Небо сутулится под гнетом непроизнесенных имен, а я сворачиваюсь в клубок, когда ветер рвет для тебя вклочья скорченные подворотни.
Все, кто меня окружают — сплошь люди-погасшие фонари, суют остатки свободы в кофейные автоматы и недовольно хмурятся, смятые в хорошее настроение, продолжают прожигать тротуары, полуосвещенные их же взглядами, открывают все клетки, отпуская наружу стаи взъерошенных ранней и столь холодной зимой воробьев.
Город кутается в рыхлые улицы, люди-лампы в очередную пыльную среду пропускают через мои зрачки токовые разряды, эмоциональные импульсы и шквальные ветры, после чего оседают на дне души, затягивая на шее веревку привязанности.
Этажи утомлены попытками незнаковых выделить стоящее и настоящее, а в моем шкафу настоящее молью умирает с каждым вечером.
Аккуратно складываю ошметки социума в коробки из под отсыревших комет и про себя отмечаю, что эти небесные точки — не киноленты.
Слишком уж ярко горят.