Небо давит наглухо забитой голубизной, раздувается застывшим трупным холодом.
Чугун и Камень - узники безжалостных болот – тянут оставлять прогрессию мировой злости.
Красный гравий хрустит под ногами, как разбитые зубы истлевшей женщины.
Нищие простирают исковерканные руки. Их язвы видны на запястьях.
Бутафорская ёлка. Глянец витрин, сверкающих граненым стеклом и золотом, отражают
их язвы раскаленным сверканием плоти.
Подделки, состояние которых не скрывают торговцы. Нищие женщины, состояние которых подчеркивает нарочитая пестрость дешевой материи и мутные стразы.
Бесстрастные дети пьющие мерзкое пойло. Бесстрастные отцы, забывшие, что до них есть дело.
Ветер хлещет по бледным щекам плоских бесполых подростков; хлещет злобно, как на допросе.
Липкий оранжевый свет – день потерялся в ночи. Разум умер в безумии. Громкая музыка, смех, визг, вонь от застолья, драка, оргия, смерть.
Трава зеленеет зимой, словно прикрывшись неведением, что ей зеленеть, не пристало теперь.