Пре(не)людия
Профессор филологии Петров
Георгий Валерьянович, почетный
Заслуженный, ведущий, и тэпэ,
На днях простыл – и ныне нездоров.
В тоске температурно-безотчетной,
Как тухлый плод в яичной скорлупе,
Он апатично попивает чай,
В окно поглядывая невзначай.
Там, за окном - промозглый мелкий дождь,
Прохожие, проезжие, собаки,
Привычное столичное оно.
Не приведи, господь, теперь помрешь -
Никто и не заметит, как во мраке
Не разглядит чернильное пятно.
Профессор сипло кашляет взахлеб
И вытирает запотевший лоб.
А улица бежит себе вперед.
Все меньше лиц в толпе, все больше физий,
Калашных рыл да вороватых рож.
Затянут петербургский небосвод
Без просвету. Все далее Элизий,
Все ближе окончательный правеж.
День брызжет грязью, потом и слюной -
И медный Петр мается виной.
Георгий Валерьянович, устав
Смотреть в окно, берется за газету,
Но и в газете – дрянь да ерунда:
Кочует императорский состав
Из края в край, царица лазарету
Свезла цветов, на фронте, как всегда,
Бардак и дезертирство, и опять
В столице хлеба стало не хватать.
Везде воруют. Могут и убить.
Непоправимо портится погода.
Повесился какой-то психопат.
Мечтая все отнять и поделить
Бастуют два депо и три завода
Владельцы кроют пролетариат, -
А тот сидит себе по кабакам,
На радость господам большевикам.
...Как мысли гадкие к тебе придут
О диком, жадном, пакостном народе –
Некрасова, пожалуй, перечти,
И вспомни все: страданья, тяжкий труд,
Напрасное стремление к свободе -
И прослезись, и все ему прости.
Вот только после не читай газет
И не ходи в общественный клозет...
Профессор филологии Петров,
Тургенева старинный почитатель
И Гаршина большой пропагандист,
Всецело за падение оков,
Но против свинства. Недоброжелатель
Скептически вздохнет – идеалист!
С поправкой на трагический момент,
Мы скажем ласково: интеллигент.
Так давеча, у ректора в гостях
Он добрый час убил на ахинею:
Мол, русский бунт, луч света в царстве тьмы...
Но как-то все запутались в сетях
Дискуссии. А если быть честнее,
Тем вечером научные умы
Гораздо больше волновал вопрос
Фонемы «ы», не признанной всерьез.
Куда как лучше, чем митинговать,
Протестовать, решать или решаться.
Тем более, хвататься за ружье,
Спокойно и достойно продолжать
Любимым делом мирно заниматься,
Любить народ и презирать хамьё –
Не то, чтобы радея за своё
Здоровье - опасаясь замараться.
Товарищ, верь! Судьба фонемы «ы»,
Фонеме «и» ея неидентичность -
Какой-то там «позиции» важней.
Что ж до того, что будем немы мы –
Тут требуется некая пластичность
Моральная, и ты до лучших дней
Закрой глаза и уши, рот закрой
И подавись бессмысленной хандрой.
Пройдет зима, и лето, и опять
Зима настанет, жадная и злая,
Кровавая и жуткая зима.
И встанет рать, и в землю ляжет рать,
И алыми зарницами пылая,
Стозевная навалится чума.
И кто навстречу ей поднимет взгляд,
Тот взглядом расшибется о приклад.
********************************
Но что же наш профессор? Все сидит,
Все лечит насморк и мизантропию,
Все смотрит в запотевшее окно.
Буржуйка за спиной его чадит,
Послушно умножая энтропию,
Но не тепло. А, впрочем, все равно.
Под свистопляску пьяных топоров
Все что-то пишет гражданин Петров.
12х12
1.
Десять дней, которые потрясли мир,
заодно превратили страну в сортир.
В квартире профессорской проживают:
собственно профессор, прачка Аглая,
дворник Хабибназаров Хабибназар
и вечно пьяненький комиссар.
Комиссар не дурак пострелять из нагана.
Баба его играет на фортепиано
профессорском, одним пальцем, собачий вальсик,
и смолит папиросы, как заправский лесоповальщик,
восседая на кухне в халате и в бигуди…
Но все еще впереди.
2.
Закрывай глаза, закрывай глаза, закрывай,
Не смотри назад, не смотри вперед, не смотри,
Как по рельсам катится дребезжащий трамвай,
Так и ты катись, только слизь с лица подотри.
Ты катись обломком гнилым по черной волне,
Ты ползи по красной стране, как вошь по мотне,
Научись не знать, научись глотать без стыда,
Провожать друзей тишком, молчком – в никуда.
Научись ходить, как все, и глядеть, как все,
Подмечать, как жадно множатся упыри,
Но молиться только салу и колбасе.
Не смотри назад, не смотри вперед, не смотри…
3.
«А вы помните, батенька, в тысяча девятьсот восьмом…»
«Нет, знаете ли, не помню. И не желаю помнить…» «При непрямом
указании на субъект или причину…»
«Собачатина, в принципе, чем-то напоминает конину…»
«Владимир Михайлович? Нет, его сегодня не будет,
и завтра, наверное, тоже не будет… Мда-с, очень странные люди».
«Говорят – вы присядьте поближе – били по почкам…»
«Вот, могу угостить отменнейшим кипяточком!»
«Понимаете, Луначарский…» «Что Луначарский?»
«Представьте, он пишет драмы…» «Паек, уверяю вас, царский!
Так что, в принципе, что бы Владимир Михайлович не говорил,
ничего такого…»
«…нашли под утро. Уже остыл».
4.
Поэт умирает, потому что дышать ему больше нечем –
Выдохнув черную мерзость двенадцать раз,
Голосом пьяным, страшным, нечеловечьим,
Он задыхается – и оставляет нас,
Сирых, убогих, умеющих дышать углекислым газом,
Забывать все то, что забыть нельзя,
Над загаженным, заржавленным унитазом
Новой жизни. Мерзя
Самое себя, он уже не сможет подняться.
Он лежит и смотрит куда-то за край листа,
И над ним склоняются аггелы смерти – все те, двенадцать…
Далее – пустота.
5.
А они выходят из подъезда,
Да идут себе по холодку,
Делегаты дьяволова съезда,
Бога приравнявшего к штыку.
Это что за хрен сухой и бритый
Прячется неловко за углом?
Выходи, христосик недобитый,
Поделись буржуйским барахлом!
Ветер свищет, вьюга жадно вьется
В круге улиц, фонарей, аптек…
На снегу багровом остается
Голый страшный бывший человек.
6.
«Мы все с рожденья приговорены
К жестокой смерти, мы заключены
В сосуд весьма непрочный и порочный.
Живем и ждем: вот-вот они придут,
Возьмут в штыки и вешать поведут,
А что потом? Никто не знает точно…»
Так говорил заслуженный пиит
Молоденькой и глупой поэтессе.
Трещал камин и пламенел лафит,
Все было, как в изрядно пошлой пьесе.
Заслушивая смертный приговор,
Он вспомнит этот жалкий разговор -
И усмехнется...
7.
Впрочем, есть еще один вариант -
уверовать,
И в очистительном
пламени
красной чумы,
Рабу
тупорылому
проповедовать:
Мы
не рабы!
Рабы
не мы!
Чтобы слог
звенел,
как новая жизнь -
железен,
Разрывая
время
рифмами,
словно гранатами.
Только тот поэт,
кто стране полезен:
Маршами,
лозунгами,
плакатами.
Чтобы
на всю округу
орать,
как заправский пьяница,
«Аллилуя!»,
вылакав
славы бочку.
А когда
ни черта
на дне
не останется -
Твердо
поставить
пули
точку.
8.
… Как-то раз комиссар выстрелил
профессору в спину – но пуль в барабане,
по счастью, не было. Профессор, представьте, выступил:
предложил не бренчать ночами на фортепьяне.
Комиссарша обиделась – будет тут всякий
недобитый буржуй командовать красной женой!..
И с тех пор профессор, навроде дворовой собаки,
дергается, если кто-то стоит у него за спиной,
и уходит на службу как можно раньше,
пока победивший пролетариат
спит, умаявшись за ночь на винно-водочном марше…
Николай Гавриилович, ну так и кто виноват?
9.
А город умирает – и в бреду
Предсмертном он особенно прекрасен.
Закат дрожит на бесконечном льду,
Как алый флёр на свадебном атласе.
Все замерло – деревья и дома,
Дворцы и улицы. И только тени
Прозрачные крадутся по углам –
Неловкие, нетрудные мишени.
Короткий выкрик вспыхнет и замрет
В безмолвье, как подстреленная птица.
А город умирает - и умрет,
И дальше будет нам всего лишь сниться.
10.
Чтобы выжить, сначала нужно
Основательно умереть –
И хвалебную песню спеть
Обаятельно, ненатужно.
О героях времен кровавых,
О величие палача,
Об орлиных его очах
И лучах негасимой славы.
Пой пронзительно, честно, смело:
Никого из тех гордецов,
Кто бы плюнул тебе в лицо,
Не осталось на свете белом…
11.
Георгий Валерьянович Петров
Осунулся, лишился двух зубов,
И вид имеет скорбно-затрапезный –
Но жив, и до сих пор преподает
Среди изрядно вымерших болот
Основы фонологии любезной.
Профессор бесполезнейших наук,
Он выжил, он забился под каблук
Эпохи, он отлично научился
Смотреть, как все, и говорить, как все,
Как хомячок, крутиться в колесе,
Но главное – молчать. И век продлился…
12.
Так, походя растаптывая в прах,
И взращивают липкий смертный страх,
Горячей кровью щедро поливая.
И этот страх на годы, на века
Въедается в подкорку мозжечка,
Как опухоль условно-видовая,
И оттого-то в неудобный час
У совести для каждого из нас
Всегда открыта потайная дверца:
Какая бы не грянула напасть -
Всегда возможно просто промолчать,
И где-нибудь спокойно отсидеться…