– Я спел бы любимых – моё глубоко
не станет тебе также дорого.
К твоим гарпунам – только нежность боков,
шлейф строчек косатки распоротой.
Мне счастье: погаснуть багровым белком.
Мне счастье: в песок гибнуть сотней быков
под страстным твоим, матадоровым.
Ну, разве не здорово?
– Здорово.
– О, всадник мой милый, ты десны – в лоскут,
с испуга запуталась в стремени.
Во мне от твоих остро скроенных скул
болезни, весна, обострение.
Настолько уверовал в нашу тоску,
что если и тянется что-то к виску,
то лишь огнестрельное.
Ситуация скверная?
– Скверная.
– Давай-ка тайком, под полой, чтоб не вскрыть
аорты за рамки приличия.
Меж нами уже было столько искры,
что в пору вводить электричество.
Пусть в каждом постскриптуме слышится скрип
эмали зубовной, ты этот санскрит
осваивай, если приспичило.
К чему это личное?
– Лишнее.
– На дне голубом – вволю жженых дотла,
запрятанных от окружающих.
Созвездья сгоревших, лед лопнувших ламп –
как носишь такое пожарище?
Я к этому небу приросший атлант,
держу на своих твой нечастый онлайн –
легко, если не приближаешься.
Не надо, пожалуйста…
– Жалости?
– Сама ведь в колени – измученным псом!
Безумная нежная гончая.
В космических станциях бродишь босой
да сводишь с ума колокольчиком.
Как тяжек твой преданный, как невесом…
Давай-ка представим, что все это сон.
Чтоб медленней, медленней, как колесо
«Мустанга» вверх дном на обочине.
Давай выключать, обесточивать.
Без скомканных ссор. Без затянутых сол.
до фразы, до фазы «Все кончено!»…
– Да как-то не очень-то
хочется