моя родина
имеет определенную широту и долготу
в объективе чужого прицела,
родина -
девчонка в белом платьице,
по ту сторону ограды
танцующая перед расстрелом;
она - в книжках и на плакатах
с улыбками,
пожелтевшими от никотина;
она в лифте
в каждом матерном;
в подъездах,
пропахших сыростью и бензином.
родина вытерает губы обветренные
от минетов
с побоями вперемешку,
на трассах сквозных плачет слезами в ручей;
родина глотает ехидные усмешки
прохожих - палачей.
она не переводит старушку через дорогу
в час-пик.
она сама - эта старушка:
каждый водитель улыбается ей
сквозь накрахмаленный воротник,
нажимая на газ.
родина прячет подбитый,
кровью налитый
глаз,
перед мамой стоя в прихожей;
моя родина чувствует кожей
озноб поцелуев
и горячую мякоть
ножей.
родина пачкает ноги о вечную слякоть
и уши - о сладкие речи
вождей.
она раздевается под тесными взглядами
телекамер,
глотает конфеты и яды,
дожидается задержанной боссом зарплаты,
дышит на ладан
в газовых камерах,
трауром терпит утраты,
каждый раз,
заворачивая детей в упаковку - брезент.
в рупор кричит президент,
подписываясь ее именем -
в который раз врет.
я точно знаю:
один из них скоро
умрет.