Она постарела: нечётки движенья,
Отёкшее тело, усталость гнетёт…
А дочка кричит, потерявши терпенье,
Ей даже спокойно поесть не даёт.
Мать суп разлила, мать графин уронила,
Противно жуёт и несносно сопит.
Не думает дочь, что не та уже сила,
А мать ей об этом и не говорит.
Лишь только вздыхает, обиду глотая.
Нет горше пилюли, чем дочки слова.
«Кровиночка-дочка, краса молодая,
Ах, если бы знала, как ты не права!
Когда родилась ты, пылинки сдувала
И делала всё, чтоб счастливой росла.
Поверь мне, родная, я всё успевала,
Но, видно, с годами немного сдала.
Ты, дочка моя, для меня свет в оконце.
Нет слов, чтоб сказать, как тебя я люблю.
И ты для меня, что весеннее солнце,
Поэтому, доченька, всё и терплю».
Так думала мать, и катились слезинки
По дряблым, когда-то румяным щекам.
И боль застывала, ложилась в морщинки
И слабость несла материнским рукам...
Судить эту дочь я, наверно, не вправе.
Но как промолчать, если сердце болит?
В ней злоба кипит, эгоизм ею правит,
Не ведает дочка сама, что творит.
А годы пройдут, время так быстротечно…
Боль матери дочь испытает сполна.
Она повзрослеет, не будет беспечной.
И камнем на шее повиснет вина.
Но это потом, а сегодня, вздыхая,
Любовью обиду прогнав из груди,
Мать к Богу молитву свою посылает
За дочку, чтоб счастье могла обрести.
Задуматься стоит об этом, поверьте!
Встречала таких дочерей и сынов.
И, знаете, после родительской смерти
Вернуть всё обратно был каждый готов.