http://youtu.be/hJP_NVggC_Q
* * *
Маргарита Николаевна живет
Без особенных печалей и забот,
Без напрасных тараканов в голове
На тишайшей Спиридоновке в Москве.
Ей слегка не позавидовать нельзя:
Милый муж, интеллигентные друзья,
И квартирка – не квартирка, а мечта…
Натурально, красота и лепота!
И к тому ж она безбожно хороша,
И не дура, и довольно молода.
Что ни утро, то ни сколько не спеша
Ни на кухню, ни на службу, никуда,
Маргарита Николаевна, со сна
Незатейливый мурлыкая куплет,
С чашкой кофе восседает у окна
И рассеянно глядит на белый свет.
Из высокого, стрельчатого окна
Виден сад, и Спиридоновка видна,
И застиранного облака кусок
И помойка у ворот наискосок.
Вот проплыл какой-то деятель, а вот
Вдоль ограды протрусил огромный кот,
Черный, жирный, отвратительный на вид,
Вот прополз революцьённый инвалид,
На колесиках, и старая карга
С продовольственной кошелкой проползла.
Все торопятся, все чешут по блага
Где-то рядом затаившегося зла.
Пива нет, нарзану нет и жизни нет,
По-над Бронницкой летают кирпичи,
И на всю страну известнейший поэт
Из охриплых репродукторов кричит.
А гулять она сегодня не пойдет,
И вчера, и послезавтра не пойдет,
Потому что бесполезно и смешно,
Потому что безусловно все равно.
Солнце высушит веселую Москву,
Время спрячется за пыльную листву,
Люди добрые посеют и пожнут,
И мимозы, натурально, отцветут.
Ах, какая невозможная тоска,
Непонятная, невнятная печаль,
Душит, жалобит, болит, стучит в висках,
Закаляет изувеченную сталь.
Но гулять она, конечно, не пойдет:
Ибо жарко, и куда не кинешь взгляд -
Всюду быдло под названием «народ»,
Всюду мертвые с кошелками стоят.
Всяко лучше кушать кофе в тишине,
Наблюдая, как по бешенной стране,
По унылой, раскаленной мостовой,
От жары и духоты полуживой
Пробирается сквозь полчища калек
Некий странный, неприятный человек
С гордым, бледным, отливающим свинцом
И таким несвоевременным лицом,
Что немного непонятно, отчего
Он вообще еще гуляет по Москве,
Кто позволил, кто осмелился его
Не пожаловать кладбищенской траве?
Маргариту Николаевну тогда
Бьет густая, неожиданная дрожь,
А прохожий, он проходит, навсегда,
и уходит, не окликнешь, и не вернешь.
То ли в сторону Садового кольца,
Что-то тихо повторяя без конца,
То ли в сторону Остроженки бредет
Это странный, неприятный пешеход.
Он на пятый поднимается этаж,
Догоняя ускользающий мираж,
Он в мансуровский спускается подвал,
Где Иешуа Иуду целовал,
И бросается к рабочему столу,
И пустые загораются глаза,
И стекает по оконному стеклу,
По карнизу долгожданная гроза.
И к полуночи, к полнеющей луне,
Среднерусский озирающей пейсах,
Это маленькая женщина в окне
Оживает на исписанных листах.
Пива нет, и жизни нет, и смысла нет,
Только этот изумленный лунный свет,
Только лампа на рассохшемся столе,
Только дьявольские тени в полумгле.
И качается, распята, но жива,
На кривом серпе и молоте Москва,
Иегимона славит праздничный народ,
Что-то темное по воздуху плывет…