И СТРАШНЫЙ ГРЕХ
Читая Лермонта, скучаю.
Мне страшно, люди, за него.
Он не подходит даже к чаю.
Ну, очень терпкое вино
со смертью дикой и ужасной,
и с жизнью в вечном холодке,
где все стремления напрасны,
где только замки на песке
стоят... рассыпаться не могут,
где пули скорбные свистят.
Он словно бы идёт по логу
вокруг стоит страшнейший мат
и хохот своеволий дикий,
но без претензий на успех
Мартынов – офицер безликий,
и пистолет, и страшный грех.
06.08.2001г.
ПОД СВАСТИКОЙ ЗНАМЁН
Асфальт расплавлен... знойный воздух
течёт рекою по-над ним.
А я-то думал, скоро сдохну,
но... заиграли старый гимн.
Я сразу встал по стойке смирно,
рука тянулась к козырьку.
Но полагать, друзья, наивно,
что гимн снимает с вас тоску
по прошлой жизни за колючкой,
в болотной жиже новых дней.
Ну, а по мне бы было лучше,
когда бы жили без идей –
свержения Царя, царизма,
без революций и без войн,
не забивали б коммунизмом
мозги, не поднимали б вой
о новом взлёте новой власти
под гимн со сталинских времён
с кроваво всенародным счастьем,
под красной свастикой знамён.
06.08.2001г.
НЕВЕДОМЫ
Мое неумение плакать,
и плакаться вам в рукава,
крича, раздражается: "Лапоть!"
меня отторгает Москва
и питерцы с ней солидарны,
скучает по мне лишь Нева.
И образ бесстыже экранный
опять создавала Москва
о новом Поэте эпохи,
шагнувшего в вечный запрет,
неведомы пошлые вздохи,
но ведомы грусть и навет.
Свободен полет без фантазий
на дальность в осенней тиши
и в русле сухих безобразий,
и в памяти генной Души
мне видится в лёгкости слова,
и слышится в мыслях стихов,
кричащая радость – полова
в боязни седых петухов.
И вновь выходить из загула,
не бить отрешенностью в пах.
Я – совесть и честь Барнаула,
неведомы лесть мне и страх.
07.08.2001г.