Вулкан Могаби знает тайну немыслимых лет;
гремит Учан-Су, заглушая пространство и век;
я чувствую мир всеобъёмно, как должен поэт,
я толком не знаю всего, как простой человек.
Зато мне понятно дыхание южных морей, -
Азов, например, или Чёрное море моё:
я с детства могу различать разный звук якорей,
летящих ко дну, чтобы впиться в него, как копьё.
Подводное плаванье в душу вошло мне и в плоть;
есть чёрные дни, но и чистые были, как мел;
и если имел я свой чёрствого хлеба ломоть,
никто меня им упрекнуть бы (клянусь!) не посмел.
А ветры Ай-Петри над Ялтою воют в ночи;
что жизнь – есть борьба, - это мне объяснили давно;
я знал и победы, но чаще случались ничьи,
хоть ждёт, говорят, пораженье в конце всё равно.
Я в ринг выходил, чтоб себе доказать – я не трус,
об этом я вспомнил, чтоб стих мой казался полней:
бывает любовь так сладка, словно спелый арбуз,
бывает горька, но сегодня не будем о ней.
Вулкан Могаби знает тайну немыслимых лет;
здесь, может, ковчег свой библейский причаливал Ной;
и, если в раскладе я в юности был, как валет,
то, я не совру, что валет этот был козырной.
Сегодня – я туз (генерал, адмирал, шах, король)! –
и вам нарываться не стоит, могу дать под дых:
я знаю, что скоро закончится главная роль,
я стану статистом среди кипарисов родных…
Сегодня опять молодая над Ялтой луна,
а завтра опять маета бесконечная дел,
и возле причалов бормочет и плачет волна,
сполна убедившись, что есть и у воли преде