Первым путешествием в моей жизни был переезд нашей семьи из Чукотки, мыса Гека в Одессу. Сначала путь лежал на теплоходе через Проведение, Петропавловск-Камчатский до Владивостока.
Плавание было изматывающим. Особенно тяжело морскую болезнь переносил папа, а мама ухаживала за ним и управлялась с двумя малышами: мне было около трёх лет, а братику Володе три месяца.
Во время спокойного моря и спокойного хода корабля были трогательные моменты, когда мы, находясь на нижней палубе, наблюдали за тем, что происходит на палубе первого класса.
Часто там, на лавочке отдыхал генерал со своей молодой женой и овчаркой. Красавец генерал курил трубку и любовался морскими просторами, а пёс лежал рядом. Папа тосковал о своём верном друге Налёте, вожаке его пограничной упряжки, любимце всей заставы и нашей семьи. Собаку пришлось оставить на заставе, так как он был служебным псом, да и путь лежал, можно сказать, в неизвестность, место назначения не было обозначено.
Наблюдая за прогулками генерала, папа частенько умудрялся побаловать пса каким-нибудь лакомством. Однажды он, также как всегда, высунулся в иллюминатор, а мама в это время решила пошутить и пощекотала любимого за рёбра… Папа взвыл, пёс испугался, а генерала как ветром сдуло с палубы. Потом папе пришлось идти с докладом к генералу, извиняться.
В пути были и серьёзные происшествия – пожар на соседнем корабле. Наша команда участвовала в спасательной операции. Жертв не было, но переполоха – достаточно.
Из Владивостока до Одессы добирались двадцать два дня на поезде. Вовочка был спокойным малышом. О том, что в вагоне есть младенец, догадывались немногие, зато я, привыкшая к теплу и вниманию большой пограничной семьи, была вхожа в каждое купе. Бывало и капризничала, особенно когда заболела корью.
Прибыв в Одессу, сразу попала в инфекционную больницу. Папа, прибегая со службы, выхаживал меня: кормил, успокаивал, укладывал спать, маму же с Вовочкой ко мне не пускали из-за карантина. Моё самое первое осознанное детское воспоминание – чёрный асфальтовый, квадратный двор больницы. Этот грунт казался мне настолько неестественным, что я боялась ступать на землю.
Здесь на материке меня, уже хорошо разговаривающую и «знающую жизнь», пришлось учить есть «живые», а не консервированные продукты: овощи, фрукты, яйца. Ведь на Чукотке всё это: картошка, морковь, лук… поступали в пищу сушенными, как и молоко в порошке или сгущенным. Сгущёнку-то мы все обожали! Наверное, тогда в больнице она и дала мне сил выздороветь.
Ещё одним из моих любимых детских лакомств был размоченный горох. Один раз я «накормила» им месячного братишку. Мама пришла в ужас, увидев горох во рту малыша, но тут же схватила его за ножки и стала трясти вниз головой, вытряхивая разбухший горох.
Эта семейная история спасения Володи не раз звучала, когда родители вспоминали молодость и далёкую Чукотку. Позже она чудесным образом спасла жизнь моему шестилетнему сынишке, когда он поперхнулся сливовой карамелью. Мы были в гостях у семьи врачей. Взрослые сидели за праздничным первомайским столом, и вдруг что-то толкнуло меня… Оглянувшись я увидела посиневшее лицо сына. Реакция была моментальной: подлетела, опрокинула его грудью через колено и, резко подняв за ноги, начала трясти.
Конфета вылетела! Великое дело – опыт!
Так неожиданно протягивается нить жизни из прошлого в будущее и назад… Тогда в 1950 году мы пустились в путь летом, а Украина встретила нас плакатами «ХАЙ ЖИВЕ ВЕЛИКИЙ ЖОВТЕНЬ!», это была 33-я годовщина Великой Октябрьской революции.
Впереди была большая жизнь великих надежд.