***
Мальчишкой, маленьким ещё,
у папы крал я папиросы.
Их отдавал в подсобное хозяйство –
пастухам.
Не только для того,
чтобы – как конник! –
прокатиться,
а, чтоб ещё – в ночи да у костра! –
сидеть...
и слушать россказни,
невидимую птицу,
да, чтобы чей-то шорох за кустом
заставил страхом насладиться,
чтоб, лёжа на спине,
на звёздочки смотреть
и в мыслях к ним стремиться,
поверить, что не спал,
в ручье воды напиться...
и, наслаждаясь маминым борщом,
что не уснул в ночном, гордиться,
зевая во весь рот,
под звонкий голос петуха.
Сегодня – в возрасте уже –
на смену еду.
Вполглаза сплю,
вполуха слушаю беседу.
Судьбу проходчиков ребята костерят:
свою и тех счастливчикам,
что дома ещё спят,
но... утром – к нам, на смену –
в подземный шахтный мир.
Здесь Мрак и Тьма Кромешные
устроили раз пир...
настолько непроглядный,
что проморгали дочь,
от них удравшую (за нами к Солнцу),
Ночь.
И вот – с тех самых пор –
всю душу тёмную свою ему вверяя,
по лету Ночь с Денёчком Солнечным
гуляют.
И так им хорошо,
что даже за полдень, бывает,
всё не расстанутся...
(и он её – до полуночи провожает),
Рассвет с Зарёй лишь головой качают.
А Ночь...
притихшая,
от счастья белая,
вся растворилась в нём...
такая смелая,
что, как и он – как Ясный День! – сияет,
и, что завидуем мы ей, – не замечает.