Как старый, корявый, израненный дуб
бродяга, без места прописки и жизни,
глядит неподвижно в колодезный сруб,
давно позаброшенный, - скопище слизней.
Над миром, расправив крылА, облака,
летят отрешённо, как гордые птицы;
он, чашей сложив два худых кулачка,
твердит, что ему бы водички напиться.
Вина ли его, что себя потерял,
что разум его постепенно оставил
в том мире двуногого злого зверья,
не знавшего чести и нравственных правил.
С напрасной надеждой изгой ждал питьё,-
по жизни лишь шло одиночество рядом;
и вдруг отраженье увидел своё -
косматую сущность с затравленным взглядом.
Испуг его к жизни, наверно, вернул,-
безумец завыл обречённо и дико;
но в срубе глубоком тот вопль утонул.
Никто не услышал последнего крика.
Он рухнул в колодец - живая душа,
и жадная грязь, став пристанищем телу,
как будто его проглотила, спеша.
Душа в небеса наконец отлетела.
Никто и не вспомнит, что был человек;
не будет могилки с крестом и оградкой.
Как будто и нет ни бомжей, ни калек.
Богатые - сыты, всё, значит, в порядке.