В тот год, понятна и проста,
Пришла последняя среда,
Но не писалось ни черта,
Ноябрь ходил кругами. *
Тогда печальник - вот те на! -
Шагал домой, где нет вина,
И щебень прожитого сна
Хрустел под сапогами.
Тогда казалось, боже мой,
Что лето - кончилось зимой,
И книга стала кутерьмой,
И сон - последним хламом .
И снег, глушивший, как обвал,
Его все больше волновал:
Работа стала, и подвал
Казался темным храмом.
И так бывает иногда:
Сквозь потолок, сквозь провода,
Над головой его чумной,
Над городом, над всеми,
Стотонной тяжестью горда,
Качалась темная вода:
Ему казалось - навсегда
Остановилось время.
Тогда он шел к себе домой
И жаловался - боже мой!
Не дрогнет ветка, не пройдет
Прохожий-недотрога,
Тяжелый груз из облаков
Летит, летит - и был таков:
И снег, который не придет,
Не лучше, чем дорога.
Но точно больше, чем никто,
Художник в выцветшем пальто,
И много лучше, чем никто,
Любой, кто знает дело.
Прохожий думал: "Я не в счет".
Но тут же фыркнул: "Вот еще!" -
Тихонько тронул за плечо,
И время полетело.
Почти последняя строка:
Шли два набитых дурака.
Их ветер трогал за бока
С неслыханной заботой.
Ворчал художник: "что за черт?"
И шли, качаясь, к борту борт -
Один придерживал мольберт,
Второй - тетрадь с работой.
Вот непредвиденный финал:
Художник пил, печальник - спал,
И календарь не облетал,
И не менялись даты -
Но человеку человек
Нарисовал огромный снег,
И спал спокойно имярек,
Как тот, кто жил когда-то.