Мы стояли. Она, как всегда, курила,
Под глазами - сизые блики.
Перегнувшись на четверть через перила,
Вдруг застыла и тихо меня попросила:
-"Расскажи-ка мне, дорогой, белокрылый,
Сколько в женщине может быть крика?
Ведь кричат повсюду – в автобусах, дома,
С мужем, с подругами, в угловом гастрономе
От того, что хорошие, от того, что плохие.
Не нашелся ли где добрый дядя-алхимик,
Что измерил крик в каратах иль в Омах?"
Я любил ей рассказывать сказки, легенды,
Порой рассказывал были.
"Да, - говорю, - в доках Ист-Энда
Лет тридцать тому, были.
Брали женщин: богатых, бедных -
Об лед бросали с причала.
Те, что сильней – молчали сначала,
Очень недолго. Только не их вина -
Много тьмы хранили два колдуна -
Каждая, каждая закричала.
Много собрано было и боли, и страха:
Лёгких, что улетят, достаточно вздоха, взмаха,
И тяжелее, чем темного камня глыбы.
Ничто, казалось, не предвещало краха,
Если не было б столько огня и жары бы.
И вот однажды, в один из осенних, бесцветных дней,
Заходят с улыбкой первый, второй чародей
В огромный свой корабельный ангар.
Жара достигла предела, вот капли на темных лицах,
Вот пот превращается в пар.
Одежда дымит, и кожа загорается легче бумаги –
Огонь перекинулся, ширится, все больше и все сильней,
Глаза закипают в глазницах.
Застыли крики, в них жуткий и страшный надрыв,
Такой тебе быть может знаком по раненым птицам.
Финальный аккорд - раздается взрыв:
Сгорели все женщины, сгорели ублюдки-маги.
Ты поднимаешь взгляд, смотришь слегка туманно
Во взгляде твоем глубина, синева океана
И блеск снегов с вершины Килиманджаро.
Ты спрашиваешь с тихим, но явственным жаром:
-"История правда или полна обмана?"
Я улыбаюсь – "Докуривай, дорогая,
С лестницы дует и страшно хочется чая,
Пойдем скорее, нас заждались в квартире."
И думаю про себя: «Однажды сгорая,
Многое узнаешь о себе и об этом мире»