Письма. Письмо первое. Абеляру-Элоиза

Игорь Петров 5
Господину - от рабыни
И супругу - от супруги,
Чтоб ему напомнить ныне,
Как нуждались мы в друг друге;

И отцу от верной дочки,
Льющей слезы с той поры,
Как не пишет он ни строчки;
Брату - с миром - от сестры.

Той, что лишь по настоянью
слов его монашью ризу
носит; шлет свое посланье
Абеляру - Элоиза.
_________________________________


Возлюбленный мой муж! Наставник строгий!
Твоя неосторожная жена,
Я душу погубила не для Бога.
В тебе спастись надеялась она.

Жена - Звучит как это жалко!
Любви как умаляет пьедестал!
О пусть бы дамой сердце, содержанкой,
Пусть шлюхою меня ты назвал, -

Но только не женой! Припомни, милый
Аспазию; века прошли с тех пор,
но ярче образец не сохранила
история супружеству в укор...

Мне вспомнилось к Луцилию посланье
От Сенеки, искусное весьма.
В нем рассуждает он, что горечь расставания
Смягчает даже слово из пиьсма.

О брат мой во Христе! В молчаньи скрыто
Красноречивое намеренье, намек...
Как мне существовать, тобой забытой?
И заслужила ль я такой урок?!

И если не с тобою мое сердце,
То где оно? Куда направить взгляд?
Не ты ли приоткрыл нам эту дверцу
В тобою насажденный вертоград?!!

Ты насаждал; и зерна дали колос.
Но внутренний мой голос вдруг сказал:
"Тебе ли подвизаться как Аполлос?

Ведь ты всего лишь хрупкая лоза..."

Ей нужен свет и влага, но не тени...
И пусть хоть все вокруг меня чисты,
Но среди этих родственных растений
Лишь мне одной так много должен ты!

О да! Мне жаль себя... Так что же?
В тебе лишь свет ищу! Мудрейших одолев
Умом блестящим, ты делил бы ложе
С особами княгинь и королев!

Но ты был мой! И имя Элоизы
Неслось как колокольный перезвон
По площадям и улицам Парижа.
Ты в песнях возводил меня на трон!

Зачем тебе союз был нужен зыбкий?
Что стоило нам вместе избежать
Условностей Божественной ошибки? -
Я и сейчас не в силах угадать...

Ах, плоть твою снедала похоть, видно...
Но в ком был злополучней этот грех?!
Поверь, мой друг! - Мне вовсе не обидно.
Сужу не я; то общий голос всех...

Письмо твое случайно мне попалось
К кому - не знаю. Знаю лишь о том,
Как тело твое болью содрогалось;
Что от врагов ты выстрадал потом.

Как опасался, чтоб не разделила
В миру я участь Лотовой жены...
Но за моей спиной взошло светило,
В котором свет и тьма сопряжены!

Неужто вести близких так печальны,
Когда они не наших ищут глаз?
Ты друга исцелить желал от раны,
А ранил по неведению нас...

О не забудь же, милый, мое имя!
И пусть увяну я во цвете лет,
У Абеляра только Бог отнимет
Его любовь, сильней которой нет!

Поставь здесь сам слова, которых нежность
В устах ночи... Их знаем ты и я.
Мне слишком ясно: Бог есть Неизбежность,
Хоть Элоиза все еще твоя.

И да спасет Господь тебя! А тех - осудит
за клеветы, предательство и кровь.
Так пусть же Рай твоим покоем будет!
Прощай, единственный! Прощай, моя любовь!



 Рождественская баллада.


Ночью, когда зажигаются свечи,
И к рубежу приближается время,
Нам незаметно ложатся на плечи
Новое счастье и новое бремя.

Счастье заметней. Его приближенье
Краше цветения зимнего сада.
Стрелки курантов, как сердца биенье,
Час приближающие маскарада.

Тот, кто охвачен веселием этим,
Может случайно увлечься игрою,
В сказочный мир заглянув на рассвете,
В детство проникнет наивной душою.

Знайте, что сказка Рождественской ночи
Детскому сердцу лишь может являться.
Зло и добро различимо в нем зорче.
Стоит ли этому так удивляться?!

Вот потому-то,  чуть стихнет веселье,
Волны поднимутся в лунной стихии,
Девочке около праздничной ели
Видится то, что не видят другие.

Видит она, как растущие тени
Крадучись, начали к елке движенье,
И, замерев, смотрят в темные сени
Куклы и звери в тревожном смущенье.

А за окном собираются тучи,
Злое висит что-то в комнате душной.
Где же ты, милый,  забавный Щелкунчик,
Божьей деснице солдатик послушный?

Но он не слышит. И плечи поникли.
Голову свесив, заснул у порога.
Злобных мышей вдруг отряды проникли
Полночью в дом  из подземного лога.

Вздрогнув, проснулся вояка отважный,
Строиться в ряд  эскадрон призывая...
Чьи-то зрачки, неподвижно и страшно
Смотрят, навстречу из  тьмы вырастая.

Гром прокатился  внезапно по небу ,
Молния  пламенем елку обвила.
Знаменье вещее тем  на потребу,
Вера которых еще не остыла.

И пронеслись по пустому пространству
Флейты военной  призывные звуки.
К бою готовы в игрушечном  царстве
Хищные зубы и меткие руки.

Сцена кипящего боя. Но вместо
Зрителей вьюга за окнами выла,
Да сквозь стекло зря  накал лицедейства,
Только звезда одинокая плыла.

Бой был неравный. Коварные мыши
Кукольных войнов числом превышали.
Лезли из подпола, прыгали с крыши,
Стаями с  разных сторон налетали.

Только Щелкунчик не терпит урона,
Конный,сражаясь в мундире нарядном.
Ищет трехглавую крысу с короной,
Чтобы сойтись с ней в бою беспощадном.

Вот он во тьму их врезаясь ,сгоняет
Стаи в  проем  отворенного лаза.
Лязгая пастью, навстречу вползает
Монстр зубастый в короне алмазной.

Стали две силы напротив друг друга.
Спешился воин, готовясь на битву.
Поднял клинок и средь ратного круга
Дух ободрял свой христовой молитвой.

И не осталась она одинокой:
В звездном полете сверкая падучем,
Луч уронило небесное око
Прямо на  лезвие отсветом жгучим.

В миг, нападенье врага упреждая,
Вгрудь его сабля успела вонзиться.
Полчищ мышиных - о чудо ! – не  стало.
Дрогнули девочки спящей ресницы.

Взгляд отрешенно скользил по предметам,
То потухал , то казался задумчив.
Мир одевался предутренним светом.
Ласково ей улыбался Щелкунчик.

И  осознав Провиденьем  спасенным,
Детское сердце невольно дрожало.
О, поднимите же взгляд просветленный:
Над Вифлеемом звезда засияла !


  Бразильский спиритизм

В диких лесах  Мату  гросу,
Где водопады гремят,
Эхом будя стоголосым
Хор обезьян и цикад,
 
Пальцы  зеленого рая
Вдев в рукава Параны,
С давних времен обитает
Дух той веселой страны.
 
В волнах Атлантики пьяной
Греет он  старую  кровь,
С ветреной Копа-Кобаной
Крутит под утро любовь.
 
И на гранитную  дамбу
Бросив небрежно волну,
Держит он огненной самбой
Сердце мулатки в плену.
 
 Прячется в сельву. Но странно! -
 Крадучись кошкой  цветной ,
 Нервы ползучей лианы
 Переплетая в тугой
   
  Шар,норовит потеряться,
  В буйство игривое впасть,
  Множа восторг  португальца
  На африканскую страсть.

   

 Греться на солнце  он любит
 Средь городских пустырей.
 Маракана и  Морумби
 Чаши его алтарей.
 
  Пьют с них дурманные соки
   Граждане смешанных рас,
   И записные пророки,
   Часто впадая в экстаз,
   
   Длят беспросветные  годы,
   Словно  бы  солнца пиры.
Вот она, радость свободы
   В духе священной игры!

 

 
 




.