Роберт Силлимэн Хилльер La Mare des Fees*
(Перевод с английского).
Листвою буков застлан водоём.
Осенний день собрал свои трофеи.
Девятка тисов высится кругом
над озером, где полновластны феи.
В листве - костром рубин и желтизна,
в просветах - мгла вечерняя без дна.
В лесу, как память тёмной старины,
остались камни - алтари друидов.
Отсюда - вон из царства тишины -
октябрьские ветра ушли, не выдув
всей святости таящейся в глуши
и прелести для ищущей души.
Далёк от этой благостной среды
весь прочий мир в погонях за корыстью:
путь дальше, чем до вспыхнувшей звезды,
что смотрит на расцвеченные листья.
Заходит солнце, и она зажглась,
спокойно и задумчиво светясь.
Вернутся ли в осенний лес на зов
с молением и с плачами друиды
почтить своих оставленных богов,
заслышав в вое ветра их обиды ?
Не станут ли опять у чёрных вод
жрецы - вблизи богов, вдали - народ ?
Смотрю, но нет их больше, тех жрецов.
Они ушли в неведомые дали.
Хоть лес любил всех этих мудрецов,
но их процессии навек пропали.
Кричи - нет отзыва. Не трать слова !
На камне - мох, и валится листва.
Хотелось видеть жесты белых рук.
Хотелось слышать, как звучат их речи;
узнать, как почитались тис и бук, -
но не случилось той желанной встречи.
Прошли впустую полночь и рассвет.
Угасли боги. Верующих нет.
Гляжу во мглу. Стараюсь, как могу.
Вдруг вижу - с любопытством, без испуга -
стал призрак на озёрном берегу...
Мы смотрим с удивленьем друг на друга -
Любимая мне шепчет свой привет,
и здесь мы повторяем наш обет.
(Я в сумраке узнал мою Любовь,
и наши клятвы зазвучали вновь).
BOOK I A MISCELLANY
I - LA MARE DES FEES
The leaves rain down upon the forest pond,
An elfin tarn green-shadowed in the fern;
Nine yews ensomber the wet bank, beyond
The autumn branches of the beeches burn
With yellow flame and red amid the green,
And patches of the darkening sky between.
This is an ancient country; in this wood
The Druids raised their sacrificial stones;
Here the vast timeless silences still brood
Though the cold wind's October monotones
Fan the enchanted senses with the dread
Of holiness long-past and beauty dead.
How far beyond this glade the day-world turns
Upon its pivot of reward and chance;
Farther than the first star that palely burns
Over the forest's meditative trance.
First star of evening, last star of day,
The one grows clear, the other dies away.
Will they come back who once beneath these trees
Invoked their long-forgotten gods with tears,
Who heard the sob of the same twilight breeze
Blow down the vistas of remembered years,
Beside the tarn's black waters where they stood
Close to their god, far from the multitude?
I watch, but they are long ago departed,
Far as the world of day, or as the star;
The forest loved her priests, and tranquil-hearted
They stole away in dim procession, far
Down the unechoing aisles, beyond recalling;
The moss grows on the stones, the leaves are falling.
In vain I listen for their hissing speech,
And seek white holy hands upon the air,
They told their worship to the yew and beech,
And left them with the secret, trembling there,
Nor shall they come at midnight nor at dawn;
The gods are dead; the votaries are gone.
A form floats toward me down the corridor
Of mighty trees, half-visioned through the haze,
And stands beside me on that empty shore;
So rest we there, and wonderingly gaze.
By the dead water, under the deep boughs,
My Love and I renew our ancient vows.
MORET-SUR-LOING, 1918
Примечание.
*La Mare des Fees - можно перевести с французского как "Озеро Фей".
Роберт Силлимэн Хилльер Проталамион
(Перевод с английского).
Небесный бирюзовый потолок
к ночи зазеленел морской волной,
где звёзды рассыпают пламя.
От ветки вырезной,
что у тебя перед глазами,
вид неба скрыт, как кружевами.
Ты дремлешь, мой прекрасный бог.
Незваный гость ! О как ты кстати !
Ты руки на груди скрестил.
Твои уста искажены капризом.
Твою причёску разметало бризом.
Жара смягчила пыл.
Твоё лицо ожгли, коснувшись щёк и уст,
последние лучи заката.
Настала свадебная ночь. Роскошный куст
согнулся от плодов граната.
Испробуй же. Плоды перед окном.
Ты юность сберегал. Настало время траты,
час расточения, час ласки и вина,
чтоб вся твоя душа была упоена, -
час терний на челе и тела для распятья.
Зови же и меня на этот пир !
С зарёй, когда холмы умоются огнём,
раскрой, встречая обновлёный мир,
пошире двери и свои объятья.
Robert Hillyer II - PROTHALAMION
The faded turquoise of the sky
Darkens into ocean green
Flecked palely where the stars will rise.
A single bough between
The spacious colour and your half-closed eyes
Hangs out its hazy traceries.
Still, like a drowsy god you lie,
My fair unbidden guest,
Your white hands crossed beneath your head,
Your lips curved strangely mute with peace,
Your hair moved lightly by the breeze.
A glow is shed
Warm on your face from the last rays that push
From the dying sun into the green vault of the west.
This is your bridal night; the golden bush
Is heavy with the fruits that you will taste,
Full ripened in desire.
You who have hoarded youth, this is your hour of waste,
Your hour of squandering and drunkenness,
Of wine-dashed lips and generous caress,
Of brows thorn-crowned and bodies crucified,—
O bid me to the feast.
Tomorrow when the hills are washed with fire,
Your door ajar against the flashing East,—
O fling it wide.
PARIS, 1919
Примечание.
*Проталамион - предсвадебная песнь; песня или стихотворение в честь жениха и невесты,
исполняемые перед свадьбой.
Роберт Силлимэн Хилльер Монмартр
(Перевод с английского).
Душой окрестного молчанья
стаёт громадина холма.
Два купола, надменные весьма,
взирают сверху, с расстоянья,
на скученные здесь дома,-
с презрением к любви и боли
влачащих в них свои юдоли, -
под светом звёзд и под дождём
(внимать их бедам не изволя).
Вот дама, что в любви искушена,
несёт дитя. Одета броско.
Юна. Не скажешь, что бледна.
Костром горящая причёска
взлетает золотым дымком.
Взор - c затаённым огоньком,
без сожаленья за ошибки.
А на сердце - какой-то гнёт,
но сквер минует - вся в улыбке
и песню малышу поёт.
Затем пошла дорожкой круче.
Ещё не пробил час рассвета.
Несёт дитя, и ветерок
свистит на улочке певуче.
Но вот он стих. Не слышно ног...
Я жду зари и, в знак привета,
повыше став, пишу на туче
ряды вот этих самых строк.
Robert Hillyer III - MONTMARTRE
A rocky hill above the town,
Grey as the soul of silence,
Except where two white strutting domes
Stand aloof and frown
On the huddled homes
Of world-wept love and pain,—
They do not heed that tall disdain,
But sleep, grey, under the stars and the rain.
A woman, young, but old in love,
Carried her child across the square;
Her face was a dim drifting flame
To which her pyre of hair
Was a column of golden smoke.
Her eyes half told the secrets of
Gay sins that no regret defiled;
There her heart broke
In the little question between her eyes.
Hearing the trees in the square she smiled,
And sang to the child.
So passed by in the narrow street
That climbs the steep rock over the town,
Love and the west wind in the stars;
The wind and the sound of those lagging feet
Died like forgotten tears.
I waited till the stars went down,
And I wrote these lines on a cloud to greet
The dawn on the crystal stairs.
PARIS, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер Письмо.
(Перевод с английского).
Ах, юноша ! Что вам за интерес
внимать пришельцу издалёка ?
Ему ли первым пить росу с небес -
свежей воды весеннего потока,
который заливает берега,
в котором пламя страсти подоплёка ?
Мир любит юных. В этом он - знаток.
Вам обкарнают всё великолепье.
Вас ждёт ошеломительный итог.
В руках останется одно отрепье,
и явь предстанет ложью под конец,
как вас поставят перед голой степью.
Душа в тоске. Взглянул и приуныл,
поняв, что с каждым днём всё снова
идёт безостановочный распыл
всего что только ни на есть святого.
Тускнеет юность и тупеет ум,
пока не грянет роковое слово.
Но как могу я не пожать руки
украсившему мне часы досуга,
тому, чьи устремленья - не мелки,
чья смелость - несомненная заслуга ?
И, если мы разминемся в толпе,
прошу и впредь считать меня за друга.
Robert Hillyer IV - A LETTER
Dear boy, what can this stranger mean to you,
Blown to your country by unbridled chance?
That he should drink the morn's first cup of dew
Fresh from the spring, and quicken that grave glance
Wherein as rising tides on hazy shores
Rise the new flames and colours of romance?
Ah, wise and young, the world shall use your youth
And fling you shorn of beauty to despair,
The sum of all that fascinating truth
That you have gleaned, hands tangled in brown hair,
Eyes straining into contemplative fires,—
This truth shall not seem truth when trees are bare.
The hunger of the soul, the watcher left
To brood the nearness of his own decay,
Dully remarking the slow shameless theft
Of the old holiness from day to day,
How youth grows tarnished, wisdom changes false,—
Till one bends near to steal your life away.
Yet who am I to turn aside the hand
Outstretched so friendly and so humbly proud,
Heaped up with beauty from the sunrise land
Of hearts adventurous and heads unbowed?
Only, look not at me with changing eyes
When we must separate amid the crowd.
TOURS, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер Танцующая Эсфирь.
(Перевод с английского).
Замри, молчи ! Здесь музыка живёт.
Легчайшие персты её соткали.
То весела, то плачется навзрыд
неспешным отзывом ночной печали.
Не то красиво, издали, не вдруг,
певучий голос льёт за звуком звук.
Не то напев в каденциях плывёт
в глубины в необузданном усилье,
а после снова обретает крылья -
взлетает выше к солнцу и парит.
То музыка в подвижном воплощенье.
Дух Греции, бунтующий в вине.
Не пара ног, а буря в зарожденье.
То блеск, сверкнувший в Золотом Руне.
Певцы поют - все страстью одержимы.
Твоё ж лицо на вид невозмутимо -
будь речь о горе или взрыв надежд.
Всё промелькнёт и пронесётся мимо
твоих спокойных затенённых вежд.
Robert Hillyer V - ESTHER DANCING
Speak not nor stir. Here music is alive,
Woven from those swift fingers, strong and light,
Marching across those singing hands, or shed
Slowly, like echoes down the muffled night,
Or beautifully translated, note by note,
Some fainter voice, rhapsodic and remote,
Or shaken out in melodies that dive
Clear into fathoms of profounder things,
Then suddenly again on rising wings,
Burst into sun and hover overhead.
Incarnate music flashing into form
Fled from the vineyards of melodious Greece,
Feet that have flown before the gathering storm
Or glanced in gardens of the Golden Fleece,
Face atune to all the songs that mass
Their gusts of passion on the sunlit grass,
Image of lyric hope and veiled despair,
Like them, thou shalt unutterably pass
Into the silence and the shadowed air.
POMFRET, 1919
Роберт Силлимэн Хилльер Охотники
(Перевод с английского).
На красной древней вазе из Афин -
охотник, с ним весёлая подруга,
несутся - в вихрях жизненного круга -
тропой, где чудо лилии с аршин.
И лань, закинув голову упруго,
как призрак, выше всяческих куртин,
легко летит от них среди долин,
не смяв ни злака сказочного луга.
Её, когда придёт ночная тьма,
в лесу деревья скроют от погони,
пока ж за ней собачья кутерьма,
Сбиваясь в скачке захрапели кони,
и гиком беспощадных голосов
охотники науськивают псов.
Чем дальше, тем темнее небосклон,
и ветер зашумел в траве со свистом.
Всё меньше места проблескам лучистым.
Когда ж был ветер вроде укрощён,
вокруг всё стало влажным, душным, мглистым.
И в духоте, сквозь облачный заслон,
раздался мощный гром - страшней, чем стон,
на зависть и тимпанам, и баллистам.
И всё же лань сбежала от собак.
Пошла охота по лесистым тропам,
под страшным ливнем, где гроза, где мрак,
где дождь залил все ямины потопом.
Бьёт молния с небес, но лань бодра.
"Гони её ! Гони - до самого утра !"
Лань мчится, не страшась сплошных болот.
а юные охотники - за нею.
Окрепший ветер дует, сатанея.
Любой поток велит пускаться вброд.
Но лани здесь привычней и вольнее,
а всаднику закрыт обратный ход.
Трясина зло и жадно засосёт,
держа прочней, чем узы Гименея.
Не действуйте рассудку вопреки !
Охотники ! Пора вернуться к дому.
Судьба протянет две свои руки.
Те, как удавы, сломят стан любому.
У смерти много гибельных трясин -
как здесь - на красной вазе из Афин.
Robert Hillyer VI - HUNTERS
A vase red-wrought in Athens long ago….
The hunter and his gay companion ride
Through the young fields of life; on every side
Frail and fantastic the tall lilies grow.
Her head thrown back, her eyes afraid and wide,
Flies like a phantom the grey spectral doe,
Her light feet scarcely bend the grass below,
Gloriously flying into eventide.
Ahead there lies the shadow, then the dark,
And safety in the thick forestial night,
But nearer still she hears the bloodhounds bark,
And horses panting in impetuous flight,
And hunters without pity for the slain,
Halloing shrilly over the windy plain.
Sombre become the skies, the winds of fall
Sing dangerously through the hissing grass;
Sunlight and clouds in slow procession pass
Over the tress, then comes an interval
Of utter calm, the air is a morass
Of humid breathlessness. A dreadful call
Rings suddenly from the onrushing squall,
And the storm closes in a whirling mass.
And still the doe eludes the raging hounds,
And still the youths press onward toward the woods,
Though the world shudders with diluvian sounds
And the rain streams in undulating floods.
Sharp lightning splits the sky; the doe is gone.
O follow! follow! if it be till dawn.
The hunted flees, the boyish hunters follow
Into the forest's dripping everglades,
The wind goes wailing through the swaying shades,
And violent rain gushes in every hollow.
The doe runs free, triumphantly evades
Those straining eyes; the ghastly shadows swallow
Her flying form; the frightened horses wallow
Deep in the mire. Then the last daylight fades.
O Youths, turn back! the year is getting late,
And autumn has no pity for the slain.
Twining like serpents, the lean arms of fate
Grope toward you through the blackness and the rain,
Then Death, and the obliterating snow….
A vase, red-wrought in Athens long ago.
Tours, 1918
Роберт Силлимэн Хилльер Крушение
(Перевод с английского)
Мне вспомнилось, как ты пропал
вдали, у диких скал,
где море свирипело.
В родном порту, нахмурив лбы,
друзья вздыхали постоянно,
предполагали злой финал
твоей судьбы.
Теперь в волнах, поющих странно,
плывёт твоё изломанное тело.
Отлив его бросает на свету...
Я ж, завершив земную суету,
не дам душе путёвки в зарубежье:
умру - усну,
уйдя в немуторную глубину.
Мне не лежать в волнах на чуждом побережье.
Robert Hillyer VII - A WRECK
Survivor of an unknown past,
On this wild shore cast
By the sad desolate tides;
In a warm harbour long ago
They waited you, and waited long,
And guessed and feared at last,
But could not know.
Now in a language strange the waves make song,
And the flood surges round your broken sides,
And the ebb leaves you to the burning sun.
But when the voyage of my life is done,
And my soul puts forth no more,
Then may I sleep
Beneath the fathoms of the tideless deep,
And not be cast deserted on some dark alien shore.
Cape Cod, 1916
Роберт Силлимэн Хилльер Могильные камни в переднем дворе.
(Перевод с английского).
Чтоб помнил имена, чтоб не спешил
бездумно мимо, сланцевые плиты
вещают, вместо узников могил,
о том, что не должно быть позабыто.
С кем я ни заводил бы хоровод,
каких друзей ни заводил бы кучей,
а гостья непременная придёт,
мне не избегнуть Смерти неминучей.
Robert Hillyer VIII - GRAVE STONES IN A FRONT YARD
Lest the swift world forget their names and pass
Unthinking, they have set this cold dead slate
Above their slumbers in the living grass
To warn all comers of impending fate;
Where friends made merry once at their behest,
Where young feet strolled about the shady lawn,
They welcome none but one unfailing guest,
And all the revellers but Death are gone.
Edgartown, 1916
Роберт Силлимэн Хилльер Бессменная вахта
(Перевод с английского).
Мы выгнали враждебные армады.
Угрозы их нам душу не томят,
но мир велик, и наш укромный сад
хранит почти прозрачная ограда.
Мы чувствуем любой недобрый взгляд,
когда проходим пограничную аркаду.
Да, мы сильны, но нет с собою сладу,
когда дерутся и когда грозят.
Что б ни было, но внешне мы спокойны,
а дух с враждой и злом несовместим.
Не терпится сказать: "Да, были войны,
но гибели другим мы не хотим.
Мы - на посту, чтоб мир наш стал нестрашен,
как вольный сон цветущих нив и пашен.
Robert Hillyer IX - VIGIL
This is the hour when all substantial foes
Are exorcised and taunt the soul no more;
Now thinner grows the veil between the shore
Of vaster worlds and our calm garden close.
Through the small exit of the open door
We pass, and seem to feel the eyes of those
We knew upon us; almost we suppose
The advent of the face we tremble for.
O that through this profound serenity
Might sound the answer to the heart's deep cry;
If all those gracious presences might see
That, though we hurt them once, they shall not die
Until we also wither, we who keep
Vigil on these sweet meadows where they sleep.
Pomfret, 1919