и пока она ему говорит
что любовь не бывает дикой
как кухонный нож в объятиях киношного психа
как подкожная дрожь от каждого её вскрика
и скрипа кровати на фоне Эдварда Грига
и пока она ему говорит
что любовь не бывает смятой
в кровоточащих руках замацанной стекловатой
ненужным прошедшим, посланным кем-то куда-то
искалеченным, но прирученным больше НЕ электрическим скатом
он смотрит на пол
сквозь холодные пальцы рук
её голос в ушах как в метро из-под поезда стук
как неопознанный, но до боли знакомый звук
как в темном подъезде постыдный детский испуг
и пока она плачет
о том, что его не пробить
не объять-поменять-зарезать и не разлюбить
и что если уж так – то пусть, так тому и быть
что, мол, кончились поводы, больше ей нечем крыть
и пока она стонет
смущённо глаза закрыв
когда он производит в ней свой показательный взрыв
а после, молча, уходит, дверь за собою закрыв
она плачет опять, бросаясь на стену, навзрыд
и пока её там учили
забывать его постепенно
и фигурной резьбе по венам
отучали любить просто так
он скитался, как в порнофильме
от героини до героини
как сидящий на героине
с ломотой в негибких костях
как паук, заворачивал жертвы
под огромной лампой-прожектором
(32 – соревнуясь с Гектором,
в окровавленных простынях)
и пока она ему говорит
он не слушает, но делает вид
тихо-молча вот так и сидит
а она навзрыд
про себя он считает до ста
он скучает и немного устал
и есть ли смысл прыгать с моста
когда сама сердцевина – пуста?