From fairest creatures we desire increase,
That thereby beauty’s rose might never die,
But as the riper should by time decease,
His tender heir might bear his memory:
But thou, contracted to thine own bright eyes,
Feed’st thy light’s flame with self-substantial fuel,
Making a famine where abundance lies,
Thyself thy foe, to thy sweet self too cruel.
Thou that art now the world’s fresh ornament
And only herald to the gaudy spring,
Within thine own bud buriest thy content,
And, tender churl, mak’st waste in niggarding:
Pity the world, or else this glutton be,
To eat the world’s due, by the grave and thee.
подстрочный перевод Александра Шаракшанэ
От прекраснейших созданий мы желаем потомства,
чтобы благодаря этому роза красоты никогда не умирала,
но, когда более зрелая роза* со временем скончается,
ее юный наследник нес память о ней.
Но ты, обрученный с собственными ясными глазами,
питаешь свое яркое пламя топливом своей сущности,
создавая голод там, где находится изобилие,
сам себе враг, слишком жестокий к своей милой персоне.
Ты, являющийся теперь новым украшением мира
и единственным глашатаем красочной весны,
в собственном бутоне хоронишь свое содержание
и, юный скряга, расточаешь себя, скаредничая.
Пожалей мир, а не то стань обжорой,
съевшим, на пару с могилой, то, что причитается миру.
*************************
Чтоб роза красоты жила века,
Не проклинать природы вероломство,
Когда в мир мёртвых унесёт река -
Желаем повторить себя в потомстве.
Ты воплощенье сущности своей.
Жесток. И, упиваясь сам собою,
Не ведаешь любви. Лишён страстей.
Ты обречён гореть своей красою.
И, расточая прожитые дни,
В своём бутоне прячешься с рожденья
Единственным глашатаем весны.
Ты новое для мира украшенье.
Но прячешь красоту, как серебро.
Так скряга в сундуке хранит добро.