Маргарите Мансо
- Что там террасами скрыто
и светится из-за крыши?
- Время закрыть двери, сын мой,
одиннадцать било, слышишь?
- Мне не случайно же в очи
четыре луча повсюду.
- Видно там будут до ночи
из меди чистить посуду.
Долькой чесночной, вниз глядя,
Луна, серебрясь, убывала,
тусклые жёлтые пряди
на жёлтые башни роняла.
Ночь кралась уснувшим краем,
стучась иногда в створки ставней,
и с многотысячным лаем
собаки гнались за ней стаей,
запах вина, или амбры
струился над погребами.
Пение бриза в осоке
и листьев старческий лепет
эхом под аркой высокой
стучали в полночный берег.
Уснули волы и розы.
Четыре луча из-за горки
к небу взывали, как грозный
святой воитель Георгий.
Грустящие девы-долины
алели, кровью смочили
маки – пыльцой героина
их юные бёдра горчили.
А старые женщины-реки
у горных подножий рыдали
и в косы застывшее время,
обрывки имён вплетали.
Фасады из белой глины
ночь сжали квадратной формой.
Цыгане и серафимы
касались аккордеонов.
- Когда я умру, моя мама,
пусть знают сеньоры весть эту,
всем синие телеграммы
ты рассылай по свету!..
Семь воплей, семь ран кровавых,
семь маков двойных снотворных
семь лун погасили, сломав их
в залитых мраком салонах.
Он кисть уронил, сном объятый,
и стон оборвался, потёмки
откликнулись морем проклятий,
не ясно где, эхом негромким.
Дверь хлопнула в небе и с этим
сорвался внезапный шум леса,
с террас умоляли о свете
четыре луча в поднебесье.
1928
Federico Garcia Lorca. Muerto de amor
A Margarita Manso
-Que es aquello que reluce
por los altos corredores?
—Cierra la puerta, hijo mio:
acaban de dar las once.
—En mis ojos, sin querer,
relumbran cuatro faroles.
—Sera que la gente aquella
estara fregando el cobre.
Ajo de agonica plata
la luna menguante, pone
cabelleras amarillas
a las amarillas torres.
La noche llama temblando
al cristal de los balcones,
perseguida por los mil
perros que no la conocen,
y un olor de vino y ambar
viene de los corredores.
Brisas de cana mojada
y rumor de viejas voces
resonaban por el arco
roto de la medianoche.
Bueyes y rosas dormian.
Solo por los corredores
las cuatro luces clamaban
con el furor de San Jorge.
Tristes mujeres del valle
bajaban su sangre de hombre,
tranquila de flor cortada
y amarga de muslo joven.
Viejas mujeres del rio
lloraban al pie del monte
un minuto intransitable
de cabelleras y nombres.
Fachadas de cal ponian
cuadrada y blanca la noche.
Serafines y gitanos
tocaban acordeones.
—Madre, cuando yo me muera
que se enteren los senores.
Pon telegramas azules
que vayan del Sur al Norte.
Siete gritos, siete sangres,
siete adormideras dobles,
quebraron opacas lunas
en los oscuros salones.
Lleno de manos cortadas
y coronitas de flores,
el mar de los juramentos
resonaba, no se donde.
Y el cielo daba portazos
al brusco rumor del bosque,
mientras clamaban las luces
en los altos corredores.
1928