РАЗМЕРНОСТЬЮ В СЛОВО
Поэтическое творчество Леонида Барского
Есть поэты, маскирующие свое отношение к тому, что они описывают. Даже иногда предваряют свои стихи словами, мол, прошу не ассоциировать лирического героя с автором строк. Как правило, такая намеренная отстраненность автора не имеет ничего общего с приемом остранения, смысл которого, как известно, в том, чтобы посмотреть на предмет с необычной – странной – точки зрения и этим вскрыть неожиданные пласты образов и чувств.
Этого не скажешь о Леониде Барском (1938-1999), все творчество которого глубоко личностно. В лучших своих проявлениях оно захватывает сразу, как снежная лавина – стремительно, будоража чувства и мысли пронзительностью сокровенного человеческого. Если попытаться охарактеризовать суммарное впечатление от стихов поэта, то я бы назвал одно слово – мудрость. Она объемлет все: понимание жизни и благоговенье пред ней, остроту чувства и масштабность мысли. Удивляешься тонкому лиризму и одновременно ассоциативной широте, простоте и предельной искренности. Притом, автор пользуется безыскусными, столь распространенными и всем понятными словами!
Кажущаяся простота формы в сочетании с порождаемым ею чувственным богатством при чтении, почти осязаемое присутствие самого поэта при абсолютной его ненавязчивости, отсутствии малейшего намека на поучения делают восприятие стихов чем-то сродни очищению сердца от черствости и ожесточения. И всякий раз спрашиваешь себя, в чем причина такого воздействия его стихов? А в более широком смысле с неизбежностью приходишь к общим и вечным вопросам поэтики. В первом приближении основную проблему здесь можно сформулировать так: почему употребление одних и тех же слов разными поэтами дает такое разнообразие эстетически неравноценных результатов?
Для восприятия поэзии, бесспорно, личность поэта играет немалую роль. Леонид Барский из тех авторов, к которому не просто проникаешься чувством симпатии, но с первых же строк начинаешь видеть в нем друга. Его прямодушие, искренность, понимание и мудрость, надежность и мужественность действуют безотказно. Он основателен и незыблем в своем жизнеутверждающем отношении ко всему существующему. И, прежде всего, – к человеку. Пожалуй, это самое ценное качество его поэзии.
При всей фундаментальности замечательных мужских качеств Леонид всегда остается скромен, порой ироничен по отношению к себе. Через его стихи ощущаешь в нем сочетание благородства характера, мужественной воли и душевной безграничной щедрости. И, говоря попросту, естественно и непринужденно, покоренный его милосердием, вдруг замечаешь, что словно ведешь с ним доверительную дружескую беседу. Как это все далеко от жеманства, самолюбования, напыщенного интеллектуализма, эпатажа! Достаточно прочесть строки, в которых поэт говорит о себе.
Что останется после меня?
Шумный всплеск предстоящего дня,
позабытая словно строка,
да надрывный напев ветерка...
Что останется после меня?
На трамвайной Сенной толкотня,
не успевший состариться лед,
да мостов за пролетом пролет.
Что останется после меня?
И враги, и друзья, и родня,
Медный Всадник на гордом коне
и недолгая грусть обо мне.
Звездный путь и Медведицы ковш,
пожелтевшая книжка стихов
и расписанный камень о том,
что бродил я под синим зонтом.
Мера человеческой чистоты, искренности и мудрой глубины! Другой мог бы начать перечисление своих заслуг, трудов, важности своего творчества или, раскритиковав неблагодарных современников за недостаточное почтение к его деяниям, с пафосом обратиться к потомкам, и т. п. У Леонида, с его уходом, ничего не изменится. Мир пребудет в бесконечной смене самого обыденного, что наполняет жизнь и в глазах людей всему придает свое значение.
Конечно, поэт оставляет людям свои строки. Но у Леонида Барского даже не строки, а строка, да и то словно позабытая им. Тем сильнее действует на читателя такая непритязательность автора! И тут же – надрывный напев ветерка... Какая светлая и щемящая сердце грусть. Оказывается, вездесущий ветерок будет тосковать и плакать о поэте, ибо надрывный напев есть не что иное, как плач. В таких простых словах – неисчерпаемость смысла и чувства! Одухотворенная природа. Вершина лирики.
Город, в котором Леонид родился, и который он любил, по-прежнему будет звенеть трамваями, шуметь многоголосой толпой прохожих, простираться арками мостов. Люди, в сущности, неизменны. Среди них – и враги, и друзья, и родня. Поэт столь тактичен, что не допускает иного, как только недолгой грусти по себе друзей и родных. Но в контексте с Медным Всадником понимаешь эту недолгую грусть о поэте как нечто неизбывное – будь то звездное небо или не успевший состариться лед. И возникает сильнейший образ могильной каменной плиты с надписью о поэте под звездным ковшом Большой Медведицы. Только почти вскользь упоминая о себе, но в сочетании с такими яркими, емкими и универсальными образами, поэту удается создать целостную, экспрессивную картину бренности человеческого существования, неизменного в своих основах течения жизни в гармонии с величественной природой.
В одном из стихов Леонид пишет:
Не о любви поэзия смешна,
рассудочна, никчемна, неприлична.
Неправда, что материя первична, –
не возражай, философ-старина!
Эти строки точно характеризуют не только его творческое кредо, но и вообще жизненную позицию. Причем, любовь поэта Барского включает в себя всякое частное проявление этого чувства. Она у него – константа существования, бесспорная и всеобъемлющая ценность и сокровище души.
А разве может оставить равнодушным его стих «Автопортрет»? Читая эти строки, испытываешь не только уважение к их автору, но проникаешься к нему состраданием и душевной ласковостью.
Посмотрите на мое лицо,
на мои седеющие брови,
на зрачки, омытые свинцом,
на морщины запеченной крови,
на мои заиндевевшие виски,
на уста, оставленные словом,
сжатые от боли, как в тиски
двух начал и доброго, и злого,
на обрыв рассудочного лба,
на просвет пространства ностальгии,
на ладонь, где линией судьба
рассекает линии другие.
Межбровье как просвет пространства ностальгии, где собираются морщины и складки – результат пережитых страданий, размышлений. Все слова простые и давно знакомые, а соединены в такой комбинации, что передают психологический драматизм изображаемого.
У каждого поэта могут быть свои тематические и жанровые предпочтения. Можно провести параллель, например, с живописными жанрами. Для творчества Леонида Барского характерна широта. Он тонкий наблюдатель природы и в описании ее явлений всегда находит выразительные и запоминающиеся образы. Как вдумчивый собеседник, искушенный в мире человеческих отношений, он не менее убедительно, рельефно и живо передает в стихах образы людей. Пишет он о наболевшем, остро-социальном, а также метафизически отвлеченном. И во всем всегда присутствует живая человеческая душа. Этот психологизм, доходящий порой до вселенских обобщений, есть отличительная и главная черта его поэтического творчества.
Вообще точнее будет сказать иначе: у Барского-поэта, в особенности в наиболее удачных его вещах, трудно провести какую-либо грань, отделяющую одни смыслы и образы от других. Такие стихи у него настолько цельны и емки, что в них есть все – природное и человеческое интимное, социальное и гражданственное, а также отвлеченное и философское. Иначе говоря, конкретное у Леонида всегда неотделимо от абстрактного, частное от общего, эмпирическое от запредельного.
Его стихи узнаешь по бурному, лавинообразному нарастанию ассоциаций, поддерживаемых мощным энергетическим потоком, словно излучаемым междустрочным смыслом. Редкое поэтическое и эстетическое качество! Быть может, именно поэтому от его стихов заряжаешься оптимизмом и уверенностью в своих силах. Исчезают тревоги, апокалипсические предчувствия. Все представляется возможным и осуществимым.
Как много говорят о поэте следующие ниже восемь строк его стиха о самом себе! Магия их в сочетании лапидарности и насыщенности, поэтому разумно оставить их без комментариев. Ибо любые пояснения все равно не выразят всей полноты сказанного поэтом.
Какая корысть угнетает меня?
А чтобы не встретить ненужного дня.
Какие блага присвоить хочу?
А чтобы не сжечь до восхода свечу.
Какие особые льготы нужны?
А чтобы никто не винил без вины.
Какое мне хочется право иметь?
А чтобы глядеть на закат и неметь.
И еще несколько строк, раскрывающих поэта как щедрого, доброго, отзывчивого и сострадательного человека.
Не люблю заборы,
а люблю соборы.
Не грожу бровями,
а горжусь церквями.
Не ловчу с монетой,
а лечу с планетой.
Не коплю, не прячу,
и никак иначе.
Многое о стилистических предпочтениях поэта могут сказать используемые им средства выражения – рифма, ритм, размер, метафора, идея и умение воплотить ее в ярких образах, цельность всего стиха, емкость, страстность. Малейший изъян в чем-либо – посредственная рифма, хромающий ритм, неудачный размер, образная скудость и т. п. – портят весь стих. Иначе говоря, в стихе все должно быть в гармонии.
У Л. Барского много стихов и все они разные. Это естественно для любого поэта. Поэзия многолика – от вещественно-конкретной, лирико-романтической, метафизической до интеллектуально-абстрактной и иррационально-заумной. Выбор на все вкусы в соответствии с индивидуальными эстетическими тяготениями.
Среди большого творческого разнообразия у поэта Барского есть стихи, о которых можно сказать как о рифмованных и ритмически организованных текстах. Они настолько естественны и свободны, что правильнее было бы отнести их к разряду обычной разговорной речи, подчиненной рифме и ритму. Достоинство их не в оригинальности образов, необычности метафор, уникальности идеи, но в искренности, страстности и живом нерве бьющейся в них повседневности, которая и составляет эпоху, будучи протяженной во времени.
Есть поэзия воплей, стенаний, почти болезненной рафинированности, отвлеченная от жизни и витающая неизвестно где. Достоинством стихов Леонида Барского, какими бы они драматичными и грустными ни были, является их абсолютная жизненность, сила, мужественность и страстность при всем лиризме и широте повествования. Ясно, что такое качество стихов есть следствие душевной организации самого автора, его характера, темперамента и мировоззрения.
Вопрос об эстетической значимости произведения искусства, в том числе поэтического, – один из самых интересных и сложных. Ведь вкусы у всех разные, и у каждого свое обоснование ценностей. Но при всем различии, тем не менее, можно выявить если и не точный критерий художественности, то некое его подобие.
Невозможно не согласиться с тем, что самое главное в произведении – это его образно-смысловое богатство. Ибо всякий смысл может быть образно представлен или выражен, равно как любой образ осмыслен. Вся парадоксальность здесь в том, что переживаемые при восприятии произведения искусства образы и ассоциации значительно превосходят наши возможности словесного их выражения.
Неудачное произведение называют плоским, лишенным глубины, прямолинейным, однозначным и т. п. Наоборот, о художественно сильном произведении говорят, что оно имеет много смысловых пластов, семантически емко. То есть, нет никаких логических препятствий, запрещающих ввести термин «размерность произведения», понимая под этим образное его богатство. Конечно, ясно, что размерность берется в переносном значении, и было бы смешно измерять ее числом.
Нетрудно видеть, что в поэзии размерность стиха, в отличие от размера, скорее характеризует метафизическое его качество и зависит, в конечном счете, от слова. Можно постулировать, в силу наших логических способностей, что слово, взятое само по себе, отдельно от других слов, имеет ограниченный смысл. Точно так же можно считать, что смысловое богатство возникает от взаимодействия слов. Этим, в частности объясняется, такое разнообразие метафоры.
Каждый человек по-своему относится к смысловому взаимодействию слов. В поэте, в силу самого его творчества, это проявляется в особенности ярко, благодаря чему возникает самобытная индивидуальная стилистика. Часто поэт во многих своих стихах в художественной форме высказывается о словах. Его отношение к словам можно найти в употребляемых им метафорах.
Леонид Барский понимал, что глубина смыслового взаимодействия слов почти невыразима и присутствует между строк. Это значит, что когда читаешь стих, логически понимаешь одно и можешь высказаться об этом, а интуитивно на образном уровне открываются смыслы, превосходящие всякие рассуждения. Вот они-то и присутствуют незримо для глаз в междустрочном пространстве.
Обратимся к наглядности – тому, какие метафоры употребляет поэт Барский, и что он говорит о словах. Это, очевидно, шире раскроет и его духовный облик. Кстати, не вдаваясь в специальный анализ рифмы у Леонида, замечу, что она у него крепкая, лишенная вычурности, всегда убедительная и понятная. При этом отнюдь не банальная, хотя и не непременно уникальная. Да этого, то есть употребления исключительно небывалой рифмы, невозможно требовать ни от одного поэта. Чтобы не разрушать цельность впечатления, ниже слова Леонида берутся курсивом, и их них составляется отдельный абзац как некое прозаическое повествование.
Над гривой дня лучей колчан. Под капищем небесных сил. Осень прощается с нами простроченным клином. Как занавес обрушит небо ливни и день уйдет кругами по воде. Солнца желтая печать! Весна перебирает клавиши органа. А кто откроет тайну междустрочий? Раскидаю строчки на листе я, как гадалка карты на столе. Человек играет и играет, и никак не выиграть ему. И слово, что склонило Бога на всё живое на Земле.
Разве не замечателен этот абзац своей образностью, жизненной силой и масштабностью охвата! Здесь выраженные словами метафоры, взаимодействуя, порождают смыслы, которые как раз остаются между строк, потому что они вне досягаемости рассуждений. Летящие в небе журавли напоминают издалека черточки и точки, словно стежки нитки. Отсюда – простроченный клин, замеченный Леонидом осенью. Казалось бы, насколько это естественное сравнение! Однако до Л. Барского никому не приходилось так говорить. Лучей колчан аллитерацией напоминает уже нечто скальдическое, да и просто очень красиво звучит.
Особо хочется сказать о контексте для играющего человека. Это баянист, играющий у входа в метро для людей. Смысл фразы сразу взрывает обыденную картину, и ты понимаешь, что значит здесь не выиграть баянисту, но выразить это в слове едва ли возможно. По крайней мере, кратко и так же емко, как это представляется на интуитивном уровне.
Берусь утверждать, что если во всем написанном Леонидом взять только одни метафоры и составить из них прозаическое произведение, то оно, говоря без всякого преувеличения, поразит воображение любого, искушенного в психологии, эстетике, метафизике. По сути дела Барский-поэт понимал, ощущал субстанциальный характер слова, то есть признавал за каждым словом его потенциальную смысловую бесконечность, проявляющуюся в смысловом взаимодействии слов или, что то же самое, – в разных контекстах.
Поэт оставляет людям не только свои строки, но еще и свой образ – человека. Для читающих его стихи отнюдь не безразлично, каким он был. Потому что особая сила воздействия стихов проявляется тогда, когда в твоем сердце автор живет как социально значимая личность, яркая творческая индивидуальность. На него хочется равняться, вести с ним внутренний диалог, видеть в нем духовную опору жизнеутверждающего отношения к Миру. Таков Леонид Барский.
Я принимаю дни земные
и, как пророкам, верю снам,
приветствую миры иные,
жду их посланцев в гости к нам.
Я всем Богам готов креститься,
сводить ладони перед ртом.
Я и еврей, и палестинец,
и русский, и Бог знает кто.
В этих двух катренах из его стиха видно, что все конфессии для Леонида были равноценны. Обычно во множественном числе пишут со строчной буквы слово боги, а у Барского стоит уважительное – Боги – с заглавной буквы. Одухотворенная Вселенная и благоговейное отношение ко всем ее проявлениям и есть глубоко интимное чувство поэта, которое можно назвать религиозным в бесконфессиональном смысле.
И солнце падает с обрыва,
и вновь восходит на Олимп,
и чайки кружат над заливом,
над неизменностью земли.
Только четыре строки из монолитного стиха о философе Диогене, но какой в них размах, пафос жизни, и в то же время емкий лирический образ! Еще одно качество стихов Леонида в том, что отдельные строфы в стихах всегда не просто логически поддерживают друг друга, но цементируют смысловую цельность всего стиха, вносят от строки к строке все большее смысловое разнообразие и варьируют чувственную интонацию. Поэтому они буквально помогают дышать шире и глубже, и с оптимизмом смотреть в будущее.
Остался город словом, Богом
и тем, что слово было Бог,
и каждой буквой, каждым слогом
и строчкой, свернутой в клубок.
Евангельское «Слово было Богом» у Леонида Барского звучит, ввиду его пантеистического мировоззрения, субстанциально. Свернутая в клубок строка и есть метафора смысловой пружины, того самого невидимого смыслового запредельного многообразия. И это всего лишь отдельный заключительный катрен из стиха о городе. Какое основополагающее видение происходящего и какая необычная трансформация впечатлений в стихе!
Небо заполнено ветром, как парус фрегата.
Сердце заполнено грустью, приливами крови.
Нотные знаки повсюду, но нет музыканта,
а без него бесполезны речей пустословья.
Так начинается один из стихов Леонида о смысле жизни, существования. Какой разгон с первой же строки, какие красивые и рельефные образы! Здесь каждая строка значима, волнующе содержательна и вмиг захватывает чувства, располагает к размышлению. Нотные знаки как метафора людей – разве это не оригинально, точно и глубоко! Философский взгляд автора на социальные проблемы рождается лавинообразно из лирического образа.
Закрой глаза, пиши стихи наощупь.
Закручен мир, а истина проста.
Перед тобой березовая роща
в застывших красках старого холста.
Закрой глаза. Иного мира тени
пируют в бликах света и тепла.
Войди в узлы загадочных сплетений,
рассеянных в прозрачности стекла.
При всей своей наблюдательности Барский-поэт понимает, что искусство есть следствие чувственного многократного преломления и преображения увиденного. Возможно, Леонид говорит здесь о живописном раннем произведении его брата художника Евгения Барского, хотя это не принципиально, так как обобщения поэта простираются дальше увиденного, будь то на картине или в жизни. Писать стихи наощупь есть не что иное, как довериться голосу иных миров, то есть, предельно обобщая смысл, – голосу самой Субстанции. Приведу еще два катрена из этого значимого стиха.
Ты где теперь, кому сдаешь экзамен,
что ты расслышал, чудо-человек?
Пиши стихи с закрытыми глазами, –
как мир велик под куполами век!
Перед тобой асфальтовая площадь,
скульптура не последнего царя.
Закрой глаза, пиши стихи наощупь
и не ищи себе поводыря.
Как много в этих строках сказано и как выразительно! В противовес умалению человека, его значения поэт говорит о нем как о чуде. Какой в этом позитив и какая перспектива познания жизни. Купола век – сильно сказано! Смысловой разгон и масштабность, и вдохновенное величие мира под этими куполами! Типичная образная находка Леонида. С закрытыми глазами ощутить в себе непреходящее начало – возвыситься до субстанциального. И никакой поводырь не будет нужен. Не в этом ли подлинная ценность человека-творца – обрести уникальность индивидуального? Это налагает и обязательства миссионерства: быть ответственным во всем и за все.
Так мало слов придумано людьми.
Так мало слов, а сколько их в межстрочьях!
Они во сне приходят только ночью
и говорят: «Прислушайся, пойми».
Эти слова иллюстрируют отношение поэта к слову как средству выразительности образа и смысла. Теперь мы уже знаем, что глубокие откровения рождаются под куполами век и ниспосылаются творческим людям во сне. Главное – прислушаться и понять голос потустороннего, запредельного. Тогда может возникнуть не просто произведение, но пророческая весть.
Замечательно отношение поэта Барского к природе: наблюдательно-лирическое и одновременно масштабно-вселенское, метафизически проникновенное и обобщенное. В одном из стихов он пишет о планете, на которой мы живем:
Земля не нива и не роща,
не опустивший руки лес.
Земля – кипящей лавы росчерк,
неутомимой магмы всплеск...
И снова – катаклизм чувства, полет воображения и удивление, будоражащее душу жаждой познания. Как сильно, как актуально звучит сегодня, когда, что ни год, повсеместно горят леса! Как будто горят покорно, опустив руки. Нет, сама планета одним магматическим всплеском может смести со своего лица человека-хищника, паразитирующего на ней. Разумеется, у Леонида другой контекст, но ничто не мешает трактовать и так опущенные руки леса. И как многообразен может быть человек в своих проявлениях – от чуда до хищника!
Ты уезжаешь в Иерусалим,
я уезжаю в Вырицу на дачу, –
там Оредеж река и к ней впридачу
плотва и даже водится налим.
Так поэт пишет в стихе «Пути-дороги» об отъезде близкого друга в Израиль. И, как обычно у него, стремительно закручивается спираль повествования о судьбах, о бренности жизни, о национальном, о природе. Всё это в одном стихе, приобретающем при явно выраженном лиризме эпическую основательность. Какое живое противопоставление, проникнутое душевной нежностью, умиротворенностью, сознанием ценности самого казалось бы незначительного! Отъезд в эмиграцию с перспективой иного существования не важнее речной плотвы в ставшей родной реке.
Сильной стороной поэзии Леонида Барского, равно как и его жизненной позиции вообще, является его многолетний каждодневный труд инженера-строителя. Нет, он не писал стихи в часы отдохновения от основной работы. Он жил ими и днем, и ночью, лишая себя сна, чтобы из-под пера родился выстраданный в лично пережитом стих. Какие в этом благородство, сила духа и конструктивное отношение к жизни! Как это далеко от богемного бегства от жизни, свойственного многим творческим людям. Леонид зарабатывал тяжелым мужским трудом средства к существованию, обеспечивал своих родных, всегда делился с друзьями и помогал нуждающимся. Отнюдь не каждый способен на такую щедрость, не говоря о стойкости, упорстве в творчестве и преданности поэзии с самого раннего возраста и до последних дней жизни.
Без всякого пафоса, а по справедливости о нем стоит сказать как о поэте и гражданине. Все происходящее в стране он воспринимал близко к сердцу и никогда не был равнодушен к социальным проблемам. Свое отношение к бедам и порокам общественного устройства Леонид выражал не только в разговорах с друзьями, но иногда в стихах. И такие случаи у него отнюдь не единичны. Причем, что следует отнести к его поэтическим достоинствам, даже в этих стихах он никогда не морализирует, не поучает, не превращает стихи в памфлеты. И здесь мы найдем у него лиризм, размышление, боль, широту кругозора и позитивное утверждение жизни. Такой человек, оставивший яркий поэтический след, будет жить, пока существует и само человечество. Мудрым заветом звучат его строки о том, как важно понять человека и полюбить его, заглянув ему в глаза и увидев в них сокровенное человеческое. Пусть они оживут здесь как дань памяти их автору – Леониду Савельевичу Барскому.
На исходе двадцатого века,
как бы нас не хлестала гроза,
загляните в глаза человеку,
человеку взгляните в глаза.
На панелях исхоженных улиц,
в переулках забытых почти,
если в ваши глаза заглянули,
постарайтесь их не отвести.
Мы в плену, нам не выйти из плена,
даже если извечный изгой.
Человек – это узел Вселенной,
может – этой, а может – другой.
Вот он в роще березовой замер,
вот прильнул к ледяному стеклу,
вот он тянется за журавлями,
как травинка под вечер к теплу.
Кружат вороны, иволга плачет,
догорает свеча на столе,
ожидают его неудачи,
и удачи в его ремесле.
Не сводите ресницами веки,
не глушите сердец голоса.
Загляните в глаза человеку,
человеку взгляните в глаза.