Я помню сон, как будто вскрик короткий.
Был город в тусклом свете фонарей,
и месяц – опрокинутая лодка –
над башнями приглушенно горел.
Всё замерло в предчувствии несчастья –
для жеста занесённая рука,
и капля, предвещавшая ненастье,
и тремор ловчей нити паука.
Всё, как на иллюстрации в журнале,
застыло, миг молчанья затая.
Лишь вдалеке железа грохотали,
секундно застревая в колеях.
И лязгали невидимые цепи,
толкая воздух видимой волной.
Не мёдом, не цветами пахли степи,
а порохом и высохшей слюной.
И бой казался страстно долгожданным,
как избавление от тишины,
и тьма дрожала дробью барабанной
на острие натянутой струны.
И, пробудившись в скомканной постели
и крёстное знаменье сотворя,
я говорю: «Дай Бог на самом деле
не пережить такого сентября».