Пустынные, безобойные стены в коморке,
Холмы одежды как на помойке,
Грязь. И шприцы по полу разбросаны.
Одиночество по неволе на полу восседало,
Не рвалось на изнанку и не страдало,
Просто в жизни кайф лишь искало.
Колит игла вену, больно пронзая кожу,
Но не слышно мольбы, а только:
Можу!
А свободного места уже немного,
Мучиться одиночеству осталось недолго.
Вот понеслось адское зелье по крови,
Одиночество корчится, молит:
Взорви!
Рассудок темнеет, а жизнь всё светлеет:
И вот марсианин уже песню поет,
Танцует толпа, развлекается племя,
«Сея собой не здоровое семя».
После дурачества душа лишь немеет,
Одиночеству плохо, ему не комфортно,
Его страхи опять одолели,
как акулы голодные налетели.
И терзают его злободневные мысли:
они рядом на стенке повисли…
А мысли капризны, а мысли лукавы,
Опасно твердят, тревожат, волнуют,
Больную душу, они истерзают:
Пропадешь, не уйдешь, попал ты в оковы,
Оковы!
Оковы адского яда!
… Не дают покоя,
и только увидев дозу,
Нож он подставит, представив одинокую розу.
Хлестнёт, увидев воду, вместо струящийся крови!
Очнется от глубокого сна, увидит Мимозу,
Любовь по плоти, подругу по крови.
Не сможет он быть и крикнет:
Взорви!
И примет смертельную дозу!
18.09.2011