Восьмидесятый год - Олимпиада!
Народа - тьма, но нам в Москву не надо:
провинцию не жалует Столица,
от «вольных» лиц стремясь освободиться.
Кругом о спорте праздничные речи,
и фейерверки украшают вечер,
в одной газетке, правда, сообщили,
дав некролог - и тем переборщили.
Страна спала под сладенькую соску,
не зная, что ушёл артист Высоцкий
в последний путь, откуда не возврата.
Да, «всё не так, не так у нас, Ребята!».
Олимпиада сразу зимней стала,
а мишка косолапый с пьедестала
взлетел над стадионом со слезою,
как дань поэту среди лжи и зноя.
Пока Высоцкий – не любимец наций,
кому едва исполнилось тринадцать,
им солнце светит, небо синим сине,
не чувствуют ещё нужды в мессии.
Союз могуч, прожектор перестройки
светил жульё, гнал в поле и на стройки.
Гуляй, страна, молись на Горбачёва!
Нет хриплого призыва: «Братцы, чё вы?»
И рухнула страна, поверив в байки,
что наш престиж – матрёшки, балалайки,
всё остальное дать нам может Запад,
сокрыв от нас его прогнивший запах.
И молодёжь тех лет познала вскоре,
что власти ложь всегда приносит горе,
когда обманом подлым разгромили
союз людей, неповторимый в мире.
Готовят в Сочи вновь Олимпиаду,
и фильмы о Высоцком крутят к ряду,
всё чаще песни чести рвутся в душу,
никто не зажимает их, не глушит.
Его волков, коней его подковы,
похоже, все политики готовы
взять в авангард знамён любого цвета,
но не желал он петь для них фальцетом.
И не олимпиады – его вехи,
а песни о стране и человеке:
он рупором России был полвека,
и третьим «я» в душе у человека.