Ползу по глотке угловатой у дракона,
за костыли хватаясь, щиколотки прочих…
За мною дохло волокутся два питона,
до хоть какого воскрешения охочих…
И волосаты, и костлявы два удава…
они по-братски удавили бы друг друга,
но их змеиная судьбина так корява,
что все гадалки погибали от испуга…
Ползу я поводом для гордого хождения…
кто пнёт… – садист; кто перепрыгнет… тот лишь циник…
Как больно быть дрожащим камнем преткновения,
Когда ты мягче каблуков, носков и шпилек…
Христос нательный тоже тащится по полу,
а гвозди вылезшие ранят… (Авва!.. Авва!..)
наткнулся он на медицинскую иголку…
ему и здесь пронзили рёбрышки из сплава…
Да, животом я гулким слизываю сухо
следы с линолеума дома инвалидов…
Тележка что-то проскулила мне на ухо…
В туземный свет я выполз без кодов и гидов…
Тут не житьё, а ожидание рождения…
Пока хмельные санитары мануально
меня от совести не вылечили… Рвения
должно хватить мне на дорогу в мир астральный…
Я подминаю под себя лесную заводь,
Опоясавшую твои нагие бёдра…
Я налегаю на несбыточную память…
Нет, не укатятся обёрнутые вёдра…
рассудка конусы не могут стать потерей…
Воспоминания под громкую грудину
посредством выдохов бескрылых залетели…
там пол и плоть в поту и мраке плющат тину
моих извилин, обезвоженных безмолвьем…
И я наваливаюсь рёбрами на розы!..
До слёз исколотый душистым поголовьем
Я принимаю облегчительные позы…
Когда-то я дарил цветы с поляной вместе
(тогда и шар земной за пазухой вращался)…
я их дарил своей несбыточной невесте…
Я до беспамятства опять навспоминался…
То под заточенным пером, то повсеместно
ты к нашим грёзам мирозданье подгоняла…
Неуловимо-ослепительная бездна(!),
С тобою рядом мне сачков не доставало…
Молил Всевышнего я о синице в небе…
а Он мне ангела за пазуху засунул!..
О том, что надобно и гомельском эдеме
молиться до самозабвенья, я не думал…
Для Жизни, видимо, зародыш наш – излишек…
даже надежде не нашлось штриха судьбины…
Супругой чьей-то среди сбывшихся детишек
по нашей дочери скучаешь ты взаимно…
Повсюду домыслов взволнованные плёсы!..
Мне на мели бы отдышаться хоть до лета!..
Я задаю тебе заочные вопросы
И сам даю на них желанные ответы…
Ползу… ползу… под пузо лезет детский угол,
Где в наказание стоял я под иконой…
Сейчас бы мне её в награду вместо пугал,
Но в учреждении не место свету оной…
Эх, провалиться, провалиться бы сквозь землю!..
Но до неё три этажа и пол подвальный…
Да мне хотя бы уподобиться Корею,
Но не в поступке, а в падении буквальном…
И кто-то палец безымянный в землю сунул!
(В горшке с цветком она трамбована водою).
Я оказался тем перстом и сухо сплюнул
своё бессмертие смертельное с душою.
Я подземелием обглоданный дотошно…
Я чернозёмом присыпал сырые раны…
Во тьме, где прелесть лишь по памяти возможна,
как зарождаются бутоны и фонтаны?..
Во мраке помыслы подспудные виднее…
на чёрном фоне в разноцветие рядятся…
Чем ниже жизнь, тем подноготная живее…
Мои же черти гуртом на меня дивятся…
Зрачками слиплись мы, а после и махнулись
глазными яблоками ради любопытства…
С изнанки зла ланиты ангела раздулись…
они и выдали бесовское бесстыдство…
Когда же черти препарировали взором
моё тринадцатое «Я», то обос…ались.
Я в подсознание земли пополз с позором…
за мною лишь родные ноги увязались…
Я наглотался глубины глухой, планетной,
Жуя по радиусу грунт сырой и пресный…
Здесь даже ВЕЧНОСТЬ остаётся незаметной…
Да просто тут среди земелицы окрестной
она ещё не начиналась… А за мною
полно извилин или человекоточин…
большое землеизмещение, ей-богу,
но плотский корпус мой порочен и непрочен…
Вдруг носом сунулся я в чьё-то межреберье…
грудные дуги больно сделали мне «сливку»…
А существует ли подземное поверье
о любопытности?.. И бьют ли по загривку
тех, кто влезает клювом в несуществованье?..
Здесь корни будущего и его же кости…
отбросы суетности в долгом разлаганье…
А кто тут я?!. Кто здесь хозяева?!. Кто гости?!.
В кромешно-душной тишине вяселлем веет...
и перегаром... и махоркой... и девахой...
Ну неужели (зло...)благовоние не тлеет?..
Похоже, запах своего не знает праха...
«Эй, кто тут в каше земляной так копошится
комками стылыми, как кулачки изменниц?..
От вашей близости недолго подавиться,
А я пока ещё у жизни иждивенец…» –
«Жыўцом засыпаў нас фашыст зямлёю з бульбай…
У свеце лічымся пункцірнымі радкамі,
А для шкілетаў мы – народ з жывою думкай!..
Мы і пад небам існуем, і пад нагамі…» –
«Так, значит, я передвигаюсь по Отчизне…
Какая разница – наземной иль подземной!..
Да я готов быть погребённым на чужбине!..
Лишь бы сундук был сделан из сосны Полесской…» –
«Табе ў космасе спатрэбіцца паветра…
прымі дыханне наша, бо яно без газу…» –
«А не убьют меня покойницкие недра?..» –
«А ты задушаны ўжо жыццём-заразай…»
Я скорбно лёгкие надул мертвецкой жизнью:
упругим трепетом развёрнутых полотен,
ветрами битых и одноэтажной высью,
что прозябала над деревней в пару сотен…
Полесским духом грубой пористой краюхи
в парных губах моей бабули пятилетней…
и трупным запахом Ванюхи да Валюхи,
была там двойня эта первой и последней…
Последний вдох… мыслекружение хмельное
времяворотом обернулось… Для меня ли?..
Винтом вворачиваюсь я во внеземное…
А есть ли в бездне параллельные скрижали?..
Вдруг, как гимнаст после прыжка, я призвездился
на дно ДЫРЫ (ну, может быть, немного ниже)…
словно бы пломбою в ОТВЕРСТИЕ внедрился…
ЕМУ не впору я, но, ради Бога, тише!..
Позволь, молчание, до боли настояться…
пусть и в отсутствие меня как такового…
С НЕБЫТИЕМ густым я буду огрызаться
до появления хотя б ноля родного!..
Мне б только в минус не уйти с ДЫРОЮ вместе…
не по плечу минусовая бесконечность…
и не хочу я к отрицательной невесте,
бо в отражении – сторонняя сердечность…
Озноб мой слизан сквозняком спиралевидным…
Обглодан коконом из вакуумной вьюги…
я в полом конусе без кожи… Бляха, стыдно(!)
перед своей к существованию потугой…
И всё же чаяние вылезло из чаши,
как из кувшина голова по воле трелей…
надежда к смыслу верно ластится на пляже,
где Сож до пяток доползает еле-еле…
Вдруг предвкушение присутствия кого-то
возникло даже не во мне, а где-то близко…
Не у меня ли начинается икота?..
Мой стан колотится от мысли до мениска…
И вот уж рожа чья-то с ОКОМ посерёдке
в лицо мне лезет, словно перед поцелуем…
она, как зеркало в руках у вредной тётки,
что отражением пугает обалдуя,
назло вкусившего землицы из вазонов,
где неполитые цветочки засыхают…
О рыло с ГЛАЗОМ обломал немало взоров
я, отворачиваясь… «Все надоедают!..
Ну, что ты зыришь, одноглазая химера?!.
Быть может, где-то ты кому-то и по вкусу!..
А у меня на красоту другая вера!..
И заблюю вот-вот я… твой анфас безусый…»
«М-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-
м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-
м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-
м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м…»
Манит чудовище мычанием гортанным
в своё как будто накрахмаленное ОКО…
Я начинаю быть отсутствием закланным
Для зарождения исконного итога…
(Слова целуются, а смыслы их плюются,
Не у-па-ко-вы-ва-ет-ся иное нечто.
И силы вышние над разумом смеются,
А всё ж городим для юродивых мы гетто).
В трубе космической застрял я коромыслом…
из переулка мироколицы лишь нота
моё «наверное» пропитывает смыслом…
Я превратился из гипотезы во что-то!..
В ЗЕНИЦУ целит интуиция Полесья…
оно шумит во мне полночными ветрами…
ему неважно – на том свете или здесь я…
везде наставит мне насечек с егерями…
И ГЛАЗ меня – со смаком высосал из вира,
Словно желток холодный из яйца сырого…
Я соскользну вот-вот в нутро какого мира?..
И будут там хоть санитары из былого?..
Пока впотьмах… но предвкушение прищуров
загробный мрак сочло кулисами рассвета…
(Наверно, дух мой из породы самодуров:
ты ему – факт, а он надежду клал на это!)
Я человеческие трели различаю…
и фруктов треск благоуханный… Помогите!..
Упал на мягкое… оно меня качает…
При-под-ни-ма-юсь на лок-тях… Чем удивите?..
Здесь горизонта нет ни там, ни там… О, Боже(!),
с ОГНЁМ целуются послушным люди эти…
а под ногами Иордан с отрадным Сожем
волнами малыми меняются, как дети…
Да мне на Зем-лю ни-ка-кой не хва-тит лу-пы…
Эй, вы, внизу, я и за вас тут слёзно каюсь!
Эй, вы, орлы, я инвалид аж первой группы!
Ползком, ползком по небесам передвигаюсь!
2012