод натянул,
И подошел к Иванову окну –
Заржал призывно – Ваня! Тебя жду.
И развернулся к стойлу своему.
Донцы вообще, выносливый народ.
Коль пуля – дура в сердце не вошла,
От сабли рана, быстро заживёт,
Хоть был размах, с плеча и до седла.
Не подкачал Каурый, грудью сбил,
И затоптал наездника с конём.
Тот вскользь успел, и ногу разрубил.
От пояса до шпоры и седло.
Лечило время, мать, жена – На Спас,
Сел на коня и в поле поскакал.
Конь радуясь, покинул коновязь,
То в рысь, то в шаг – без слов всё понимал.
Через неделю сбор труба поёт,
Конь прядает ушами, рвётся в бой.
Да если б знал, в последний их поход,
То в нём сойдутся – старший и меньшой.
Меньшой подался к красным, толь ума
И мудрости забыл вложить -
Отец, прогнал Федота со двора,
В дом ни ногой, не дрогну застрелить.
А встретились отряды невзначай,
Разведка поработала с ленцой.
И без команды – сабли вынимай,
В чехлах знамёна, кони с храпом в бой.
Браты навстречу мчались, как волки.
Никто не мог, той встречи помешать -
Привет браток! Выходит, что ты жив?
А мне сказали – надо поминать.
Конечно, будут, только вот кого?
И сабли от ударов зазвенев,
Мелькали в лучах солнца, и никто
В дуэль крови, вмешаться не посмел.
Вложили сабли в ножны дончаки,
Поодаль стали. Храбрые юнцы!
Иван сказал – Долой с коней, они
Мешают нам узнать – кто я, кто ты.
Быть по сему – сказал Федот – Но знай,
Ты ранен был, устанешь, то не жди
Пощады от меня, я слез, слезай,
Пустив коней, они друг к другу шли.
Обоих с детства батя обучил,
Владеть не только саблей и конём,
Искусство боевое отточил,
В бою могли верхом, и пластуном.
Сошлись на смертный бой – Федот, Иван.
Из казаков сказали – Разведём?
Не троньте братцы, я вам не пацан –
Сказал Иван - Пусть нас рассудит кровь.
Сверкнули сабли в солнечных лучах,
Ковал, дарил, всё тот знаток – кузнец.
Не переломится, на их глазах,
Другую саблю пополам – сырец.
Звенела сталь, промашки не должно,
Сошлись на смерть, жаль батя не видал.
Иначе бы Федоту пуля в лоб,
И навсегда закончился скандал.
Но приустал Иванушка, устал,
Стал чаще отступать, чем нападать.
Ну что ж, Федюня, в детстве его звал,
Твоя берёт, зря нас рожала мать.
Последний раз, взглянул на облака,
Прощайте братцы! Федьку не судить.
И сабля, от погона до бедра
Наискосок, взяла у брата жизнь.
Федот ещё не понял, что он мёртв,
Чуб кучерявый ветер шевелил.
А по земле, текла родная кровь,
И наискось, разрубленный мундир.
Был честный бой, Федот не заслужил –
Ни похвалы, ни – Любо – от друзей.
Затвором кто - то щёлкнул, смерть вложив,
Не сметь судить! Так брат просил нас всех.
Стоял Федот, с поникшей головой?
Отец и так, грозился застрелить.
Что матери сказать, от слёз слепой.
Степан - пацан, стрижа мог слёту сбить.
Всё это так, а жёны с детворой,
Чем можно смерть, Ивана оправдать?
Выходит, будет проклят всей роднёй,
Идти в бега, но горд он, чтоб бежать.
Жаль свой скакун, с Каурым на холме.
Винтовку приторочил позади.
Легка от пули смерть, да вдалеке,
Ногою в землю, рукоять вдавил.
Прости Иван, я знаю, ты б не стал,
В грудь остриё, нагнулся, чтоб обнять.
Пронзила сабля, и Федот упал,
Но всё ж успел – Прости Иван – сказать.
Теперь уже все споры позади,
Не надо объяснять родне своей.
Бесстрашья смерть – сказали дончаки -
Кузнец узнает, съедет из степей.
Папахи сняв, молились казаки
За души братьев, и за упокой.
Потом совет, держали старики,
Папаха в круг пошла, обычный свой.
Листок бумаги к ней и карандаш,
Толковый писарь чётко изложил.
На все вопросы ставить – нет, и да.
Кто как считал, чтоб злобу не таил.
Когда папаху отдали в совет,
Старейшины враждующих сторон
Всё огласили, кто был - за, кто нет.
В итоге – Любо – враз сказал народ.
Братов решили вместе положить.
Винтовки, сабли, тоже им отдать.
И на холму, высоком, стали рыть
Могилу, чтобы их земле предать.
А лошадей? Вопрос был - пострелять.
Домой придут, смекнут же что к чему.
Рубахи из подсумок – две, достать!
Поддели под уздечки и каюк.
Но им, как и братам, невдалеке,
Уже под вечер насыпь возвели.
И севши в круг, за тех, кто жить хотел,
За их помин, по чарке подняли.
А за коней, велик грех, не поднять.
Таких на всю округу – раз, и два.
Стал атаман, от красных речь держать –
Склоняю всех, сойтись в один отряд.
Мы казаки! Не просто сучий сброд,
Чего самих себя нам истреблять.
И снова – Любо – молвил весь народ,
И третью чару, велено поднять.
Папаха вновь по кругу, но быстрей,
Кто атаман? Решали казаки.
Старейшины считали, почти все
Отдали голос тем, кто беляки.
Знамён не жгут, за них людская кровь.
Свернув в пакет, и в насыпь прикопав,
Но атаман сказал – Ещё не всё.
Клянёмся, что ни скажем никогда!
Какую участь выбрали братья,
Чтоб племяши не мстили – кровь за кровь.
Родителям же скажем – Надо ждать.
Слезой невестки, смоют в сердце боль.
Клянёмся эту тайну сохранить,
Во имя молодых и стариков.
Чтоб их от бойни братской оградить,
Не оставлять, беспомощных отцов.
Клянёмся! Повторили казаки,
Три раза, окрестили душу, лбы.
По коням. Едем. Жаль вас братаны,
Но в вашей смерти, невиновны мы.
Прознал кузнец, что сабли принесли
В казачий двор – и слёзы и печаль.
И на прощание сковал кресты
Братам, и коням – тех по ржанью знал.
В их честь кресты, с эмблемой наверху,
Винтовка, сабля чуть наискосок.
И хоть коням не ставят, этим двум
С другой эмблемой – стремя, пять подков.
Отправил атаману, сам исчез,
В повозку жинку, детвору, и хлам
Который кузнецу, даст хлеба съесть.
Подков с десяток, ковки к удилам.
Мастеровой, найдёт себе приют.
Но бают люди, видели его.
Уж сабель не куёт, подковы гнут
С сынком своим, десятый год всего.
Лет через пять, два дуба на холме,
Кресты, своею кроной притенив,
И ни тропы, ни камня чтоб присел.
Верны той клятве, кто остался жив.
Сейчас, поди, там роща на холме.
Весною птички гнёзда вьют себе.
Пугнёт их ястреб тенью на заре,
И тишина покоя на земле!
9 августа 2009г.