Он стал не отражаться в зеркалах, витринах, окнах (думаю, и в лужах),
как информационный вурдалак, а может быть, и кто-нибудь похуже.
Он также не отбрасывает тень, что стал я замечать, примерно, с лета,
при солнечной погоде, в хмурый день и ночью – при любом потоке света.
Не видя сам движение часов, успел он растерять за это время
вес, массу, скорость, импульс – в общем, всё, включая три линейных измеренья.
Остались лишь чеширские глаза зелёного кошачьего отлива,
но, глядя в них, я не могу сказать, чем вызван этот зуд интерактивный:
В мерцающий ночами монитор он прыгает, как будто бы в окошко,
и в интернете с некоторых пор всё ищет след какой-то Синей Кошки.
Как будто не осталось синих птиц и рыбок золотых в своем районе,
но он не видит вдовушек, юниц (да и у жён иных – не без урона).
Забыв про птичий, рыбный, прочий лов, хороший повод дал он для злословья,
питаясь только циклами тишков, архивом, дневником у изголовья.
И нагулявшись ночью – до утра (случается, и сутками там виснет),
несёт он (так и видится – в зубах!) обрывки чётких и красивых мыслей.
А позже спросит, быстро накропав оперативных хокку или танку:
«что скажете, товарищ Зульфикар?», «нет слов, – отвечу – господин Катана!»
Я обхожу так острые углы, не слишком-то желая пререкаться:
он в прошлой жизни, надо думать, был ответственным японским камикадзе.
Однажды самурайское нутро его толкнёт к решению такому:
он вдруг закроет Windowsa окно, и, поклонившись, двинется к балкону.
А я, открывший двери на балкон, почтительный к традиции, подвинусь;
но будет долго душу рвать потом прощальная мелодия от Windows.