На фото наша неразлучная четверка – Анатолий Цепин, Володя Можаев, Володя Ильин и Сергей Спиченков. Вся жизнь еще впереди.
Как молоды мы были (памяти ушедших и живущих).
Студенческие годы, студенческие годы – время незабываемой вольницы. Время, когда, вырванные тягой к знаниям из тепличных домашних условий, вкушали юные сердца всю прелесть и тяжесть студенческой жизни, впитывая на лету эмпирии жизни реальной, привыкая жить, опираясь только на собственные силы и знания, черпая эти знания не опосредствованно через дом и школу, а непосредственно из жизни. Время, когда, ошибались и учились не только на собственных огрехах, но и на опыте сотен таких же молодых и неопытных, вступающих вместе с тобой в реальную жизнь, немного амбициозных, свято верящих в добро, и уверенных в светлом будущем.
Далекие шестидесятые, овеянные романтикой полетов в космос и значительных успехов в области управляемого термоядерного синтеза, время противостояния физиков и лириков. Город Обнинск, город научной славы и первой в мире атомной электростанции – вот и все, что я знал про него, но и это было немало. И какое мальчишеское сердце устоит перед такими соблазнами. Вот и собрал Обнинский филиал МИФИ со всего Союза влюбленных в физику юнцов. В Обнинск отбирали только ребят и первые три набора не могли похвастаться ни одной девчонкой, зато из ста первокурсников нашего, четвертого набора, было аж две девушки. Правда были они местные и проживали дома, всю же остальную братию вселили в общагу на Жолио-Кюри 11, в непосредственной близости от института.
В общаге небольшие комнатки на четверых – наше прибежище на ближайшие пять с половиной лет. И наша знаменитая 212 комната, и ее еще незнаменитые обитатели – Володя Ильин из Шуи, Володя Можаев из Капустина Яра, Сережа Спиченков из Краснодара, и ваш покорный слуга из Орехово-Зуева.
Сережа Спиченков – уроженец южных теплых и щедрых краев, и сам теплый и щедрый, всегда и всем готовый придти на помощь и поделиться последним. Казак, шашки и чувства наголо и трудности побоку. К нему и прозвище не «приклеилось» - просто стали звать Серега, или СпичЕнков.
Володя Ильин, наверное, самая колоритная личность не только в комнате, группе, но и на курсе. И ростом и статью Господь его не обидел, наделив к тому же степенной житейской мудростью и роскошной бородкой, а потому прозвище «Борода» приклеилось к нему органично и тут же стало нарицательным.
Володя Можаев – самый низкорослый из нашей четверки, но не даром же говорят, что мал золотник да дорог. Вот и Володя, тихий, скромный, ужасно застенчивый, уже тогда был образованней нас на голову, отлично разбирался в радиоэлектронике и теоретической физике, но никогда не кичился, ни знаниями, ни умениями.
И, наконец, ваш покорный слуга ничем особым не блещущий, кроме хорошего, почти каллиграфического почерка и усидчивости, что вкупе с уважением к учебной дисциплине позволяло иметь самые полные и удобочитаемые конспекты преподаваемых курсов.
Вот и поживали, дополняя друг друга и помогая друг другу. Только так и можно было не только выжить вдали от родных мест, но и жить по полной. Конечно, на стипендию в сорок рублей (если она еще и есть) не разгуляешься, но из родителей никто из нас не тянул, обходились своими силами, делились всем, что удавалось добыть. С этой точки зрения осень была самым щедрым временем – на железнодорожной станции разгружали и нагружали вагоны сельхозпродукции и кроме денег всегда имели и картошку, и морковь и капусту, а в лесах было полно грибов. До сих пор помнится жареная картошка с грибами, скворчащая на огромной сковороде – настоящий праздник живота.
Хуже было зимой и весной – тогда спасали стройотрядовские заработки вовремя заначенные для таких времен, да еще посылки из дома, поступавшие сразу в общее пользование. Тут родители Сереги были вне конкуренции – фрукты и южные сладости поступали к нам с завидной регулярностью. Особенно запомнились огромные яблоки и грецкие орехи, запеченные в сахаре. Я тоже почти каждую неделю ездил домой и по возвращении обязательно привозил что-либо съестное вроде зажаренной курочки, или домашних котлет.
Родители к нам не приезжали, вот почему для меня визит отца явился совершенной и приятной неожиданностью. Дело было зимой, без подработки мы слегка отощали, и хоть говорят, что сытое брюхо к учению глухо, мы были не прочь поесть досыта. А отец как раз привез из совхоза картошки, курицу и целую картонную коробку яиц – штук сто, а то и более. Взглянув на наше житиё-бытиё, он вскоре уехал, а мы стали пировать. До яиц дело сразу не дошло, и коробка осталась стоять не вскрытая. К вечеру второго дня съестное закончилось, а аппетит разыгрался, и Борода, как самый представительный из нас, и почувствовал ранее остальных, что пора бы подкрепиться. В какой-то момент он стал принюхиваться, а потом решительно заявил: «Что-то тухлинкой попахивает из коробки – уж не яйца ли пропадают? Надо их скорее варить и есть».
У нас и тени сомнения не мелькнуло, что здесь какой-то подвох. Серега, как самый хозяйственный из нас, побежал к комендантше за кастрюлей. Хотя принесенная емкость была немалых размеров, но и яиц было немало, а потому процесс варки затянулся. Когда мы уже доваривали последний десяток, за кастрюлькой пришла комендантша и руками всплеснула от удивления – сырые яйца хранятся долго, а вот вареные, да без холодильника, долго не протянут.
Надо ли говорить, что это были прекрасные свежие яйца и пару дней мы только ими и питались, и последние доедали уже безо всякого удовольствия, в силу необходимости. Даже всегда немного голодный Борода уже воротил нос. И долго еще с тех пор я относился к вареным вкрутую яйцам с прохладцей.
С теплом вспоминаю прошедшее, Володину лукавую улыбку и веселые паутинки в уголках глаз – предвестники яичного бума. Ушел из жизни, но остался в памяти, и память эта светлая и добрая.