In peculio proserpinae

Бабочник
Метель почерком самоубийцы пишет мне поэму о невозможном.


Кастеты звезд разбили в кровь луну.
Она дрожит, не смея приподняться,
А облака застыли в бледном танце,
Над бойней вытянув закатную струну.

Беретта лет дрожит во рту аллей,
Металлом леденя асфальтовые вены;
Патрона стон оставит непременно
Шрам на деревьях холода белей.

Дубина ветра расколола бред
Окаменело-городского снега.
Кровь ледяная будет долго бегать,
Разыскивая бесноватый след.

Царапины ветвей рисует сталь ночей
На коже горизонта многократно.
Мертвым-мертво. И неба катаракта.
Ничто. Нигде. Никто. Никак. Ничей.