Пока ещё принадлежа себе,
он молча шёл, когда узрел в толпе
несущийся к далёким берегам
её воздушный синий кардиган.
Был ясный день. Шумели тополя.
Но из-под ног рванувшая земля
вдруг понесла — и стал уже другим
весь ход вещей и сам он вместе с ним.
А сердце, словно кто-то острый нож
в него вонзил, заныло так, что ложь
про некий абсолютный happy end
предстала правдой, улучив момент.
Ошеломлённый, он смотрел назад,
ловя её настолько редкий взгляд,
где красота была полна ума, —
и всё перемешалось: свет и тьма.
Затем был повод, робкий диалог,
прочтённый Пушкин, или, скажем, Блок.
А прежний мир качнулся и померк —
и всё перемешалось: низ и верх.
Блаженны те, кто так пересеклись!
Ведь души, говорят, взмывают ввысь
и гордо реют, не боясь упасть,
пока их там удерживает страсть.
Но я, поэт, смотря издалека,
успел заметить, как его рука
дрожит от счастья, — значит, суждено,
чтоб эти двое стали как одно.
Они ушли счастливыми... и стих
почти окончен. Радуясь за них,
я различал вдали, как свет в окне,
судьбу, что им начертана. А мне —
а мне осталось лишь поднять стакан
за сад любви, за синий кардиган...
но и за тех, чьи руки не дрожат,
которые себе принадлежат.