(поэма)
Всю жизнь я живу минуткою,
Которая не забудется
Как детство с нянькой Анютою,
Губастенькой, как верблюдица.
Батя приехал с Севера,
Финской «кукушкой» меченый –
Будет детишек семеро
От проводницы встреченной!
В тамбуре «конское ржание»,
Но веет казачьей силою
Мамино содержание
Под формой небесно-синею.
Мама нам дом отгрохала,
Гвозди вбивая в драночки,
С печкой, как церковь Елохова,
А возле печки – лавочки.
- Мамочка, печку привязывай
К небу, в ней черти водятся!
Мама, нам сказки сказывай,
А лучше всего пословицы!
Дед мой, свалявши валенки,
Вьючил их на верблюдицу,
И маму, совсем ещё маленькую,
В рейс отправлял – не заблудится.
И я стал шофёром правильным,
Который нигде не заблудится,-
Повсюду мне светит мамина
На небе Большая Верблюдица
2.
Я был дальнобойным водителем,
Но были ещё дальнобойнее,
Я знал сердобольных родителей,
Но мама их всех сердобольнее.
Работал, как все водители
В ПОГАТЕ, по месту жительства,
Зарплаты годами не видели,
Как русских людей в правительстве.
И дети без детства сладкого,
И без витаминов – матери,-
Душа, как рубаха с заплатками
У члена Союза Писателей!
Выпало нам испытание,
Выпали зубы мамины,
Что были крепки, как здания
Старой Москвы белокаменной.
Насиженный МАЗ покинул я
После разборки с бухгалтером,
Как Брежнев, любил машины я,
Как Гитлер, стал ГАСТАРБАЙТЕРом.
И стал я дешёвой рабсилою,
В таджики пошёл и узбеки я,
Не думал, что маму милую
Покинул отныне навеки я.
Тёмно-голодными зимами,
В эпоху иудопредательства
Не расставайтесь с любимыми
Ни при каких обстоятельствах!
3
С этой вот грустной песнею,
Злою и нехорошею,
Мне б ещё год до пенсии,
А дальше работать брошу я.
А пенсия наша мизинична,
Прибавят, как крякнет иудица,
Как нас учили, Ильинична?
Не кушает тот, кто не трудится!
И снова Москвы окраина,
Вагончиков жизнь убогая.
Работаю на хозяина
Никона или Когана.
Снова менты-блюстители
Бьют не по имени-отчеству:
Дубинушку не хотите ли?
Спасибо, уже не хочется!
И я отвечаю дерзкою
Улыбкою белокаменной
Такою вот жизнью мерзкою
Я дожил до смерти мамы
Часть 2
Прилетела весть шальной сорокой
Прямо к ГАСТАРБАЙТЕРу в Москву.
Ехал он печальною дорогой,
Водкою глуша свою тоску.
В тамбуре, холодном, словно в БУРе,
В сигаретном дыме-молоке,
Попривыкли все к его фигуре –
С литрой, как гранатою в руке.
Угощал он водкой всю округу,
Спать ложился, маму звал в бреду
И к нему тянулись, будто к другу,
Все, хоть раз попавшие в беду.
Как беда зелёные вагоны,
Шли по рельсам, словно по лыжне,
По вагонам шастали «погоны»,
Но его не трогали оне.
Все его «заточки» без ответа
Оставляли и не гнали спать,
Словно был он памятник поэту
На Тверском Бульваре 25.
Все свои «заточки» и замашки
Он бросал на ветер за порог,
Только строчки Новикова Сашки
Он из песни выкинуть не смог:
Что все пути его не ближние
Сводились к сущему и вящему,
Что за рубли свои фуфлыжные
Он бросил мать по-настоящему,