Отпираю дверь в квартиру. За дверью тихо, но я знаю, что ты там. Ты просто никуда не можешь уйти, потому что твой ошейник на замочке пристегнут к серебристой железной цепи, продетой в крепкую дверную ручку. Вхожу, уверенный в твоем присутствии и в удовлетворении, которое доставляет тебе унижение. Ты сидишь на полу в одних только чулках, белоснежных еще несколько часов назад. Теперь они в больших рыжеватых пятнах от пыли, безнадежно испорчены стрелами – ты бесновалась в ярости. Представляю, как утонченная леди бросала в закрывшуюся за мной дверь свои изящные туфельки на шпильке! Признавайся, кричала в мой адрес грязные ругательства? Знаю, кричала. И знаю, что от них покраснела бы даже приемщица стеклотары… Стервозная дрянь!
Прикрываю дверь, стою, разглядывая тебя. Люблю смотреть на рабыню сверху, постигая пресловутую «женскую загадку»… Звенья твоей рабской цепи, перемещаясь на красивой обнаженной груди, издают тихий металлический звон… словно классическая музыка! Ты поднимаешь - уже не вскидываешь надменно, как утром! - головку с растрепанными светлыми волосами: заплаканные огромные глаза зеленеют от обиды и возбуждения, макияж, выполненный утром безукоризненно, размазан по щекам моими пощечинами и слезами твоих рыданий. Ну, что же, ты красавица! Нет, правда, милая, посмотри, как ошейник, тоже из изящной цепи, соблазнительно облегает шейку… Помнишь, это «ожерелье» - мой подарок тебе в Женский День?
Когда сегодня я собирался на работу, а ты делала из себя перед зеркалом шедевр мирового художественного искусства, все произошло как всегда спонтанно. Ты, разыгравшись, начала дерзить, я минут пятнадцать с улыбкой и предвкушением играл в эту женскую эмансипацию, в равноправие полов, во Всеобщую декларацию прав человека, запретившую рабство. Мы оба хорошо знали, что будет дальше. И чем это ДАЛЬШЕ продолжится, и чем закончится. Не в первый раз… Странная игра, импровизация на грани жанров, реалити-шоу какое-то с двумя сходящими друг от друга с ума участниками! «Беспощадный тиран!», «Безжалостное чудовище!!» - твоя красивая головка хорошо усвоила, что мое терпение кончается именно на этих упреках. Медленно, с улыбкой, маскирующей ярость и похоть, с желанием, распирающим брюки, я приказал тебе раздеваться. Ожидаемое в ответ «Обойдешься!» и твоя зеленая, язвительная и одновременно томная, усмешка, отразились в моих голубых глазах серым стальным блеском. Схватив за волосы, я швырнул тебя на пол, почувствовав сквозь злость мгновенное головокружение при виде задравшейся при твоем падении свободной юбки и открывшихся резинок белых чулок и фигового листочка дорогих трусиков. Как голодный зверь я глубоко втянул ноздрями воздух, инстинктивно пытаясь почувствовать запах свежего белья и чистого женского тела, приправленный смесью тонких духов и средств макияжа.
«Изверг! Монстр! Ни за что!! Нет!!!» - ты пыталась подняться, но я, распаляясь все больше, грубо и больно сжимал твои волосы, удерживая тебя на коленях. Жесткий захват не позволял тебе повернуть запрокинутую голову, иначе ты укусила бы мою руку, в которую вцепилась пальцами, пытаясь облегчить боль. Я знал, что делаю: не было бы так больно, ты исцарапала бы мне руки. Мой взгляд пробивал твои глаза, сверкавшие от боли росинками слез, до сердца, за каждое свое оскорбление ты немедленно получала пощечину, но не желала сдаваться. «Молчать, потаскуха».–«Нет!»-«К ноге».-«Никогда!!»-«Паскудная, похотливая тварь, раздеться».-«Никогда!!!». С издевательской улыбкой, с ледяным взглядом, с ураганом чувств и возбужденным членом, зная, что всегда добиваюсь своего, я снова швырнул тебя на пол и, едва твоя голова приблизилась к нему, отработанным движением поставил ногу на твои волосы. Стараясь опередить меня, ты только сделала себе больно и заплакала еще откровеннее. Твои тонкие пальчики с ухоженными ноготками беспомощно ухватили мои брюки. Теперь ты была обречена, нужно было лишь время. Я стоял над тобой, держа завораживающе и как-то зловеще гремящие в нашей перестрелке глазами ошейник и поводок. Я ждал, когда твое желание, соединившись с безнадежностью твоего положения, погасит дерзкую гордость в твоих прелестных изумрудах, и ты начнешь заглядывать в мои глаза обреченно и преданно, как собачонка, готовая благодарно терпеть грубость хозяина и, униженно виляя поджатым хвостом, выпрашивать подачки.
Я провел кисточкой стека по твоему лицу, шее, груди, подцепил подол юбочки: «Затрахаю до обморока, паскудная шлюха!». Ты молчала, только дыхание приподняло твою грудь и я аккуратно, стараясь не показать свой восторг, плотоядно сглотнул слюну, увидев проступившие под тканью от томного вздоха соски твоих грудей. Ты позволила надеть на себя ошейник и пристегнуть поводок. Слегка потянув цепочку, я произнес повелительным именно своей будничностью и естественностью тоном: «На четвереньки, моя прелестная дрянь». Голос прозвучал так, будто ты родилась моей рабыней, и мое право на тебя было записано в Конституции страны. Я водил тебя на поводке по комнате, подстегивая стеком по попке. В таком положении юбка открывала твое разбухшее от страсти естество, едва защищенное символической лямочкой трусиков. Моя девочка, моя любимая рабыня, моя роскошная женщина, моя падшая королева истекала желанием, словно больная на всю голову шлюха, готовая дать всей мужской половине человечества. Но начать мы должны были с меня… Когда ты наконец устала от ползания, и ожидание измучило тебя, я остановился: «Раздевайся, вещь. Медленно…». Ты разделась до трусиков и стояла, отражаясь в зеркале, перед которым полчаса назад блистала своей умопомрачительной высокогорной красотой, со вздрагивающими от возбуждающего унижения сосками, с измазанным косметикой лицом, истекающая женским соком и готовая умолять у ног Хозяина о сексе. Рабыня.
«Ты готова слушаться, мерзкая стерва?»-«Да…».-«Готова выполнить мои приказы?»-«Да, я все сделаю…». Ты была покорена не столько моим насилием, сколько собственной развратной сущностью, своим пресытившимся ванилью женским естеством. И сексуальное возбуждение, жажда наслаждений заставляла тебя смаковать свое унижение, растягивать удовольствие, управляя снизу – отвечая мне, ты намеренно избегала обращений. Я знал, что делать. «Отвечай, кто ты?»-«Рабыня…».-«Точнее».-«Ваша рабыня…». Рука резко схватила волосы, кисточка стека ударила твою щеку и приподняла за подбородок лицо со сверкающими зеленью глазами, в которых затаилась готовность ко всему: «Последняя попытка, мерзавка!»-«Я - Ваша рабыня, мой Господин!». Все, сломлена! Этот момент всегда доставляет мне удовольствие, приятно получить то, чего пришлось добиваться, применяя как физические, так и психологические методы. И мы оба предвкушали сладость от моего убийственно спокойного вопроса, даже не насмешливого, а… скучного, без восклицаний и эмоций: «Тогда почему ты не на коленях, вещь? К ноге». И ты, перестав быть женщиной, превратившись в наложницу, считающую смыслом своей жизни удовлетворение прихотей Повелителя, метнулась к моим ногам – с готовностью и желанием, с благодарностью и жадностью – осыпая волосами мои туфли, прижимаясь к ним лицом, безумно желая, но не смея без разрешающего приказа целовать обувь Господина. «Освободи Его» - ты поднялась на колени, раскрасневшаяся от удовольствия, твои дрожащие от нетерпения, унижения и счастья руки нервно затеребили мои брюки. Я стоял, положив руку на голову моей коленопреклоненной собственности, чувствуя бережные и трепетные прикосновения к своему члену. «Нефритовый ствол», «коралл» - так писали о мужском члене средневековые японские поэты. Красиво и поэтично. Глядя на твое восхищенное, и казавшееся в тот момент патологически развратным, лицо, я верил, что японцы были правы.
Борясь со страстью в голосе – положение Господина обязывает – я произнес: «В позу рабыни». Эта отрепетированная команда всегда сопровождала наши тематические сеансы. Ты заученно подошла к кровати и встала на ней на четвереньки – боком ко мне. Приблизившись слева, я резким движением порвал трусики, поднес к твоим губам член, взяв в левую руку волосы. Правая была свободна для игры твоей грудью. Я долго наслаждался прикосновениями твоих жадных губ и язычка, периодически поворачивая к себе попкой и насилуя разными способами сзади, а также на полу – так следует брать рабынь. Кажется, я оскорблял тебя, называя неприемлемыми вне тематических отношений словами, стремясь выполнить свое обещание о трахе до обморока. И, кажется, я не думал о твоих оргазмах. Наконец, я отпустил тебя и, приводя в порядок костюм, удовлетворенно смотрел на красивую, измученную страстью и сексом женщину-рабыню, заснувшую на прикроватном коврике. Чудесное для тебя, кстати, место! Но еще не все закончилось. Поводок вновь натянулся, ты проснулась, удивленная, раздавленная усталостью, липкая, с измазанным лицом и чулками в стрелах. Наивная, ты не понимала, куда ползешь за мной, не догадываясь принять человеческую позу. Как же ты бесновалась, поняв, что я ушел, оставив тебя прикованной в прихожей к входной двери! Но теперь тебя должны были укротить холод, голод, естественные надобности, одиночество и неумолимое время.
Я медлю, смотрю на тебя взглядом собственника, выигрывая очередной психологический поединок. Но все правильно рассчитано: ты устала от цепей, грязи, жажды и желания туалета. Ты не можешь сейчас играть в Свободную Женщину, тебе легче принять все мои условия ради получения передышки. Все это я читаю в твоих глазах. Жду, время работает на меня. Ты приподнимаешься на колени – во взгляде мольба, слезы вот-вот потекут по грязным щекам. «Ко мне, дрянь!» - кажется, никакие слова в мире не могут сейчас быть для тебя желаннее этих! Ты ползешь к моим ногам, рискуя быть наказанной, обметая волосами и покрывая поцелуями мои пыльные туфли!
Глажу тебя, прижавшуюся к моим коленям, плачущую от унижения и страданий, по спутанным волосам. Ты преданно - и так искренне! – целуешь мои руки, освобождающие тебя от оков. Поднимаю тебя, нежно и благодарно обнимаю озябшие плечи, убираю с лица волосы, целую… Но ты в ответ коварно кусаешь мои губы. До крови. Мерзкая девчонка, теперь ты погибла! Впрочем, ты именно этого и хочешь, я знаю. Улыбаюсь окровавленными губами, с любовью глядя в твои глаза, сейчас оливковые, чуть серые. Пока ты принимаешь душ, делаешь макияж и одеваешься, готовлю обед. Должен же быть и у рабыни маленький праздник. Мы обедаем: я за столом, ты - у моих ног в ошейнике и на поводке. Чистенькая, пахнущая изысканными ароматами, в свежем красивом белье, ты сейчас не хочешь рисковать всем этим и покорно берешь пищу «с руки». Умница! Я тоже немного устал укрощать тебя, поедим спокойно. Правда, из рук едят только испорченные лаской животные. Сегодня же купим тебе кошачью миску. Чудесная моя рабыня, во время наших игр ты будешь есть на полу… как все нормальные зверушки.
Мы в зоомагазине. Одно из лучших мест для воспитания рабыни! Чувствую твой азарт, твои глаза снова зеленеют от хулиганских мыслей. Мы долго перебираем ошейники и поводки, я прикладываю их к твоему телу, рассуждая вслух о том, насколько все это подходит к твоим костюмам и обуви. Не ситуация, а изюминка: публика явно что-то подозревает, но не в состоянии поверить своим глазам и ушам! Взгляды косые, затравленные и… восхищенные! Подзываю продавца, советуюсь насчет миски для кошки, спрашиваю у тебя, нравится ли тебе какой-нибудь из имеющихся товаров. Масса удовольствия для нас обоих!
В кафе. Ты явно оправилась от своих утренних злоключений, став прежней – дерзкой, своевольной и язвительной красавицей. Восхищенные взгляды мужчин придают тебе уверенности, делают тебя наглой. Знаю, многие были бы счастливы, оказавшись у твоих стройных ножек. Гуляй, милая моя нимфоманка, но помни: еще не вечер! Ты споришь со мной, ты требуешь внимания. Ты ревнуешь к любой смазливенькой девочке – любимое твое занятие, собственница. Ты капризничаешь, и я протягиваю руку к твоим волосам, желая лаской успокоить тебя. Укусила! Опять до крови!! Змея!!! Меняюсь в одно мгновение: холод, сталь, прямой взгляд без угрозы и жалости – просто лютый. Ты замираешь… Не от страха, а от неизвестности – знаешь, что в таких ситуациях я балансирую на грани всех мыслимых норм морали. И эти выходки тебе нравятся, иногда до оргазма. Медленно, тихим голосом, без сомнения и эмоций: «Сними трусики и вытри ими кровь с моей руки». Ты знаешь, что перечить сейчас нельзя, будет гораздо хуже. Впрочем, тебе нравится игра. Ты снимаешь трусики под юбкой и протираешь мою рану. Замечаю, что ты успела увлажниться. Похотливая сучка! Мы развратно смотрим в глаза друг другу, и ты слышишь главное: «А теперь медленно залижи мою рану, кусачая дрянь». В это время официант приносит счет, но ты не смеешь ослушаться. Задерживаю официанта, наслаждаясь твоим унижением и его смущением. Нужно оплатить счет и я приказываю тебе подойти. Последний штрих: приподнимаю твою юбочку, не заботясь о том, что на тебе нет белья – трусики на столе. Мои деньги – за резинкой твоего чулка. Достаю и расплачиваюсь с размазанным нашей бесцеремонностью официантом. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, но ты – рабыня.
Гуляем в парке, возбужденные и влюбленные в наши приключения и тематические игры. Ты взяла меня под руку, прижавшись с нежностью девочки, встретившей первую любовь. Хочу, чтобы тебе было хорошо со мной. Веду тебя на сцену заброшенного летнего театра. Почти никого - пара бомжей и стайка тинейджеров на лавочках. Ставлю всем ящик пива с условием: пить здесь и смотреть спектакль двух актеров! А потом… насилую, имею, трахаю тебя на сцене под бульканье и запах пива, под смешки и восклицания опустившихся людей и незрелых мальчиков. Долго, изощренно, в разных позах, игнорируя твой протест, твои просьбы и мольбы. Вагинальный! Оральный! Анальный! Во все места! Ты выполняешь все мои приказы, ты знаешь, что за ослушание я могу отдать тебя любому из зрителей. И ты отдашься! Или никогда больше не увидишь меня! И ставим точку. Ты стоишь на сцене на коленях, и я хлещу тебя возбужденным членом, измазанным твоей помадой и моей спермой, по щекам. В «зале» - бурные аплодисменты, переходящие в овацию!
Все! Домой! Завтра новый день.