В Полевском, в тихом граде районном

                ПОЛЕВСКОЕ - РОДИНА МОЯ!




* * *

Где мой говор - родной, изначальный,
Где слова, что пришли не случайно?
Не забыл я, как летом дождливым
Не по лужам бродил, а по лывам.

Где тот мир? Каждый день в нём - новина!
Паука там  я звал - косиножка.
А моя продувная одёжка
Называлась чудно - лопотина.

Даже мама там с русой косою
Не красивой была, а баскою.
И  до устали, самой предельной,
Люди робить любили артельно.

Не смотрели, кто окал, кто акал -
Всем  хватало тепла и веселья!
И сосед не предлог, а заделье
Находил, чтоб зайти побалакать.

В мире том даже девка Азовка
Выходила на зов мой немедля.
А теперь и сказать-то неловко:
Не вчера это было - намедни...
               
                1984










*   *   *

            Есть на свете речка Полевая.
По весне черёмуховый цвет
Так её нарядно одевает,
Что другой такой - и в мире нет!

Над её лесными берегами
Пронеслось немало бурь-невзгод,
Но богата речка родниками -
Через годы, чистая, течёт.

Реченька, речушка Полевая,
Звонкая горлиночка моя,
Ты ведёшь напев родного края,
Ничего на сердце не тая.

Не беда, что на пути недолгом
Нянчишь ты один лесной покой,
Без тебя, в конечном счёте, Волга
Не была б великою рекой.

                1975






















* * *

                Выкатывала солнышко заря,
В печи огонь метался на поленьях,
А бабушка стояла на коленях,
На Чудотворца набожно смотря.

Потресканно и строго лик желтел.
Лампадка не по-доброму чадила.
А бабушка молилась и молила
У Бога для меня иной удел.

И в простоте душевной как могла
Ругала «растреклятого германа».
И  были для меня новы и странны
Её слова из горечи и зла.

Но вот, поправив старенький платок
И пригасив чадящую лампадку,
Она преобразовывалась в бабку,
Какую я любил, как только мог.

                1965




















ЧЁРНЫЙ ХЛЕБ

                Сестре Ае

                Я в детстве и тщедушный был, и робкий
Среди военных горестей и бед.
И чёрный хлеб с картофельной похлёбкой
Не каждый день имел я на обед.

В четыре года много ль понимаешь?
И принимаешь, несмышлённо-слеп,
Хлеб, что делила так неравно мама,
Тот липкий, чёрный, тот военный хлеб.

Теперь уж мамы нет на белом свете,
Недолгим было мамино житьё.
И, может быть, её приблизил к смерти
Тот чёрный хлеб, что съел я за неё.
         
                1966

























МОЕМУ ПОКОЛЕНИЮ


                И  кто придумал так бездумно
Нас называть детьми войны?
Да, мы росли порою трудной
Средь тягот воинских страны.

Но разве нас  война растила?!
А не она ли нас тогда
Калечила и сиротила,
Снабжая болью на года?!..

И как же долго, постепенно
Мы отдирали струпья бед.
Но не прошли они бесследно -
Те недоеды детских лет.

И  если ойкну в нездоровье,
То не добром же помяну
Войну, что измеряла кровью
Мою страну во всю длину.

Не знаю, сколько нас на свете,
Но, знаю, - помнить мы должны:
Страны своей мы были дети,
Страны своей, а не войны.

                1985


















* * *

                Как бьётся сердце пережитых лет!
О, мама, это ты, воскреснув, снова
Несёшь сквозь годы сыну на обед
Краюшку хлеба чёрствого, ржаного.

Что я могу сказать тебе в ответ?
Ведь в мире нет ещё такого слова,
Чтобы проникнуть им во дни былого
И защитить тебя от нужд и бед.

Моя тоска стихами разольётся...
А ты идёшь, хоть нелегко идётся,
С тревогой ты глядишь на белый свет.

Как будто бы вокруг - одни напасти,
И душу рвут и рвут они на части,
Хоть бед военных тех давно уж нет.

                1984


* * *

                Был день как день - обыкновенно светел,
Тропой знакомой стадо шло к ручью,
 В метёлках ржи ловил обычный ветер
 Обычную мелодию свою.

Привычно мухи вились над крапивой,
Привычно солнце излучало зной...
Лишь на меже, безмолвный и счастливый,
Стоял солдат, вернувшийся домой. 
    
                1963

      


*  *  *

             В. Н. Молоковой   

             Ещё остался уголок,
Где всё - как было.
Где детство ягод кузовок
В траве забыло.

Где я на тихом склоне дня
Приметить в силах:
Судьба во времени меня
Переместила.

                1991


* * *

                На лугу ромашки расцвели:
Столько их взбелело  над зелёным,
Что от вящей щедрости земли,
Как себя не чувствовать влюблённым?

Чуть взгрустну, и снова наплывут
Те луга, не знавшие распашки,
На которых, глядя в синеву,
Были слишком добрыми ромашки.

                1985
















                БАБЬЯ РОЩА

                Анатолию Калинину, моему
               крестному отцу в литературе

                Трещал мороз, помолвленный с бедой,
Людской бедой, такой, что нету горше!
И к маю не осталось ни  одной
Берёзы в заповедной Бабьей роще.

Там до войны не рай ли был земной:
Цвели цветы, кукушки куковали,
И парни под притихшею листвой
До петухов девчонок миловали.

Но что же делать, коль беда пришла,
Коль нечем обогреть детишек стало?
И женщины рубили для тепла
Деревья там, где юность их бывала.

Но не одним же бедам  гнёзда вить!
Когда осели годы горевые,
Решили люди рощу возродить,
Чтоб к небу ветки вскинулись живые.

Так пусть их беды будут обходить,
Пусть на века кукушки напророчат,
Чтобы парням девчонок здесь любить,
Чтобы не стала Вдовьей - Бабья роща.

                1971











ПАМЯТИ МАТЕРИ

                Всё дальше от тебя, а память так хрупка –
Твои черты тускнеют понемногу,
Ведь столько лет прошло, когда твоя рука
Меня благословила в путь-дорогу.

Да, много лет прошло – уж сам я стал отцом,
Бывал знаком и с радостью, и с горем…
Но вот опять ко мне с заботливым лицом
Подсела ты с душевным разговором.

Знать, в дальнем-далеке заботы нет иной,
Как только за судьбу болеть сыновью.
И время никогда не вырастет стеной
Перед твоей бессмертною любовью.

                1974




























*   *   *

                Может, где-то совсем недалёко,
Может, где-то - рукой подать,
Бродит детство моё одиноко,
Только мне его не увидать.

Вот свистит - вроде, вовсе рядом!
Вот зовёт... Может, маму зовёт?
Хорошо ему - лес её спрятал:
Покричит, посвистит и - найдёт.

Мне бы так-то сейчас аукнуть,
Мне бы так-то сейчас посвистеть,
Чтоб на маму за всю-то разлуку
Хоть разочек ещё поглядеть!

Но не станут леса полевские
Открываться моей мечте:
Тут и сосны уже другие,
Тут и ели давно не те.

                1999

    


















МАЙСКИЕ НАБРОСКИ

                А май совсем не мается,
Когда от ветерка
На небе синь вздымается
И пляшут облака.

Когда звенят монистами
Берёзки день-деньской.
Когда грачи неистово
Кричат наперебой.

Когда ручей, по-вешнему
Весельем обуян,
Поймал деревню здешнюю
В серебряный аркан.

Когда все дни – из радуги,
Когда через плетень
Бросает грозди радости
Пахучая сирень.
   
                1962





















*   *   *

                Вале Прохоровой

                В май зелёный, в май вихрастый
Мы встречались над прудом.
Синий вечер кистью красной
Строил нам воздушный дом.

Волны тихо набегали
И ложились на песок.
Звёзды первые мигали
Там, где чёрен был восток.

Как в кустах тогда прибрежных
Распалялись соловьи!
Как в глазах твоих стонежных
Трепыхался свет любви!

И о наших чувств гармонии
Говорили мы без слов…
Как об этом мне не вспомнить
Даже через сто годов?!

                1963




















АЛЁНУШКА

                Там, у омута, ряской заросшего,
Где вокруг на сто вёрст - ни души,
На спине валуна Алёнушка
Тихо слушает камыши.

Может быть, она только что плакала.
Не от этого ль так синё? -
То ли боль ее в омуте плавает,
То ли омут - в глазах у неё...

Сколько в красках и жизни, и небыли...
Я подобных не видел картин!
Виноватить её, или небо ли,
Что хожу до сих пор я один?

Но когда вся душа моя тронута
Невозможным сиянием дня,
Знаю я, у далекого омута
Ты, Алёнушка, ждешь меня.

                1966





















*   *   *
         
                Ты не из сказов ли Бажова,
Не отпросившись у него,
Пришла из дальнего былого,
Пришла из детства моего?

Я помню: озеро лесное,
На камне девушка с тоской
Полощет тихою волною
Свой длинный волос золотой...

Наивный лепет детских сказок,
Ты сердцу бесконечно мил!
Пускай не видел я ни разу
Тобою сотворенный мир.

Но свежесть чувств и яркость красок
Выносит человек всегда
Из мира этих детских сказок
В запас выносит, на года.

Не потому ль с волненьем новым
Тревожно память ожила:
Ты не из сказов ли Бажова
Ко мне, нежданная, пришла?
 
                1962
















                *   *   *
           Нет, от твоей зовущей тени
                Всю жизнь мне, видно, не уйти.
                Тот робкий ветерок весенний
                Догонит на любом пути.

                Вздохнуть заставит грустно-грустно
                И день идущий позабыть.
                И сразу в сердце станет пусто -
                Захочется с тобой побыть.

                Но ты в судьбе моей нескладной
                Блестишь луною из воды:
                Хоть близок образ твой желанный,
                Да разве мне доступна ты?

                Вот образ твой все ближе, ближе...
                Хочу схватить его рывком!
                Но лишь одна вода забрызжет,
                Да в ней луна махнет хвостом.

                А ты о первом нашем чувстве
                Забыла, как и обо всем.
                Живешь, моей не зная грусти,
                Не вспоминая ни о чем.

                1963
















* * *

                Не ты ли ночью мне в окошко
Стучалась робко в тишине,
И не твоя ль, скажи мне, ножка
Меня тревожила во сне?

Но это может лишь присниться...
А наяву, а наяву -
В лесу озябшая синица
Зажгла последнюю листву.

И - грусть, и робкая надежда.
А в результате - ничего!
И ты пройдешь, хрустя одеждой,
Не бросив взгляда одного.

А я с тоской пустопорожней,
Чтоб как-то смягчить боль беды,
Куплю на память - так похожий! -
Портрет одной кинозвезды.

                1963




















               
                * * *
   
             Фотография сохранила
                Тихий облик твой, как смогла...
                Ах ты, Катя-Екатерина,
                Как коса твоя тяжела!

                Чем с тобою мне поделиться,
                Чем похвастаться я смогу?
                От слетевшей с души жар-птицы
                Только пёрышко берегу.

                Не имея о том понятья,
                С фотографии смотришь ты.
                И не вянут на легком платье
                Незатейливые цветы.

                1968

                * * *

              Домик твой под горою Думной
                Так одрях от бегущих лет,
                Что теперь и поверить трудно -
                Он ли это глядит на свет?

                Покосившиеся ворота
                Почернели, как от тоски,
                И от нашей скамьи, у заплота,
                Ни одной не осталось доски.

                Нет и яблоньки той, дикарки.
                Только, броские за версту,
                В палисаднике «кудри царские»,
                Что-то помня еще, растут.

                1970

 


         
* * *      
                Володе Дагурову
                За окнами куражится зима,
Она сегодня с полночи сердита.
И как увлечься книгою открытой,
Коль ночи тьма совсем сошла с ума.

Зима, видать, предчувствует весну,
Как будто знает - мало ей осталось...
Неужто я, когда подступит старость,
Как и зима, куражиться начну?

До той поры мне б лучше не дожить,
А то ведь даже грустно и представить,
Как буду я с самим собой лукавить:
О молодости мне ль пока тужить?

А молодости той - и след остыл...
Но, Бог ты мой, откуда эти мысли?
Ещё не годы надо мной нависли,
А лишь зимы последний снежный пыл.

Ведь утром встану, гляну за окно,
Увижу - «ель сквозь иней зеленеет»,
И солнце на пригорке лапы греет,
И мне ещё немало дней дано!

                1964
















*   *   *

                Вдаль ведёт лыжня.
Ровен поскрип лыж.
А вокруг меня
Распростёрлась тишь.

А вокруг меня
Частый ельник спит.
Вдаль ведёт лыжня,
Тихо снег скрипит.

Вдаль ведёт лыжня:
То в овраг сбежит,
То, мечтой дразня,
На угор спешит.

Довела меня
До твоей избы.
Повела лыжня
Дальше две судьбы.

                1970





















* * *
                Юрию Неизвестному

                А вокруг - снеговое цветенье!
Белизна ослепляет до слёз.
И наводит мороз просветленье
На январские думы берёз.

Я в сверкающем этом затишье
От себя самого убегу.
Лишь, от лыж отставая, двустишья
Долго будут кричать на снегу.

                1976



* * *
                М. А.
                Такие холодища устоялись -
Душа осеребрится на ветру!
Мы звёзд с тобой на небе не считали,
Мы просто наблюдали их игру.

Любимая, откуда мы такие,
Что до сих пор не устаём мечтать?
А в холода над матушкой Россией
Все звёзды можно за ночь сосчитать.

                1970















*  *  *

                Эти светлые дни, тишина и безветрие,
Да кричащая лебедем белизна…
Ты простишь ли когда мне былое безверие,
Белокурая девушка Зима-Зима?

Не от скуки с годами становятся умными,
Но всё реже и реже я слышу теперь,
Как ты ходишь, скрипя белоснежными унтами,
Под окошком моим на морозной тропе.

Было время, когда я кричал тебе: «Здравствуйте!»
И с открытой душою с крылечка сбегал,
И живительный воздух, холодный и царственный,
Беззаботно и жадно всей грудью вдыхал.

Окружала меня ты лесными невестами –
Каждой веточкой малой звенели они!
И летели под лыжи, задорно и весело,
Беспечальными звёздами светлые дни…

Знаю я, не измерить годами-минутами
Эту жизнь, но с одним обращаюсь к тебе:
Ты подольше скрипи белоснежными унтами
Под окошком моим на морозной тропе.

                1963















 

                *   *   *

            Этой ночью вызвездились краски,
                И дрожат в нахмуренном окне
                Стариной взлелеянные сказки,
                Тишиной заманенные в снег.

                Будто в этих блёстках-перезвёздках
                Чьи-то души ожили сейчас,
                И глядят из россыпи морозной
                Тыщи глаз, любимая, на нас.

                Тыщи глаз озябших... Ты не бойся,
                Если приглашу гостей я в дом -
                Надо же кому-то позаботиться
                О застывших сказках под окном.

                Пусть войдут, пускай внесут немного
                Холодка на лапках снеговых.
                Нам тепла, родная, слава Богу,
                Хватит и не только для самих.

                1970




















*     *     *

                Ольге Алтуфьевой

                Детство, детство - лыжня золотая!
Не с твоей ли вершины лечу?
Дни мелькают, как пеночек стая,
И  не знаю, куда докачу.

Кто-то сзади упал, кто-то въехал,
Испугавшись разгона, в кусты.
Для кого-то уже не помеха
Ни соперник, ни спуск с высоты.

Эх, родные до грусти просторы,
Расшибусь, но дружков - обгоню!
Мне ли жить без удач и задора
В этом самом прекрасном краю?!

Ветер бьёт, не жалея, по скулам,
Снег слепит аж до слёз белизной.
Вот лыжня к трём сосёнкам метнулась,
Вот сосёнки - уже за спиной!

Не оставь меня, звёздная скорость!
Пусть послужат сто лет для души
И звенящая даль косогора,
И рисковой лыжни виражи!

                15.09.85














           ШАНЬГИ

                Августе Андреевне Шляпниковой

                Я приеду к тебе, приеду
Всем делам своим вопреки.
Ты, как мама когда-то, к обеду
Шанег с творогом напеки.

Я не пробовал слаще яства,
И в бродяжьи мои года
Вспоминалась мне часто-часто
Немудрёная та еда.

Не понять никому чужому
Голод мой - прошли голода!
Но тоска по родному дому
Для меня, словно голод, всегда.

Иногда она в столь незвонком
Вдруг окажет себя, в столь смешном,
Но в таком, что я знал ребёнком,
Но в таком для души родном!..

Напеки, сестра, поусердствуй,
Как у нас в Полевском пекут...
Их и тут испекут соседки,
Да ватрушками назовут.

                1961















* * *

                Валерию Пинигину

                А в памяти - весёлая пора...
Эх, детство, детство,
Как же тут не вспомнить
Былые дни, где жизнь была - игра,
Где так легко
Сияньем дни наполнить?!
               
Как видно, беззакатные они,
Коль столько лет
Хранит их нежно память.
Да дням таким и в нынешные дни
Не жалко даже памятник поставить!

Пускай замрут и Юрка Горбунов,
И Сашка Полежаев, и Валерка ...
Эй, господин Пинигин, ты готов.
Со мной такую провести поверку?

Я вижу, как на лыжах, чуть присев,
Ты мчишься с горки в худенькой одёжке...
Замри вот так! Замри, не потолстев,
Не постарев на жизненной дорожке...

Ах, детство - птица яркого пера!
Как, жизнь прожив,
Хоть раз тебя не вспомнить?
Чего молчишь, старик? Давно пора
Стаканы, чем положено, наполнить.

                2.02.02





КУКУШКА

                Памяти С. Ф. Стародуба
                А кукушка столько лет
Мне о счастье куковала.
Но качнулся белый свет,
И душа затосковала.
И когда в остывший след
Мне дозволили вглядеться,
Встал из прошлого скелет
И сказал: «Твоё наследство».
И на груды черепов
Указал фантом костлявый:
«Сколько выбито умов
Обезумевшей державой!»

А кукушка столько лет
Мне о счастье куковала
И дорогою побед
Страшный путь наш называла.
Но когда в остывший след
Мне дозволили вглядеться,
Проклял я весь белый свет
За идейные злодейства.
И задумался: куда
Гонит нас вперёд и дальше
Непонятная нужда
В бестолковщине и фальши?!

Отчего нам столько лет
Лишь кукушка куковала?
Пережили орды бед,
А ума - не прибывало.
И на новый наш Совет
Я смотрю с надеждой шаткой:
Всё же крепок тот завет,
Где всегда - по Сеньке шапка.
Хоть кукушкиных затей
И поменьше нынче стало,
Но кормить её детей
Умным людям не пристало.

                1989




* * *

            Александру Шахмину

                Где ум ни слов, ни пищи
Раздумьям не найдёт,
Душа своё отыщет,
Душа своё возьмёт.

Она особых правил -
Она и под ножом
Верна одной лишь Правде
И в малом, и в большом.

И смысла нет в обмане
Для праведной души
Ни в сладостном тумане,
Ни в горестной тиши.

Так пой, пока поётся,
Рыдается - рыдай!
И душу, коль смеётся,
Тоской не занимай.

Ведь лишь к душе свободной
Находят путь родства
И женщины, и звёзды,
И звуки, и слова.

                1992














БРАТ
                Саше Попову

                У брата, у двоюродного, горе:
Отец, мой дядя, - умер. И семья
Среди невзгод в послевоенном  годе
Осталась без кормильца... Это я
Потом уж понял, а тогда - и брату
Не в силу было осознать утрату.
   
У тётки - ни сноровки, ни подпорки.
Как пятерых мал-меньше прокормить?
И вот решила тётка самых жорких
Троих ребят в детдом определить.
И брат, с которым я летал с катушки,
Пошёл играть в казённые игрушки.

Картины той вовек мне не забыть:
Остриженный, прижав Алёшку с Манькой,
Стоит мой брат. В глазах слеза рябит.
Зовёт его охрипшим басом нянька.
А он - стоит. Другой он голос ждёт.
Но молча мы выходим из ворот.

Каким высоким был забор детдома!
Я через щель пытался по душе
Не раз поговорить. Но незнакомо
Лицо у брата стало. И уже
Ничем  не мог я Шурку раззадорить.
Неразделимо, знать, бывает горе.

И с той поры какая-то черта
Лежит меж нами. Словно тень забора
Из горьких дней  проходит сквозь лета,
Мешая откровенью разговора
И близости душевной. И вина
Меня терзает. Только в чём она?

                1985





*   *   *
                Вале П.

                Ты не знаешь о том, что ты знаешь.
Ты забыла, но помнит душа,
Как однажды в сияющем мае
Вдоль речного мы шли камыша.

Мы друг другу в глаза не смотрели
И  забыли совсем о словах.
Только бились, кружились и пели
Наши чувства в звенящих сердцах.

Камышинки тянули к нам шеи,
Безуспешно пытаясь узнать,
Почему мы своих отношений
Не спешили любовью назвать.

Просто ласточки низко носились,
Просто ласково мялась трава,
Просто ландыши в руки просились
И ненужными были слова.

                10.01.99




















                АКРОСОНЕТ

              Давай забудем хоть на время
                И возраст наш, и боль утрат.
                Авось, не только для смиренья
                Нам чувства высветлил закат.

                Еще душа в пылу горенья
                Способна даже свой распад
                Отобразить на звучный лад,
                Раздумьем вызрев до прозренья.

                О, мудрость, слишком поздно ты
                Канвою стала Красоты,
                Основой жизненного смысла.

                Воистину, зачем живешь -
                О том, увы, в конце поймешь.
                И загрустишь - не так все вышло...

                1988























*   *   *
                Александру  Чусову               
                И опять неприкаянный дождик
По улицам бродит,
Третий день не находит,
Тоскливый, покоя себе.
И опять над душой
Ни луна и ни солнце не всходят:
Как вперёд ни гляди, -
Ни надежды, ни цели в судьбе.

Это что же, опять
Только серые мысли - докука?
Это что же, опять
Даже память и та не пробьёт
Маломальский просвет
К тем местам,
Где не водится скука,
Где меня б не пугало
Засилье тревог и забот?

За  дождём где-то глухо
Пыхтит, надсаждается поезд.
Он  не "скорый", он - местный,
Но график и в дождь не сорвёт.
Вот он свистнул вдали,
И замшелый наш Каменный Пояс
К остановке его
На карачках  лесистых  ползёт.

Что же,  можно считать, -
Скоро будет моя остановка,
Если жизнь  наша -  поезд,
А  мы - пассажиры лишь в ней.
Только пусть попрощаться
Придёт со мной девка-Азовка,
Пусть простит, что при жизни
Так мало провёл я с ней дней.

                17.10.99





*   *   *

                Коле Турыгину

                По перелескам детства бродит память,
Дорогу находя по светлякам
К местам, где ноги знают каждый камень,
И звёзды припадают к родникам,

Где дни проходят, травы не сгибая,
А звон косы - провис на тишине,
Где ключевая речка Полевая
По камушкам струится в душу мне.

                1968


 * * *
                Учительнице моей
                Алле Сергеевне Полежаевой

                Нет, не зря я все же двойки
В «Первой» школе получал:
Как без них бы я на стройке
Всесоюзной побывал?

С этих двоек, жизнью тёртый,
Я пахать могу - как зверь!
Только сам себе пятёрки
Не поставлю и теперь.

                23.03.96











                * * *
               
                Николаю Вахтину

             Родная Россия - страданье моё,
                От рос да от силы прозванье твоё:
                Своей добротою ты сильной слыла,
                Своей чистотою гордиться могла.

                А чем же нам славить идущие дни?
                Повсюду картавят вороны одни.
                Повсюду разрухи полынь-лебеда:
                И в поле, и в духе хозяйка - беда.

                Как будто с какой чужедальней земли
                Учёной ордой эти беды пришли.
                Глумятся и ржут над твоей добротой,
                И свищет их кнут над твоей чистотой.

                Воспрянь же, Россия, и духом скрепись,
                И с прежнею силой пред миром явись!
                Ты в горе не стонешь, в беде не грустишь,
                В воде не утонешь, в огне не сгоришь.

                Своей добротою ты сильной была,
                Своей чистотою гордиться могла,
                От рос да от силы - прозванье твоё.
                Воспрянь же, Россия, - дыханье моё!
               
                1993














                АКРОСТИХ

             Непонятым непросто в мире жить,
                И просто стать банальным и понятным...
                Каким себя мне словом обложить,
                О прошлом вспоминая невозвратном?

                Любил, сорил, куражился и пил,
                А к Истине себя, увы, не поднял.
                Юродивый в те дни и то бы понял,
                Во что мне обойдется глупый пыл...

                А жизнь идет. А жить все тяжелее.
                Хоть износил сто хомутов на шее,
                Твержу еще удаче: "Не уйдешь!"

                И друга молодого заклинаю:
                "Не лги себе, и миру не солжешь.
                Уж это, ты поверь, я точно знаю".
               
                1988























* * *

              Валентине Гостюшевой
 
                Когда смотрю на прожитое
И пережитое своё,
Мне кажется: и жить не стоит -
Так доконало бытиё!

Но, доведённый до предела,
Я всё ж в отчаянье не впал,
А всё, чем жил, - поставил в дело
И боль Поэзией назвал.

И как ни странно, как ни грустно,
Но все слова моей тоски
Звучали с той печалью русской,
Что вековечна на Руси.

И, может, через песню только
Я сердцем понял: стоит жить!
Ведь люди вытерпели столько,
Что жизнью грех не дорожить.
            
                9.11.99




















*   *   *

                Георгию Баженову, полевчанину

                Когда живёшь, не чувствуя, что скоро
Придёт в любой момент и твой конец,
Проводишь дни то в выпивках, то в спорах...
И в тридцать лет - ты всё ещё юнец.

И кажется, что жить так будешь - вечно!
И лишь потом, лишь с возрастом поймёшь,
Что жизнь, увы, скупа и быстротечна,
Что дни твои - с небес летящий дождь.

И начинаешь думать, начинаешь
Жалеть о том, что время не берёг.
И наверстать пытаешься, и знаешь,
Что ничего уже не сделать впрок.

Что жизнь, увы, скупа и быстротечна...
И сыновей до жалких слёз бранишь
За то, что так ведут себя беспечно.
 И ничего-то им не объяснишь.

                13.08.2000


















* * *

                Сыну Андрею

                Живу на пятом небе, а хотелось
                И на седьмом пожить бы... Но, увы,
                То ль дерзости не выделила смелость,
                То ль не было согласия Москвы.

                Ведь я и с тем, что на душе имелось,
                Нацеленно не мучил головы
                И пел о том, о чём легко мне пелось,
                И не ходил в подпасках у молвы.

                А что не снилось - то и не случилось,
                Душа мечтой напрасной не лучилась:
                Зачем желать мне то, что не иметь?

                Пусть на седьмом не побывал я небе,
                Я и на пятом знал и быль, и небыль.
                Так стоит ли о чём-то сожалеть?

                31.01.99

               

 


















                * * *
                Сыну Евдокиму

                Как доли без беды,
                Нет воли без печали -
                О том ещё следы
                Отцовских лет вещали.

                Так почему ты им
                Не придавал значенья,
                Когда мечтам своим
                Искал предназначенье?

                Ведь сколько у судьбы
                Ни требуй лучшей доли -
                Нет воли без борьбы,
                Как счастья нет без воли.

                И как бы ни хотел
                Достичь заветной цели,
                А силам есть предел
                В любимом даже деле.

                Гляди! Последний свет
                Истачивают звёзды...
                Не поздно ль вспомнить след
                Отцовских бед? Не поздно?

                3.04.99
















* * *
                Девкам-Азовкам*

                Загрустил... А давно ли девчонки
Приходили, читали стихи.
И глаза их, и бойкие чёлки
Вызволяли меня из тоски.

И казалось: им счастья - не мерить,
И мечталось: им жить - не тужить.
И хотелось всю душу доверить,
Все вопросы-заботы решить...

Где вы, школьницы милые, где вы?
Где стихи, что прославили вас?
Кто направо ушёл, кто - налево,
Кто всю душу на кочках растряс?

Как хотелось бы чем-то помочь вам:
Остеречь, подбодрить, удержать...
Ночь грядёт!
                Что сулит эта ночь нам?
Но не стоит заране дрожать!

                23.01.2000
- - - - - - - - -
* Девками-Азовками прозвали юных полевчанок
московские поэты на фестивале «Тавдинская ветка» в 1995 году.

















В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ

                В.В. Малаховой   

                Можно много человеку
В день рожденья пожелать:
Мол, живи на радость веку
И не смей заболевать.

Мол, пускай тебя все беды
Обегают стороной,
А в делах - лишь звон победы
Пусть трезвонит над тобой...

Боже мой! Какая скука,
Если так вот жизнь прожить:
Всё-то делать по наукам,
Всем на свете дорожить.

Ни судьбу поставить на кон,
Ни взгрустнуть в немой глуши,
Ни попеть и ни поплакать,
Как ведётся, - от души.

К чёрту скуку карантина!
Вам так жить - вовек не смочь.
Вы и так ведь, Валентина,
Победителева дочь.

Не бывали вы покорной,
Нелюбимой меж людьми.
Вы живёте жизнью полной,
Даже - с верхом, чёрт возьми!
               
                5.04.02









* * *

                Ритте Мусатовой

                Я стал как будто лишним:
Не жду желанных встреч,
Не думаю о ближнем -
Себя бы уберечь!

Туманны стали дали -
Аж неба не видать!
И то, о чём мечтали,
Как можно ожидать?

Стою, переминаюсь,
Гадаю: кто есть кто?
Куда шагнуть - не знаю,
И где узнать про то?

Ведь стал я - словно лишний,
Открылась течь  в душе.       
И даже смысла жизни
Не нахожу уже.

Бывало ли такое,
Чтоб нем стал белый свет?..
И нету мне покоя,
И упокоя - нет.
 
                23.02.02
               













*   *   *

                Не успел и к подушке припасть,
Как заслышал «Прощанье славянки».
Это Федька Сарганов опять,
Загрустив, заиграл на тальянке.

Свою дедову чудо-гармонь
Оторвал он у бабки от сердца,
И  не звуки, а млечный огонь
Рассыпал по дворам с малолетства.

Век мне видеть, раздвинув быльё,
Как с находкой своей музыкальной
Он идёт через детство моё
С песней самою запоминальной.

Всё я помню - и запах, и цвет,
И заливистый голос тальянки.
Только Федьки Сарганова нет -
Не спасли, не сработали планки.

Что он думал, шагнув на окно,
Там, в Москве, на седьмой верхотуре?
Может, взлёт он готовил давно,
Да сорвался при жизненной буре?

Ничего мне теперь не узнать,
Только слышу «Прощанье  славянки» -
Это Федька Сарганов опять,
Загрустив, заиграл на тальянке.

                1989











*   *  *
 
                Валентину Шахмину

                Я смотрю на лохматые горки,
На весёлую сосен хвою
Из окна дальнозоркой каморки
И засохшую корку жую.

Хороша ты, сторонка родная!
Так и чую - сейчас запою,
Чуть остывшим чайком запивая
Расчудесную песню свою.


И зимою мой край чудно зелен,
И в невзгоды отрада одна -
Любоваться им тихо. Везде ли
Столь чудесный есть вид из окна?

Вот под самою тучкой колючей,
Там, где ветер вихрастый живёт,
Кружит ворон из сказки дремучей
И в новейшую сказку зовёт.

Сколько помню себя, столько были
Мне опорой, надеждой моей
Эти горки-пригорки из были
И прошедших, и будущих дней.

С ними беды все переносимы -
Не позволят подолгу тужить:
Да и эти голодные зимы
Не они ли велят пережить?

                9.01.99









* * *

                Владимиру Тесаловскому

                Как медлило с восходом нынче утро!
Как долго без открытого лица
Слонялось между горок бесприютно
В какой-то серой маске мертвеца.

И стало мне казаться почему-то,
Что дня - не будет, что мне до конца
Придётся жить при  этом свете смутном,
Благодаря и за него Творца.

Вплотную, видно, старость подступила
И все мои надежды затопила -
Мол, эта роскошь больше ни к чему.

Но есть ли время рассуждать про старость,
Коль, может, жить-то - с гулькин нос осталось?
А дел-то столько - края нет всему!
 
                17.01.99





















ХУДОЖНИК

                Евгению Ильину

                Я ухожу... Мольберт с усмешкой едкой
Мне смотрит вслед - так трусу смотрят вслед.
Я ухожу. Листок с осенней меткой,
Как рот открытый, жадно ловит свет.

Он задохнётся. Облетит. И будет
За ним, смеясь, гоняться сиверок.
Он упадёт. Его затопчут люди.
И кончится листка короткий срок...

Прости, листок, прости меня, кленовый,
Я, может, первым затопчу тебя.
Я, может, первым стёртою подковой
Вдавлю тебя в песок небытия.

Вдавлю, и вдруг с твоим прощальным хрустом
Откроется мне истиной простой
Смысл бытия, а значит - смысл искусства.
И я вернусь, решительный и злой.

                1963



















* * *

                Юрию Ляпину

                С какой торжественностью строгой,
Сияя россыпью светил,
Стояло небо над дорогой,
И я тому свидетель был.

Какая мощь в его мерцанье!
Какой живительный покой
В неслышном леса воздыханье
Под упоительной луной.

Ну что еще от мира надо?
Какого жду от жизни дня,
Когда вселенская прохлада
Крылом коснулась и меня.

Когда иду своей дорогой,
И время есть, чтоб подсмотреть,
Какой торжественности строгой
Исполнена ночная твердь.

                1990



















* * *

                Яше Рейтеру

                Теплынь... Зиме давно, по сути,
Пора замаливать грехи.
А у меня вторые сутки
Пурга не улеглась в стихи.

И чем помочь себе не знаю,
Хоть у ручья спроси теперь.
Но все ручьи лесные к маю
Буравят путь через апрель.

Весь край давно весной разбужен,
И как некстати мой побег
В былое... Ну кому он нужен
Прекрасный мой  вчерашний снег?

                1971
























* * *

                Борису Абрамову

                Средь полей, быльём заросших,
В днях, где был я молодым,
Ходит память-агрономша
По угодиям своим.

От её больших стараний,
Не смиряемых и сном,
Колоски воспоминаний
Наливаются зерном.

С каждым годом ей работы
Добавляет возраст мой,
И у ней - одни заботы,
Ну а льготы - ни  одной.

Ходит милая, хлопочет,
В тех деньках вздыхая вновь,
Где, как аленький цветочек,
Светит первая любовь.

                1978



















* * *

                Вале Прохоровой

                Я видел тебя! Это - правда.
В осенней сквозной тишине
Явился твой образ однажды,
Как сон позабытый, ко мне.

И сразу запахло июлем.
Я слышал жужжанье шмеля.
И мысли тихонько коснулись
Заросшего временем дня.

Как мог я забыть про такое -
Про этот лесной уголок,
Где мы не искали покоя,
А жизни вбирали урок?

Там травы стояли - по пояс!
Там сосны - рвались из земли!
Там скорый, как дни наши, поезд
Мелькнул и растаял вдали.

                1965



















* * *

                В. П.

                Зачем в такую ночь густую
Ты вспоминаешься опять,
Как будто можно не впустую
Твой стук в окошко ожидать?

Зачем так слепо мы когда-то
К легенде древней отнеслись
О половинках двух разъятых,
Которым надобно сойтись?

Не знаю, с кем ты, как ты, где ты, -
Но обложила мысль кругом:
А вдруг и ты не обогрета
Своим семейным очагом?

И ты души не залечила...
За что ж судьба, как двух слепцов,
Нас так безбожно разлучила,
Что не отыщешь и концов?

С тех пор и в жизни не устроен,
И нет пристанища душе,
Хоть столько замков понастроил,
Что мало воздуха уже.

                1984














* * *

                Машеньке

                Как долго я искал в тиши созвучья
Для самой лучшей песни о тебе.
Уже в костре давно сгорели сучья,
И след остыл твой лёгкий на тропе.

Когда ушла? Куда? И не заметил.
И нет теперь обидней ничего,
Чем эта песня, лучшая на свете, -
Звучит, а я не знаю для кого.

                1992


                * * *

            Неужели не вспыхнет звезда
                С новой силой средь млечности ночи,
                И не хватит ни страсти, ни мочи
                В день былой заглянуть сквозь года?

                Неужели уже никогда
                Не забьется томительно сердце,
                И душе моей не разгореться
                Тем огнем, что горела всегда?

                Неужели ушли навсегда
                И минуты мои, и мгновенья,
                И остались одни откровенья,
                Да и те не оставят следа.

                1998








* * *
                Володе Суренкову

                Я день прожил, как поле распахал.
И ничего мне больше не осталось,
Как только ублажать души усталость
И вспоминать её былой накал.

О, как она таскала среди скал
Весь день свой плуг, забыв про лень и старость,
Как ей аукалось, как откликалось
На поле, где я молодость искал!

Где видел я одних лишь скал оскалы,
Но, не страшась, горя во весь накал,
Душа аукала, и оживали скалы,

И превращались вновь во дни былого,
Которое пожить решило снова
На поле, где я день-деньской пахал.

                10.09.95






















 * * *   
                Люде Плотниковй

                До чего же ты, лес, изменился -
Нет и метки от прежней весны!
В сосняке, что от хвои клубился, -
Ни одной неподсочной сосны.

А где грузди росли да волнушки,
Там поганок полно развелось.
И уже не замрёт на опушке
Чудо-юдо рогатое - лось.

И, наверное,  мне до заката
Не найти даже места уже,
Где у Ельничной речки когда-то
Был нам с милою рай в шалаше.

                1976               

























* * *      

                Тамаре

                Для заварки чаёвной душицу
Мы искали, готовясь к зиме,
И, тревожа то белку, то птицу,
То и дело склонялись к земле.

Как обидно порою нам было,
Что сознанье у нас, русаков,
Может, знало, да только забыло
Все названья и трав, и цветов.

Хорошо, что на горке на Острой,
Там, где сосны глядят с высоты,
Мы заметили в зелени пёстрой
Краснопёрые эти цветы.

Хоть была то, скорей не душица,
Но с надеждой - сгодится, нечай! -
Лишь успели домой воротиться,
На цветах заварили мы чай.

И нектаром пахнуло медовым!
Всё ж природа добра даже к нам,
Всё забывшим, жильцам непутёвым
На земле на родной - русакам.

                21.08.93









                ПОЛЕВСКАЯ СТАРИНА
                Алексею Кожевникову, краеведу
                Умели наши деды
Обстроить быт свой так,
Что, коль пойдёшь по следу, -
Не упрекнёшь никак.
Все горочки - с названьем,
Все в срубах - родники...
И всё-то - с пониманьем,
С хозяйской всё руки!
И лес тут был не хлипким -
Могучим лес был тут!
Бывало, даже липки
Зазря не обдерут.
Как  «опчество» решило -
Тому и в жизни быть!
И кто посмел бы шило
В мешке своём таить?
Порядок был повсюду,
Во всех местах окрест.
И никакому блуду
Не находилось мест.
Умели и трудиться,
И праздники справлять -
Учёным экспедициям
Сто лет здесь промышлять!
Знать, потому и зряшной
Не ведали беды
Неграмотные наши
Сермяжные деды.
А чтоб тоски-заразы
Не знать по вечерам,
Придумывали сказы
На зависть всем  векам.
Досыта надивиться
На каменный цветок
И в мировых столицах
Пока никто не смог!
И слово было - честно,
И зрел был плод труда...
Неужто всё исчезло
На вечные года?
                31.12.98



* * *
                Наталье Бобровой
                Я видел мир таким,
Каким хотелось видеть.
И только потому
Я на него в обиде,
Что слишком поздно он
Меня за шкирку взял
И долго тряс - да так,
Чтоб  Истине я внял.

Ведь как ни хороша
Фантазия людская,
А жизнь прекрасна та –
Идёт она какая.
В ней счастья - лишь на грош,
Но этот грош - бесценен.
И как сияет он,
Коль мир - обыкновенен!
                30.09.2000

*   *   *
                Вере Глинских
                Пока есть радости - живу,
И беды есть - живу.
Живу, пока свой хлеб жую,
А в снах - Её зову.
Силён не силой человек,
А разумом-умом:
Понятия "чело" и "век"
Слились недаром в нём.
И духом не пропасть во зле,
Хоть бед вокруг - не счесть,    
Коль есть Надежда на Земле
И Вера - тоже есть.
                А потому пока живу
И думаю пока,
Любовь спасительной зову...
И прав наверняка!
                24.02.02






* * *
               
                Зимуем, Машенька!  Опять
С тобой мы Бога прогневили:
Своих цыплят пересчитать
И этой осенью забыли.

Но не трястись же над судьбой,
Коль, не обманывая возраст,
Еще способны мы с тобой
Увидеть небо в крупных звездах.

Еще нам строить этажи
Своих надежд и устремлений
             И понимать, что эта жизнь
             Не для усталости и лени.

             Пусть нытики над ней скулят -
             Ведь мы с тобою не чета им.
             А что касается цыплят,
             То после их пересчитаем.

                1975


















* * *

                Заузорил окошко январь.
Воет ветер в печной трубе.
Не поставить ли самовар -
Чем ещё угодить себе?

Может, крепкой заварки чай
Сгонит холод с невольных дум
И научит не замечать,
Чем стращает ветер-ведун.

Ведь по крови я - славянин.
И не зря же, в конце концов,
Я среди городских теснин
Славил землю своих отцов.

Пусть она привечает меня
Снежным зноем крутых ветров -
Для тепла мне к исходу дня
Хватит даже вязанки дров.

Что ж ты, дедовский самовар,
Не поёшь, как давным-давно?..
Всё сильнее стучит январь
Белым клювом в моё окно.

                1970
















* * *

                Мне с тобой бы покалякать,
  Мне с тобой бы посидеть
   Да поесть опять со смаком   
   Детства давешнего снедь.

   Эх, года мои, годищи!
           Вот бы скинуть лет полста
           Да в родимое жилище
           Заскочить, мальцом представ.
 
           И послушать бы по новой
           Тихий плеск твоих речей,
           Чтоб от сути их здоровой
           Стать и чище, и мудрей...

           Где ты, бабка Катерина,
           Средоточье доброты?
           Хоть давно уж с "Белой глиной"*
           Навсегда сроднилась ты,
 
           Хоть давно и жизнь другая,
           Хоть давно и мир другой,
           Только ты всегда такая,
           Я любил тебя какой.

           Как, скажи, тут не заплакать?
           Ведь я нынче - да и впредь! -
           Лишь с собой могу калякать,
           Лишь с тоской могу сидеть.
         
                27.12.98               
___ ___ ___ ___
* Белая глина - кладбище (местн.).









* * *

                Когда утихнет боль во мне,
Я напишу о том,
Как при закатной тишине
Светился отчий дом.
               
Как скорбной матери рука
Махала мне вослед,
Хоть знал я, знал наверняка,
Что мамы больше нет.

Что в доме, где любой венец
Родным я называл,
На мачеху глядит отец
И ждёт её похвал...

Я напишу про тот закат,
Про ночь, что я насквозь
Прошёл, ступая наугад,
Про боль свою - до звёзд!
             
Я напишу... Да что писать,
Коль мысли рад одной:
Всё ж начал жизнь свою «плясать»
От печки от родной.

                1986

















* * *
                Николаю Рубцову

                Бродит память по своим дорожкам
Всё вокруг да около тех мест,
Где когда-то с деревянной сошкой
Наступал мой дед на тёмный лес.

И плывут, плывут ко мне туманы:
Вижу - солнце из речонки пьёт,
Тополя в зелёные карманы
Напихали гомон воробьёв...

Это там моё гуляло детство,
Словно жеребёнок на лугу.
Почему же я своим наследством
Нынче погордиться не могу?

И когда зовут меня: «Деревня!» -
Я смущаюсь, словно виноват,
И спешу у городских доверье
Заслужить, они ж - на хвате хват!

И под них подделываясь робко,
Я по их законам и живу.
Даже суп картофельный похлёбкой
И во сне уже не назову.

И меня теперь уж не заманят
Ни деревня наша, ни поля...
Для кого ж хранят в своих карманах
Воробьиный гомон тополя? 

                1966










РОДОСЛОВНАЯ

                В темноту упёрлась память, и слова
Не окликнут, не приветят никого...
Не Иван ли я, не помнящий родства?
Ведь из предков - знаю деда одного.

Знаю только, что крестьянских я кровей,
Что лишь тем и примечателен мой род -
Хлеб растили, поднимали сыновей
Мои предки на земле из года в год.

Да и сам я от рождения - мужик,
И  крестьянские понятья у меня:
Был бы хлеб, а остальное - набежит,
Были б руки, и - ответит им земля.

                1979

























*  *  *
                Тамаре Чуниной
                Наступила пора откровенья,
Но среди опустевших лесов
Одичалое эхо в смятенье
Не разбудит ничьих голосов.

Всё плотней надвигаются тучи,
Глохнут зори от их тишины...
Так с каких же ты светлых созвучий
Вновь сошла в мои поздние сны?

И опять я в былом пропадаю,
Все безвинные вины храня.
Потому и к ногам припадаю
Подступившего нового дня.

Потому на притихшей опушке,
Где ещё по-сентябрьски синё,
Всё мне слышатся зовы кукушки
И глухие рыданья её.

                1974





















*   *   *
                Гарику Васильеву

                Небо отражается и в лужах,
Только мы, в погоне за мечтой,
Забываем это и без нужды
Топчем даже звёзд огни порой.

А мечта подразнит и погаснет,
Будто бы и не было её.
И каким покажется ужасным
Разочарование твоё!

Но проходят дни, и вот уж лучше
На душе, уж ты – не на краю…
Небо отражается и в лужах,
Так не растопчи звезду свою.

                1965

























            *   *   *
               
                Все дороги родного края,
Все, сколь есть (ну поменьше пусть),
И без карт я отлично знаю,
Знаю, прямь-таки, наизусть.

Вот по этой мы шли к покосам,
Вот по этой - рубить дрова,
А на той вон, над тем откосом,
Я впервой срифмовал слова.

Здесь, я помню, вилась тропинка,
Только очень уж заросла.
А ведь было - с соседской Нинкой
Нас на крыльях она несла...

Мать честная, куда ни взглянешь, -
Память сразу и зазвенит!
И взлетают деньки над днями,
Словно жаворонки, в зенит.

Колокольчики неземные,
Где теперь вы, деньки мои?
Долетают лишь позывные
С вашей райской, должно, земли.

Годы... Годы... Как жалко всё же,
Что недолго мне жить, звеня...
Но, надеюсь, мой детский Боже
В крае вечном явил меня.

                2000











             *   *   *
          
                Не здесь ли весенняя роздымь
Вздымала и нас от земли?
Не здесь ли мы сеяли звёзды,
Чтоб новые к лету взошли?

Какие нас птицы томили -
Доныне их песни в душе!
Какие цветы нам светили,
Да ныне не светят уже.

Совсем затянуло молчаньем
И небо, и речки виток.
И травы совсем одичали -
Давно не косил их никто.

А было - и цвет лепестковый,
И рос серебристый обвал.
А было - не скажешь и слова,
А я уже всё понимал.

Вот здесь мы и звёзды бросали,
И всходы из них проросли,
Да мы урожай не собрали,
И ветры его разнесли.
               
                1984















                ВЕЧЕРНЯЯ СКАЗКА

                Комары на закате
                кружатся к хорошей погоде.
                Примета
                За окном, затеяв пляску,
Комариный столб кружит.
Расскажи мне, бабка, сказку,
Хоть какую расскажи.

Я готов до заряницы
Слушать тихий говор твой
И в любые небылицы
Окунаться с головой.

Ты мне снова о Прекрасной
Василисе расскажи.
Я когда-то думал: ясный
К ней, Прекрасной, путь лежит.

Да бывают неувязки...
Вот и хочется опять,
Как Иванушке из сказки,
Царь-девицу отыскать.

Где-то ж есть она на свете
В нашей русской стороне.
Ведь не зря же даже ветер
Всё о ней лепечет мне.

Ведь не зря, затеяв пляску,
Комариный столб кружит...
Расскажи мне, бабка, сказку,
Хоть какую расскажи.

                1967
               








                *   *   *
          
            Еще тоска не опалила душу,
                Когда за лесом вскрикнул тепловоз.
                И я стоял. И с нетерпеньем слушал,
                Как в рельсах нарастает звон колес.

                Звон приближался - медленно, устало,
                Но мне тогда казался он сильней,
                Чем шум берез, пришедших к полустанку
                Из всех моих прожитых с ними дней.

                И ни о чем не думал я, влезая
                В зеленый зазывающий вагон.
                Восторженными, глупыми глазами
                Глазел в окно на каждый перегон.

                И лишь теперь смотрю я беспрестанно
                Туда, где жил, где молодость прошла,
                Где зори на далеком полустанке
                В березовые бьют колокола.

                1971
 



















                *   *   *
      
             Не могу без берез, умираю,
                И, забравшись в прохладу реки,
                Я донскою водой не смываю
                По березам щемящей тоски.

                Никогда, видно, сердцу не сжиться
                С небом южным, песком золотым,
                И не станет казачья станица
                Мне отечеством, домом моим.

                Ничего тут не сделать с собою,
                Хоть работой себя завали,
                Ведь и реки, наверно, порою
                Вспоминают истоки свои.

                Ведь и в космосе, к звездам врываясь,
                Космонавты сказать бы могли:
                Притяжение отчего края
                Посильней притяженья Земли.

                1978
               





















* * *

                Давно я не был в Полевском.
Мой городишко дымно-грязный
По лужам бродит босиком,
Когда весна шумит, как праздник.

В надрывах пасмурного дня,
В порывах музыки капельной
Он остаётся для меня
Всё той же песней колыбельной.

Прошли года, пройдут года,
Но память сердца не остынет,
И будет Полевской всегда
Моей заглавною святыней.

Не знаю, где, в каком краю
Придётся мне уйти в могилу,
Но знаю, родину свою
Последним взглядом я окину.

                1965

*   *   *

            Ничего-то время не излечит…
Как бы мне дожить до той поры,
Чтобы снова огольцом беспечным
Клад искать в лесах Азов-горы?

В тех лесах давно охрипло эхо,
Солнце, пишут, стало меньше греть…
Далеко, далёко я уехал,
Чтоб свой край получше рассмотреть.

                1972





                *   *   *
            
          На росстанях на дальних
                - Я знаю сам! -
                Весной сильнее тянет
                К родным местам.

                Там детство пробежало
                Березняком
                В одежде обнищалой
                И босиком.

                Быть может, прячет где-то
                Тот березняк
                Следов моих приметы,
                Как дружбы знак.

                Он ждет и не дождется,
                Какой весной
                И блудный сын вернется
                В свой дом родной?

                Я в край тот, как березка,
                Корнями врос,
                И потому непросто
                Мне без берез.

                1967
















                *   *   *
           А когда под ударами грома
                И последняя сгасла звезда,
                Убежал я из отчего дома.
                Думал - на год. Увы, - навсегда.

                И в скитаньях по градам и весям
                Я, гордясь бесприютной судьбой,
                Так от воли бездумно был весел,
                Что не чуял земли под собой.

                Хорошо, что не стал вертопрахом,
                Не спознался с липучей шпаной,
                Хоть на стройках, по гулким баракам,
                Не носились, как с торбой, со мной.

                Вышло время, и я оглянулся.
                Позади - города и года.
                Гром давно в свое стойло вернулся,
                И над отчиной встала звезда.

                Под ее очистительным светом
                Мне видны и вблизи, и вдали
                Каждый камень, испытанный ветром,
                Каждый кустик родимой земли.

                Вижу, как по тропинке знакомой,
                Мимо пашни, покосов, пруда,
                Не на станцию - к отчему дому
                Я бегу и бегу сквозь года.

                1983











                *   *   *
       
                Шляпниковым
            
           Ой вы, птицы перелетные,
                Заберите и меня
                В те места - края далекие,
                Где живет моя родня.
 
                Не без рода я и племени,
                И вины в том нет моей,
                Что железным ветром времени
                Я оторван от корней.

                Сколько тёсано мной дерева
                Добрым людям для жилья!
                Для себя лишь хаты-терема
                Не сумел построить я.

                И, заботами заверченный,
                Стосковался я вдали
                По лесам, дедами меченным,
                По камням родной земли.

                Там и тяготы - все легкие,
                Там и ночь - светлее дня...
                Ой вы, птицы перелетные,
                Не оставьте здесь меня.
         
                1984















                * * *
               
             Завтра я, позабыв про тревоги,
                Сяду в поезд, под шутки и смех,
                Укачу по железной дороге
                В край, где был я счастливее всех.

                В край, где буду бродить я по улицам,
                Улыбаться, не зная чему.
                Память светлой метелью закружится
                И присядет к окну одному.

                Будет свет в том окне нешироком,
                И хоть станет светить он не мне,
                Все равно я ему одиноко
                Улыбнусь, словно давней весне.

                Все мы, все свою первую нежность
                Бережём до глубоких седин.
                Потому я, приняв неизбежность,
                Может, буду грустить не один...

                Завтра я, позабыв про тревоги,
                Сяду в поезд, под шутки и смех,
                Укачу по железной дороге
                В край, где счастья хватает для всех.

                И не надо мне лучшей награды,
                Чем родного жилья простота:
                Сельских улиц кривые ограды
                И высоких небес красота.

                1962











                *   *   *

             Средь рыночного гомона и крика,
                Где, кажется, и души продают,
                Плененная пылала земляника -
                По два рубля стаканчик-лилипут.

                Я дал трояк. От сдачи отказался.
                Пошел, довольный. Баба долго вслед
                Глядела закаленными глазами.
                Эх, тетка! У тебя понятья нет.

                Ведь ягоду впервой я вижу за год!
                И мелочиться отчего бы тут,
                Когда я завтра и получше ягод
                Насобираю - знаю, где растут!

                Ведь я вот-вот на город раскаленный
                В иллюминатор гляну с высока...
                И в автомате с надписью - "лимонный"
                Мне чудилось журчанье родничка.

                1986

               


















                *   *   *
                Доктору наук медицинских,
                полевчаину Д.И. Глазырину             
             Избились, измаялись ноги
                Пока добирался домой.
                В России кривые дороги,
                Нигде не пройдешь по прямой.

                А помню, зарею разбужен,
                Взбегал на Большой я Угор,
                Где юной душой обнаружил
                Простёртый до неба простор.

                Сияли лазурные дали.
                И было невмочь мне, когда
                За лесом, спеша, грохотали,
                Взрывая покой, поезда.

                Собрался. Сорвался. Уехал.
                И долго катилось вослед
                Лесное пугливое эхо,
                С ребячьих привычное лет...

                Простишь ли, родная обитель?
                Пригрей хоть на первых порах.
                И пахарь я был, и строитель,
                Да только не в отчих краях.

                Мотало меня и носило...
                И горько, что в лучший свой срок
                Кривые дороги России
                Спрямить, как ни бился, не смог.

                1987










                *   *   *

             Хорошо в краю родном -
                Хорошее не бывает!
                И душа здесь пребывает,
                Как и рюмка, - кверху дном.

                Да и то, душе моей
                Больше ничего не надо.
                Лишь бы день был потеплей,
                Да паслось за  речкой стадо.

                Да бесилась ребятня,
                Нарушая все запреты.
                Да готовили приметы
                Вёдро завтрашнего дня.             

                1988



























                КОЛДУНЬЯ


             Там, у самой у Думной горы,
                Где гнездились бажовские сказы,
                Ты меня от закатной поры
                До рассветной лечила от сглаза.

                Что шептала ты глухо тогда?
                Из каких слов заклятья сплетала?
                Ведь от них даже в речке вода
                То смолкала, то вновь лепетала.

                Баламутный нам пел соловей
                В полусмутной тиши тальниковой,
                Но к душе непутевой моей
                Не нашла ты заветного слова...

                Оглянусь - ты давно позади,
                С кем-то рядом идешь одиноко.
                Да и мне - хоть гляди, не гляди -
                Счастья тоже досталось не много.

                Ведь с другой вышло пить мне вино
                Там, на свадебном грустном веселье,
                Хоть не слабым и было оно,
                То твое приворотное зелье.

                1980















                *   *   *

            Да вас еще и не было, когда
                Я приводил любимую сюда!
                Такими ж были звезды и луна,
                Но тут росла сосёнка - не сосна.

                Да и цветы - как эти. Только те
                Куда светлей сияли в темноте.
                И ручеёк бывал куда как шал...
                - Я ухожу. Простите. Помешал.

                1989


* * *

                В парке листья жгут. И солнце
Равнодушно с высоты
Смотрит, как огонь трясётся
И корёжатся листы.

От кострища дым вонючий
Меж деревьями ползёт...
И бедою неминучей
Нас предчувствие грызёт.

Скоро в парке станет пусто.
К облакам уйдут дымы.
Так же тихо, так же грустно
Из него уйдём и мы...

                31.08.93











                * * *
               
            Я хотел бы верить в Бога,
                Жаль, что с детства не привык.
                А теперь вот над дорогой
                Месяц кажет мне язык...

                Постучался к ней, и скоро
                Загорел в окошке свет.
                И бабенка лет под сорок
                Хохотнула мне в ответ:

                - Лиду? Что ж ты, мой хороший,
                Не узнать меня решил?
                Аль глаза свои порошей
                По пути запорошил?..

                Ничего былого в Лиде
                Я, конечно, не нашел.
                Только зря ее обидел,
                Только зря я к ней зашел.

                На плечо пальто накинув,
                Проводила до ворот.
                И летело гулко в спину:
                - Ты и сам уже не тот!

                1979















*   *   *

                В Полевском, в тихом граде районном,
Я других музыкантов не знал,
Кто б с такой глубиной затаённой,
Так душевно на флейте стенал.

Трепетали и плакали звуки.
Я за ними следил, не дыша.
И медовою болью душа
Исходила от флейтовой муки...

Ну зачем я увидел его
В тот ручьями просверленный вечер?
Непонятное мне торжество
Излучало его красноречье.

И  смотрел он победно в глаза
Не ушедшей по снегу косули.
Ничего я ему не сказал -
Ведь слова, к сожаленью, не пули.

С той поры, хоть убей, не могу
Слушать флейту - душою болею!
Всё мне кажется - жалобно блеет
Та косуля на чёрном снегу.

                1983
   















                * * *
            После троп, мною пройденных
                И ушедших в тираж,
                Вознесла меня родина               
                Аж на пятый этаж.

                Что ж, исторья обычная -
                В дверь стучался не ту.
                И хромаю привычно я
                На свою высоту.

                И колдую над чайником.
                На балконе стою.
                Где вы, други-начальники,
                Не на вас ли плюю?

                Впрочем, что мне до этого:
                Пусть живут, как живут.
                Состоянья поэтова
                Им и сны не скуют!

                И понять нету сложности,
                Коль причина проста:
                У одних есть - возможности,
                У других - высота.

                1988
















СЛУЧАЙНАЯ ЗВЕЗДА
           (Акростих)

                Коль придётся умирать когда-то
У прошедшей жизни на виду,
Дай мне, Боже, тихий свет заката,
И над ним - случайную звезду.

Над моим последним вспыхнув мигом,
Озарит, случайная, она
Всё, чем был я связан с дольним миром,
От чего исчерпался до дна.

И не надо большего, не надо...
Темнотой набрякнет небосвод,
А она, последняя отрада,
Не покинет меркнущего взгляда,
Ей-то что - она и в нём живёт!

                1992
























*   *   *
                А.К. Чусову

                Вот она, деревня Раскуиха!
Полюбуйтесь: к речке Чусовой
Улица бежит с пригорка лихо
И ныряет в омут зоревой.

Хорошо... Да только грустно что-то,
Не находит здесь чего-то взгляд.
И дома порою, как сироты,
Так тоскливо окнами глядят.

Есть и церковь, только в ней не служат,
Есть могилы, только их не чтят,
Здесь крестьянских лиц не обнаружить,
И не сельской жизни здесь уклад.

И дома - уж не дома, а - дачи,
И народ в них - баловень удач.
Но одна старушка часто плачет -
Местная, и тяжко ей средь дач.

Всё глядит из-под родного крова
На дорогу в высверках машин.
Да пасёт последнюю корову -
Ближе нет у ней родной души.

                1983















     *   *   *

          Искал я клад горы Азов,
                С надеждой шарил в щели каждой,
                Пока не вычитал однажды,
                Что клад тот - выдумка отцов.

                На свете много мудрецов,
                Что рады сказку сделать былью.
                Они сровнять готовы с пылью
                То, что светило в тьме веков.

                Как хорошо, что тихий зов
                Азовки-девки мне приснился,
                Что я тогда не очутился
                Среди неверов-мудрецов.

                Но только как же вышло так,
                Что мудрецы те нынче - в силе?
                А я, безденежный дурак,
                Всё верю в небыли, как в были.

                21.12.97




















* * *
          
                И грусть, и даль даны от Бога
Душе российской,
                только жаль,
Что грусть - извечная дорога
В никем не мерянную даль.

                26.08.98


  *  *  *

                А ведь когда-то мучила и жгла,
И к правде призывала самой искренней.
Теперь уже бурьяном заросла,
Но всё-таки ещё осталась Истиной.

                28.01.11

АКРОСТИХ

                Может, не исчезнешь, не уйдёшь?..
Утоли печаль мою и жажду!
Знаю, и с другим судьбу найдёшь,
Если мне открыть умела Правду.
   
                28.01.11          
      















* * *

                Всё незримо, всё неуловимо
В этом мире подлости и лжи...
Ореолом встала струйка дыма
Вкруг твоей истерзанной души.

Кто она, душа твоя больная,
Мученица вечная твоя:
Или просто дура прописная,
Иль святая в грязи бытия?

Сколько можно с подлостью сражаться
И стараться ближнего любить?
Сколько можно ложью обжигаться
И такой доверчивою быть?

Во грехах бы ей давно завязнуть!
Ведь смешно: средь пьяни - не пьяна...
Что ей делать в этом мире грязном,
И от мира ль этого она?..

Ты молчишь. Ты снова струйку дыма
Отмахнул, как ореол, с души.
Всё незримо, всё неуловимо
В этом мире подлости и лжи.

                9.09.95
















*   *   *

                Всё проиграл я – до гроша!
И на кон брошена душа
В надежде вырвать куш удачи.
Но жизнь, суровый банкомёт,
Не всем удачи раздаёт.
Да и не может быть иначе!

И вот, живу я без души:
Хоть пей, хоть с бабами греши,
Хоть по ночам займись разбоем.
Ничто разгул мой не уймёт,
И совесть тем не попрекнёт,
Что жить я волчьей стал судьбою.

Что совесть – в рот ей самовар! –
Я с ней вовек так не живал.
А без неё – одни удачи!
Как мне легко свой воз везти!
Как мне приятно быть в чести
У тех, кто жизни рад собачьей.

Теперь уж я и сам-с-усам.
Но мне не спится по ночам:
Всё кажется, что кто-то плачет.
И вспоминается душа…
Уж не она ль вон там, дрожа,
Скулит, а рядом – черти скачут?

                1993












*     *     *
                Кто скажет нам,
                что жить мы не умели?..
                Афанасий Фет
                Война всё спишет, - вот эпиграф к детству.
Война прошла, но счастье не пришло.
И долго проживала по соседству          
Та нищета, что порождает зло.
А сколько было пьянок и гулянок,
А сколько  было дела у врачей,
И сколько победительских речей
Запомнил даже щупленький подранок...
Вот вспомнил всё, а оглянулся - пусто,
Где тех побед победный результат?
С кого спросить за те пустые чувства,
Что прививали нам все дни подряд?
Во все призывы партии я верил -
Она ведь предводитель всех побед!
А люди становились - словно звери,
От  подступавших к ним всё новых  бед.
Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Что дни впустую тратили свои?
Хоть мы, наверно, многое не смели,
Но всё же не сидели на мели.
Кто скажет нам...
Да кто теперь что скажет?
У каждого полно своих забот.
По "ящику" Америку всё кажут,
Смотрите, мол, как там народ живёт.
А что смотреть? Как банки надо грабить?
Как лучше изнасиловать, убить?..
Эх, Господи, спаси, верни  нам память
И научи людьми, как раньше, быть.
Чтоб знали мы, что Родина - святое,
Что твой сосед - и друг тебе, и брат...
Неужто ничего уж мы не стоим,
И нам теперь одна дорога - в ад?!

                2004








         
                *   *   *
                Любе Пвоваровой
            Мне хотя бы дожить до весны,
                Но дела мои, ясно, что плохи.
                Эту новость в разгар тишины
                Растрещали по рощам сороки.

                И никто - ни один, ни одна! -
                Не вздохнул хоть для вида глубоко.
                Попечалься со мною, сосна,
                И тебе ведь давно одиноко.

                Я полвека на свете прожил,
                А признаться - и жизни не видел:
                Все мечтал... все хотел... все спешил...
                А теперь на кого быть в обиде?

                Сыновьям я оставлю слова,
                Но понять их они не сумеют.
                Им бы дать на наследство права,
                Только я ничего не имею.

                А надежду на лучший мой день
                Уж давно растащили сороки.
                И душа, как березовый пень,
                Испускает последние соки.

                1989















*     *    *
                Елене Рыжковой,
                ведущей радиопередачи ИКС

                Средь глупостей и пошлостей в эфире
Вдруг слышу голос - искренний, живой.
И как-то поспокойней стало в мире
От слов душевных с русской добротой.

Не всё ещё Россия промотала,
Не всё перетащила за «бугор»,
Коль есть кому напомнить о началах,
Коль есть кому дать пошлостям отпор.

Без всяких новоявленных истерик
Ведётся передача для людей.
И нет ей дела до «господ-америк»,
До всех их завлекательных идей.

Пускай своё в своих справляют царствах,
А здесь, в России, от любых невзгод
Всегда спасало верное лекарство -
Когда беде в глаза глядит народ.

                2002





















                * * *

           И в Полевском, и где-то близко
                Под переливами небес
                Опять не спит в покое мглистом
                Магнитофонный чей-то бес.

                И вопли иностранной песни
                Порой похожи на ножи.
                Кого-то в переулке тесном
                Они лишат сейчас души...

                Я сам когда-то был не тихим
                В стиляжьей юности своей,
                И мне в хмельной неразберихе
                Пел иностранный соловей.

                Но от заморских "кукарачей",
                Чужим веселием дыша,
                Всё ж не вставала на карачки
                Прямая русская душа.

                И в Полевском, и близко где-то
                Под звёздной кипенью небес
                Бродили песни до рассвета,
                И русский заводил их бес.

                А тут... Кому же так охота,
                Чтобы народ, как быдло, был?..
                Запеть бы русское, хоть что-то,
                Да сам я всё перезабыл.
               
                1993











* * *

                И всё ж, благодарен я миру
За то, что и жил, и страдал,
И грустную русскую лиру
В свой срок никому не отдал.

И как бы ни пробовал кто-то
Насмешкой  мой труд  запятнать,
Стихам-то какая забота? -
Найдётся, кому понимать!

И муки, и боль  горемычных
Я  выносил в сердце своём,
Чтоб  стих мой не русскоязычным,
А русским звенел языком!

Не часто меня заносило
На пафосный гребень волны,
                Но я говорю для  России,
Понятливой, в общем, страны.























                ТРИ ВЕНКА СОНЕТОВ

                Первые два венка  сонетов я решил начать с магистрала, чья  последняя строка дала бы начало первому сонету, вторая (снизу)  - второму, и так - до самого верха магистрала. Вот тут-то я и  выяснил, что у меня, если стану действовать подобным образом,  будет всего четырнадцать (а не пятнадцать, как обычно,)  сонетов в венке, что тринадцатый сонет, выходя последней  строкой на первый стих магитстрала, замыкался на нем.  Магистрал, получалось, нёс двойную нагрузку - и магистрала,  как такового, и четырнадцатого сонета, который вполне  естественно выпадал из данного венка. Что это, ошибка или  находка? Одно я вижу, этот венок представляет собой круг.  Узла, которым в обычных венках является магистрал, здесь нет.
                Третий венок сонетов «С болью и тоской» написан традиционно, то есть состоит из 15 сонетов, как и положено. Правда, пятнадцатый сонет (магистрал) написан акростихом.
                Этот венок сонетов посвящается памяти прекрасного русского поэта Николая Рубцова, с которым автор учился в Литературном институте имени М. Горького.   

             НА САМОЙ КРОМКЕ

           "Пока ты жив - жива и я", -
                Услышал вдруг твой голос милый
                На самой кромке бытия,
                У самой, может быть, могилы.

                И захотелось в свете дня
                Собрать оставшиеся силы
                И вновь пойти на голос милой,
                Как шёл всю жизнь, тоску тая.

                Но где же ты? В каком краю
                Тебя искать, скажи на милость?
                Неужто снова - лишь приснилась,
                Взбодрив печалью грудь мою?

                Но - ни ответа, ни привета
                Со всех сторон земного света.
                1.
                Со всех сторон земного света
                Знаком с ветрами я давно.
                И если стал - дай Бог! - поэтом,
                То тут в упрямстве всё зерно.

                Хоть у кого проси совета,
                Но не поможет и вино
                Пробиться к Истине - оно
                И древним не дало ответа.

                Светло я помню до сих пор,
                Как мы, назло людской печали,
                "In vino veritas!" - кричали,
                Ведя с судьбой задорный спор,

                И верой полнились при этом...
                Но - ни ответа, ни привета.

                2.
                Но ни ответа, ни привета
                Я не дождался от судьбы,
                Когда у ней хоть лучик света
                Просил для жизненной тропы.

                Во мраке кружится планета.
                И смогут ли людские лбы
                Его пробить? Нет и мольбы,
                Чтоб смилостивить космос этот.

                Суров и грешен дольний мир,
                И в нём не просто стать везучим.
                Ведь помогает чаще Случай,
                Что освещает путь на миг.

                А мне осветит он стезю,
                Взбодрив печалью грудь мою?
                3.
                Взбодрив печалью грудь мою,
                Теплом повеял ветер южный.
                "Мария, я тебя люблю!
                Ну что стоишь на стыни вьюжной?

                Входи! Я чаем напою..."
                Вошла и... Возглас мой испужный
                Осип: "Тамара?! Как?.." -
                "Не нужно
                Мне чая. Об одном молю -

                Люби меня! Твоя любовь
                Всегда мне жалостью казалась.
                А может, больше не осталось
                Уже и жалости?.." И боль

                В моей душе, как смерть, забилась.
                Неужто снова - лишь приснилась?
                4.
                Неужто снова лишь приснилась
                Моя стодавняя печаль?
                "Тамара..." -
                "Нет! - И разразилась
                Веселым смехом. - Очень жаль,

                Что не узнал. Знать, изменилась
                Я так, что зря в такую даль
                К тебе, хоть был ты плут и враль,
                Столь необдуманно пустилась.

                Ну как ты первую жену
                Смог со второю перепутать?"-
                "Вы - Лиля..."-
                "Здравствуйте. Как будто
                Признал. Простим твою вину!

                Ведь не у Томки ль приводилось
                Тебя искать, скажи на милость?"

                5.
                Тебя искать, скажи на милость,
                Смогу ль еще я продолжать?
                Во всех ты жёнах мне явилась,
                И в каждой я сумел признать

                То цвет волос, то эту милость
                Прищура глаз... Но как сказать
                О том, чего не предсказать,
                Что, как душа в душе, гнездилось?

                Хоть напоследок покажись
                Во всей своей красе и блеске.
                Ведь я, как окунёк на леске,
                К тебе привязан был всю жизнь.

                И тайны этой - не таю...
                Но где же ты, в каком краю?

                6.
                Но где же ты? В каком краю
                Такой неуловимой стала?
                Ведь если б знал, что ты - в раю,
                Мне б здесь томиться не пристало.

                Я знаю родину свою.
                Она давно уже устала
                От наших бед, хоть и стояла
                Не раз "у бездны на краю".

                Явись! И родина моя
                Хоть на меня счастливей станет.
                Я так устал бродить в тумане,
                Что и не знаю, где же я?

                Но я пройду сквозь все края,
                Как шёл всю жизнь, тоску тая!

                7
                Как шёл всю жизнь, тоску тая,
                Я так же вышагну однажды
                Из круга жизни, и меня
                Уж через год не вспомнит каждый,

                Кого я знал. И, не храня
                Моих вериг - мой труд бумажный,
                Свой путь продолжит он, отважный,
                Через поля... через моря...

                Ну что ж, на этом и стоим -
                Стара история земная!
                Не всякий смог, в мечтах витая,
                В ней передать свой путь другим,

                Чтоб встать - не тем уж! - из могилы
                И вновь пойти на голос милый.
         
                8
                И вновь пойти на голос милый
                Себя заставил я, как встарь.
                Вокруг - все снежно и уныло,
                Хоть начал новый день декабрь.

                И этот день - вот подфартило! -
                Мой день рожденья. Календарь,
                Наверно, врет. Но эта хмарь
                Не зря всю душу охватила!

                Эх, не вставать бы!.. Только зов,
                Такой заманчивый и нежный,
                Велит забыть о хмари снежной
                И манит на гору Азов.

                Осталось лишь, хоть день постылый,
                Собрать оставшиеся силы.

                9
                Собрать оставшиеся силы
                Недолго, коль их нет уже.
                Но, видно, мать меня растила
                С надеждой светлою в душе.

                Она не раз меня водила
                На эту гору... Надо же,
                Я здесь - как птица в вираже!
                И всё - как в детстве! Всё - как было!

                Отсюда начал я свой путь
                И, верно, тут его закончу.
                Здесь даль видней! Здесь звуки звонче!
                Здесь над душой не виснет муть.

                Не потому ли жить, звеня,
                И захотелось в свете дня?

                10
                И захотелось в свете дня
                Разбить все возраста препоны,
                Как будто веком для меня
                Еще не писаны законы.

                Как будто родины земля
                Еще способна так спокойно
                Блестеть луной в стекле оконном,
                Журчать живой струей ручья.

                И этот светоносный снег
                Еще не стал от дыма чёрным,
                И хочется в краю нагорном
                Прожить спокойно весь свой век,

                Чтоб улыбнуться было силы
                У самой, может быть, могилы.
                11
                У самой, может быть, могилы
                Я вспомню, вспомню этот день,
                Когда лежал, как призрак, хилый
                И слушал мыслей дребедень.

                Когда тоска - острей, чем вилы! -
                Тень наводила на плетень,
                Ты, словно майскую сирень,
                Слова тихонько засветила.

                И ожил я от этих слов.
                И все депрессии - по боку!
                И захотелось вновь к истоку
                Припасть - к моей горе Азов.

                В то утро, знаю, ожил я
                На самой кромке бытия...
                12
                На самой кромке бытия
                Видней прожитого мгновенья.
                С чего себя запомнил я?
                С военных лет остервененья...

                С барака - нашего жилья...
                С той хлебной пайки... И с томленья
                Сверчка запечного... И с пенья
                Соседки пьяной, чья семья

                Вся стала жертвою войны
                В голодном пекле Ленинграда...
                С тех отблесков земного ада
                В глазах у мамы... С тишины,

                В которой я, набравшись силы,
                Услышал вдруг твой голос милый.

                13
                Услышал вдруг твой голос милый,
                И вновь припомнил дивный зов,
                Которым ты меня сманила
                Уехать от горы Азов.

                Зачем судьба меня носила
                Из края в край? Ведь столь годов
                Я был пешком идти готов
                Туда, где мать меня взрастила...

                И вот - Азов! И снова - ты,
                Азовка ль, Муза ли - не знаю.
                Но знаю - нет родного края
                Земли милей, светлей мечты!

                Доколь тебе терзать меня?
                "Пока ты жив - жива и я".
                5 - 6 декабря 1997 года
               
БАЛАНС

                Вячеславу Могилкину
                Не уходи в воспоминанья,
Надеждой душу не тревожь.
Они несут одни страданья,
А не спасительную ложь.

Они – начало вымиранья
Душевных сил. Ведь не вернёшь
Ни чувства, что бросали в дрожь,
Ни о грядущих днях мечтанья.

От них в душе не только грустно,
От них, почувствуй, - стало пусто,
Как будто ты совсем один

Стоишь и мёрзнешь в этом мире,
Как в опустевшей вдруг квартире,
Судьбы нескладной гражданин.

1.
Судьбы нескладной гражданин,
Сижу и думаю о прошлом.
Ну почему я не один
Из тех – пронырливых и дошлых?

Ведь было, жил среди теснин
Барачных, с запахом их тошным,
Где слыхивал и крик истошный,
И «фенье ботанье» малин.

Ну почему не перенял
Их жизни «светлый» идеал?
И вот – ни дали нет, ни шири.

Кругом стрельба, налёты… И
Всё кажется, что дни пошли,
Как в опустевшей вдруг квартире

2.
Как в опустевшей вдруг квартире,
Себя я чувствую порой.
И мысли душу так скрутили,
Что хоть садись и волком вой.

А ведь меня всю жизнь растили
С надеждой доброю одной:
Мол, человек весь шар земной
Цветущим садом сделать в силе.

Куда же скрылась та мечта?
Ведь жизнь, увы, совсем не та
Идёт, лютуя в каждом миге.

И, как на паперти, с тоской
Ты сам с протянутой рукой
Стоишь и мёрзнешь в этом мире.

3.
Стоишь и мёрзнешь в этом мире,
Не понимая простоты
Того, как дни ты распузырил
В шары воздушные – в мечты.

Зачем ты крылышки топырил,
Достичь пытаясь высоты?
Ведь, кроме гулкой пустоты,
Там ничего нет, в звёздной шири.

Эх, Коммунизма огонёчки,
Вы, как и Рая закуточки,
Таитесь средь земных руин.

Теперь о их красе и блеске
Поговорить-то даже не с кем,
Как будто я – совсем один.

4.
Как будто я – совсем один
На этой вымершей планете,
Где сам себе я господин,
А госпожи нет на примете.

Готов пожертвовать своим
Ребром, чтоб с жинкой жить на свете!
Но чудеса проделать эти
Кто сможет средь пустых равнин?

Ещё ведь не придумал я
Себе Творца…  Да у меня
И с разумом пока не густо…

Но что об этом размышлять
И в жизнь печалей добавлять?
От них, почувствуй, - стало пусто.
5.
От них, почувствуй, - стало пусто
В душе, от вымыслов больных.
Что пользы от вселенской грусти
По лучшей жизни в днях земных?

И в зависти к тем «новым русским» -
Что пользы? Ведь, увы, не в них
Секрет начальных бед моих,
Коль мир привычный взял и хрустнул.

Знать, истина и тут проста:
Не там лежит причина та,
Где деньги стали звать «капустой».

Про них твердили нам: «Не смей!»
И вот теперь – хоть сколь имей!
От них в душе не только грустно…

6.
От них в душе не только грустно,
От нудных дум, - раздумий плод
Рождаться должен безыскусно.
А, вызрев, - сам он упадёт.

Падёт туда, где было пусто.
И семя выбросит. И всход –
Взойдёт! И он-то принесёт
Всё то, с чем станем жить не тускло!..

Мечты… мечты… Ну как без них
Прожить, коль даже «на троих»
Понятие ушло в преданья?

Теперь не радуют уже
Ни память о былом в душе,
Ни о грядущих днях мечтанья.
7.
Ни о грядущих днях мечтанья,
Ни грусть о том, что не вернуть,
Не принесут нам пониманья:
Ведём ли верно мы свой путь?

Ведь все минувшие метанья,
Все эти наши «как-нибудь»
Нас завели в такую жуть,
Что не найти и оправданья!

И вот, за всё нам наказанье –
От бед от нынешних страданья,
От коих просто – не уйдёшь!

Теперь уж не вернутся долго
Ни силы, что справлялись с Волгой,
Ни чувства, что бросали в дрожь.

8.
Ни чувства, что бросали в дрожь,
Ни планы наши мировые
Не скажут нам, что только ложь
Вселяли в нас вожди былые.

И как за жабры ни берёшь
Историю, в ней дни лихие
Сменялись всё же на такие,
Где люди – все герои, сплошь!

Кто заслужил, тому и пелось!
И нечего хвалить за смелость
Втыкавшего нам в спину нож.

Не из-за них ли стало просто
Нам нынче стать жильцом погоста? –
Душевных сил ведь не вернёшь!

9.
Душевных сил ведь не вернёшь
Без вразумительной идеи.
А нынче что? Один галдёж
Да маломальские затеи.

И средь шумихи не поймёшь,
Откуда взялись богатеи –
Оттуда, братцы-ротозеи,
Где ВАШ завод и ВАША рожь

Когда-то были…   А теперь
Извольте спрятать счёт потерь –
Тут ваши не учли желанья.

И всё ж крепитесь, мужики!
Раздоров бойтесь и тоски,
Они – начало вымиранья.
10.
Они – начало вымиранья
Российской нашей всей семьи –
И хаос этот, и попранье
Всего святого на Руси.

Да что ж мы, братцы?!  Наше зданье
Горит, а мы кричим: «Спаси!..»
Не будет ведь других Россий,
И нам не будет оправданья.

Якут ли ты, калмык, татарин,
Ты, как и русский, - россиянин!
Но ты умрёшь, коль не поймёшь,

Что пьём сейчас одну мы чашу,
Что вместе ищем Правду нашу,
А не спасительную ложь.

11,
А не спасительную ложь
Мы различать, увы, умеем…
Ну всем приятель мой хорош,
Да только в душу лезет змеем.

Зачем? Да чтоб остатний грош
Стащить обманом – он посмеет,
Поскольку выгоду имеет,
И змей таких везде найдёшь.

Да что там, ты наверх взгляни!
Там змеи – нашим не сродни:
Им есть что всыпать в обещанья!

Наобещают целый воз,
А в результате – лишь невроз
Они несут, одни страданья.

12.
Они несут одни страданья,
Сегодняшние дни мои.
А ведь когда-то строил зданья,
Жилища строил, чёрт возьми!

Так почему, как в наказанье,
Я сам остался на мели?
Шутить порой не тошно ли:
Мол, и каморка – мирозданье?!

Эх-ма… Кого винить за это?
Такая, знать, судьба поэта.
Что людям – всё, себе – лишь грош.

Так было, есть и будет вечно!
А потому, мой друг сердечный,
Надеждой душу не тревожь.

13.
«Надеждой душу не тревожь», -
Шепчу себе с надеждой тихой.
Лишь без любви не проживёшь
Ни в счастья дни, ни в годы лиха.

И как там век свой ни итожь,
А в сердце всё ещё шумиха,
И в мыслях – сплошь неразбериха,
И сам себе порою врёшь:

«Ну что ты скис, как старый пень?
Ещё не кончился твой день,
Коль душу мучают желанья».

И шепчешь, тени гладя грудь:
«Побудь ещё со мной, побудь,
Не уходи в воспоминанья…»
                7-8.01.99

               С БОЛЬЮ И ТОСКОЙ
                Светлой памяти
                поэта Николая Рубцова
                1.
                Николай Михалыч, здравствуй! Это - я.
                Там, в шестидесятых, где дружили мы,
                Все, наверно, так же: выпивки, друзья
                И стихов звучанье в блестках полутьмы.

                Общежитье наше позабыть нельзя!
                Только там, от хмельной прячась кутерьмы,
                Расцветали розы посреди зимы,
                Каждым лепесточком воздуха прося...

                Где ж они, поэты? Где ж они, друзья?
                Кто из нас известным стал в конце концов?
                Этот - спился где-то от житья-битья,
                Тот - давно стыдится, что он слыл певцом.

                Потому я нынче, грустным мыслям вслед,
                Искренне жалею, что тебя здесь нет.

                2.
                Искренне жалею, что тебя здесь нет.
                Ты бы сам увидел, как из черной мглы
                Оборотней стая вырвалась на свет
                И страну родную рвут, от крови злы.

                Это не придумка, это не навет -
                От былой Державы нет уж и золы!
                Все перемешали, стерли все углы,
                Чтоб стране навеки перебить хребет.

                Чей сценарий это? Кто, какой злодей
                Разорвал и души наши на куски?
                Крикнешь - не услышишь отклика нигде,
                Взглянешь - не увидишь вкруг себя ни зги.

                И плутать в потемках, всех чертей кляня,
                Как мне надоело в дебрях бытия!
                3.
                .                Стукнул по карману - не звенит.
                Стукнул по другому - не слыхать.
                В Коммунизм, в безоблачный зенит,
                Полетели мысли отдыхать.
                Н. Рубцов
                Как мне надоело в дебрях бытия
                Думать об Отчизне с болью и тоской.
                Там, в шестидесятых, ты мечтал - как я! -
                Об иной России... Только - не такой!

                Нам одно хотелось - правды без вранья!
                Вот и не терпелось дать неправде бой.
                Но, увы, не вышло, друг мой дорогой,
                Изменить хоть что-то, рифмами звеня.

                "Стукнул по карману (помню) - не звенит.
                Стукнул по другому (точно!) - не слыхать".
                В Коммунизм, конечно, в бредовой зенит,
                Не летели мысли наши отдыхать.

                Было нам противно в тихой смене лет,
                Об ином тоскуя, видеть белый свет.

                4.
                «Не по себе выбрал он "подругу".
                Виктор Коротаев
                Об ином тоскуя, видеть белый свет
                Просто нестерпимо для больной души.
                Вот он и завелся, раскусив "секрет"
                Той, что ради славы жизнь отнять решит.

                Это ль не реклама, что такой поэт
                От руки от женской от ее в тиши
                Задохнется, сонный. Знай потом - пиши!
                ...Восемь лет ей дали. Только - восемь лет!

                Плачь, моя Россия, безутешно плачь.
                Не из дней ли наших - сатанинских дней! -
                Первою явилась женщина-палач
                Оборотнем в юбке за Душой твоей!..

                Лучше бы не видеть то, что вижу я,
                Лучше бы навечно - мать сыра земля...

                5.
                Лучше бы навечно - мать сыра земля,
                Чем сжимать в бессильной злости кулаки.
                Кто меня услышит, кто поймет меня,
                Если разучились жить мы по-людски.

                Если тешить мысли, угол свой кляня,
                Чуть ли не с пеленок всякому с руки:
                "Эх, и мне бы надо показать клыки -
                Не такой уж робкий в этом мире я".

                Вот дела какие, Коля-Николай,
                В наши дни творятся на родной Руси:
                Хочешь жить - вой волком иль собакой лай,
                Только милосердья лучше не проси.

                Легче окунуться в глубь ушедших лет,
                А не в этих дебрях добрых ждать примет.

                6.
                Отношения изменились сразу -
                столько злобы вдруг выплеснуло!
                Беженец

                А не в этих дебрях добрых ждать примет
                Мне вдруг расхотелось - вон ведь сколько их,
                Веру потерявших в Родины привет,
                Из "своих" попавших под тавро "чужих"!

                Кто они, "чужие"? Уж не тот ли дед,
                Что глядит прискорбно, безъязык и тих,
                Как в глазах соседа, непонятно-злых,
                В одночасье рухнул прежней дружбы свет.

                А не дед ли этот, юною порой
                Дон родной покинув, здесь с годами стал
                И своим, и близким... Родиной второй
                Он ведь не от скуки этот край назвал.

                И к нему давно уж не летает, нет,
                Южный ветер с Дона, позабыв свой след.
                7.
                Южный ветер с Дона, позабыв свой след,
                И ко мне давно уж в сны не залетал...
                Сколько там я прожил - столько зим и лет,
                Все имея вроде, рвался на Урал.

                Помню, на прощанье ты сказал мне: "Нет,
                С переездом этим все ж ты маху дал:
                Без земли родимой жить, как проживал,
                Может, кто-то смог бы, только не поэт..."

                Вечно благодарен я Донской земле!
                Но о чем же пел там? Ну-ка, посмотри:
                Все о том же вроде - о Добре и Зле,
                Да с уральским все же высверком зари.

                А теперь вот жалко - молодость моя
                Разудалым свистом не встряхнет меня...
                8.
                Не порвать мне житейские цепи,
                Не умчаться, глазами горя,
                В пугачевские вольные степи,
                Где гуляла душа бунтаря.
                Н.Рубцов

                Разудалым свистом не встряхнет меня
                Вольница казачья из далеких дней...
                Эх, и мне бы нынче борзого коня,
                Что летит на битву средь других коней!

                Знаю, ты бы тоже, шпорами звеня,
                Не отстал бы - мчался с шашкой средь степей,
                Ведь не зря ж мечтал ты быть средь бунтарей,
                Чтоб, горя глазами, ? Уж не тот ли дед,
                Что глядит прискорбно, безъязык и тих,
                Как в глазах соседа, непонятно-злых,
                В одночасье рухнул прежней дружбы свет.

                А не дед ли этот, юною порой
                Дон родной покинув, здесь с годами стал
                И своим, и близким... Родиной второй
                Он ведь не от скуки этот край назвал.

                И к нему давно уж не летает, нет,
                Южный ветер с Дона, позабыв свой след.
                7.
                Южный ветер с Дона, позабыв свой след,
                И ко мне давно уж в сны не залетал...
                Сколько там я прожил - столько зим и лет,
                Все имея вроде, рвался на Урал.

                Помню, на прощанье ты сказал мне: вырвать правду дня.

                Миром сила правит! И, как ни крути,
                Без нее не будет царствия Добра.
                И в веках далеких на ее пути
                Оборотней всюду оторопь брала.

                Я за силу эту, чтоб всю нечисть сместь!
                У меня и шашка, верь, не верь, а - есть.

                9.
                У меня и шашка, верь, не верь, а - есть.
                Только что с ней делать? Пусть уж на ковре
                Всем напоминает про былую честь
                Русского оружья. Это - не во вред!

                Может, кто и слышал дней прошедших весть
                О победах наших. Позабыть их - грех!
                Или кто-то скажет, словно в злой игре:
                "Что нам те победы? Нам своих не счесть!"

                Где ж они, победы? Да и чьи они,
                Коль один из тыщи на сегодня сыт?
                Да и не в побед ли незабвенных дни
                Нам привычны стали жизни срам и стыд?!

                "Но ведь выбрать можно, коль на то пошло.
                Было бы желанье..."   Было, да прошло!
                10.
                Ты не знаешь, как ночью по тропам
                За спиною, куда ни пойду,
                Чей-то злой настигающий топот
                Все мне слышится, словно в бреду.
                Н.Рубцов
                "Было бы желанье..." Было, да прошло -
                Некогда и думать о грядущих днях,
                Если с голодухи брюхо подвело
                И одно "желанье" мучит даже в снах.

                До какой же жути нас доводит Зло!
                Пойманною рыбой бьемся мы в сетях
                Жуликов и воров. И один лишь страх
                Правит нынче нами, всем богам назло.

                Ну за что такая участь нам дана?
                Почему такое терпим столько лет?
                Из-за чьих же козней сильная страна
                До таких вселенских докатилось бед?

                Кто же так придумал, чтоб - во всем, как есть, -
                Целый мир наш бывший стал нецелым весь?!
               
                11
                Целый мир наш бывший стал нецелым весь.
                И теперь не знаю, есть ли смысл писать?
                До стихов ли людям, если нет поесть -
                Ведь отвык народ наш натощак плясать?!

                Тошно видеть это. Хоть окно завесь.
                Только, как забуду, как мне не сказать,
                Что совсем недавно мог ли кто не знать
                О твоих твореньях в землях наших, здесь?!

                Был ты популярен - хоть кого спроси! -
                В многомиллионных пел ты тиражах.
                Но, увы, приходит слава на Руси
                Вечно лишь в прошедших грустных временах.

                Оттого и сердце снова обожгло.
                Оттого и думы давят тяжело.
                12.
                Оттого и думы давят тяжело,
                Что не скажешь просто: "Вот и день прожит".
                Посмотри налево: там творится зло.
                Посмотри направо: там оно - кишит.

                Словно лодку жизни бурей понесло,
                И хоть каждый пядью жизни дорожит,
                Вон тому не выплыть - в ужасе дрожит,
                А вон тот и смог бы, да сломал весло.

                А у юных нынче на уме одно -
                Побыстрей богатым каждый хочет стать.
                Но сегодня проще угодить на дно,
                Чем с довольной рожей денежки считать.

                Старикам же стало - в гроб живьем ложись.
                Вот ведь как бывает! Вот ведь сука-жизнь!
                13.
                Вот ведь как бывает! Вот ведь сука-жизнь!
                Видно, не владыки мы своей судьбы:
                С добротой российской только покажись -
                Сразу сплетен грязных поползут клубы.

                Знаем, с волчьей стаей - лучше не вяжись,
                Все равно заставит вкус узнать борьбы.
                Поздно рассуждать нам: "Кабы... да кабы..."
                Ведь на деле вышло - снова в грязь ложись!

                Ведь сказал же Некто, как довольный бес,
                Вроде бы и в честном даже интервью:
                "Целились, я знаю, лишь в КПСС,
                А попали, видно, мы в Россию всю".

                У меня от злости аж слова зажглись...
                У тебя вернее: "Едешь, так держись!"

                14.
                Мы сваливать не вправе
                Вину свою на жизнь.
                Н.Рубцов
                У тебя вернее: "Едешь, так держись!"
                А напрасно что, мол, языком молоть.
                Если заболел ты - лучше отлежись,
                Если не тверёзый - зря не колобродь.

                Мы вину не вправе сваливать на жизнь,
                Если даже хлеба - лишь один ломоть.
                Пусть несчастий всяких - не переполоть,
                Сатане ты все же в ножки не клонись.

                Плачут под рукою сатанинской дни.
                В эти дни погрязнуть так легко во зле!
                Только - есть Россия! Ты ее - храни,
                Чтоб людскими были души на Земле.

                Чтобы мог сказать ты в дебрях бытия:
                "Николай Михалыч, здравствуй! Это - я".
                15.
                Николай Михалыч, здравствуй! Это - я.
                Искренне жалею, что тебя здесь нет.
                Как мне надоело в дебрях бытия,
                Об ином тоскуя, видеть белый свет.

                Лучше бы навечно - мать сыра земля,
                А не в этих дебрях добрых ждать примет.
                Южный ветер с Дона, позабыв свой след,
                Разудалым свистом не встряхнет меня.

                У меня и шашка, верь, не верь, а - есть!
                Было бы желанье... Было, да прошло:
                Целый мир наш бывший стал нецелым весь,
                Оттого и думы давят тяжело.

                Вот ведь как бывает! Вот ведь сука-жизнь...
                У тебя вернее: "Едешь, так держись!"

                Январь, 1998 г.



































Для детей – от младших до старших


Сказ о Солнечной западёнке

1.
                И в сто лет мне вспомнится, как среди лесов
Западало солнышко за гору  Азов.
Гору ту, что соснами густо заросла,
Западёнкой Солнечной мама прозвала.
Только отпылается пламя из лучей,
Мама собирается – на работу ей.
Мне же, несмышлёнышу, говорила так:
«Есть, видать, у солнышка за горою враг –
Захотело, ясное, на скалу присесть,
Тут его, уставшего, и накрыла сеть.
Видно, Красну Донышку надобно помочь,
На земле без солнышка будет – только ночь».

Я просился с матушкой. Но она в ответ:
«Нет уж, не упрашивай – мал ещё, мой свет.
К Западёнке Солнечной не легко пройти:
Сосны, как чудовища, встанут на пути.
Лапами когтистыми схватят – не уйдёшь!
Налетит неистовый градный ливень-дождь.
С неба громы свалятся, станут лес трясти…
Это – не для маленьких. Ты скорей расти.
Вырастешь, и к солнышку путь найдёшь во мгле.
Западёнок солнечных много на земле!».

2.
Уходила матушка солнышко спасать,
Оставалась бабушка сказку продолжать.
Говорила ласково: «Спи давай, внучок.
Для тебя за лавкою сны плетёт сверчок.
Слышишь, как старается? Видно, выплел он
Сон, что в срок сбывается, самый сладкий сон.
Вот уснёшь, и батюшка твой придёт во сне…»
- Где отец мой, бабушка?
- Бьётся на войне…

3.
Блик луны заплаткою лёг на потолок.
У печи за лавкою приумолк сверчок.
Темнотой закрасилось бабкино лицо.
И сплетала сказ она – за словцом словцо:
«Далеко на западе, где и дождь – свинец,
На смерть с супостатами бьётся твой отец.
Попытались вороги сбить его врасплох,
Да отец твой вскорости сам  побить их смог:
Где удар обрушит он – ворог в землю врыт!
Где пальнёт «катюшею» - снег и тот горит!
Испугались вороги, повернули вспять.
А теперь не скоро им и на ноги встать!
Пусть ползут поганые в логово своё,
Пусть над их курганами кружит вороньё…»

Спохватилась бабушка: «Спать, внучок, пора.
Я с тобою рядышком буду до утра.
Баю-бай, хороший мой. Крепким вырастай.
Да гостей непрошенных, как отец, встречай…»

4.

Далеко на западе, за горой Азов,
Солнышко запрятано в темь-тюрьму врагов.
И к нему я, выросший (долго ли во сне!) –
Тороплюсь на выручку на лихом коне.
Грозных сосен полчища на пути встают
И во тьме грохочущей ходу не дают.
Где-то совы гыкают. Громы тишь когтят.
Огненными пиками молнии летят.
Но не спотыкается – мчит мой добрый конь
Так, что вырывается из ноздрей огонь!
Мчит туда, где ворогом в злой фашистской мгле
Свастикой приковано Солнышко к скале.
Там к нему с допросами лезут палачи:
«Ты давай, курносое, лучше не молчи!
Говори, выкладывай, что там, в вышине,
За день увидало ты в русской стороне?
Много ль неба синего есть там про запас,
И какими силами Русь страшна для нас?»
Только зря стараются каты-палачи:
Как ни изощряются, -  Солнышко молчит.
Ни единым стонышком не подводит Русь…
Потерпи, брат Солнышко, я к тебе – пробьюсь!

5.
И во тьме грохочущей я вперёд лечу.
Мрачных сосен полчища гром-конём топчу.
От ударов горбится молний злых огонь.
И с горы на горочку прыгает мой конь…

Только вдруг засадная сетка-западня
Прямо из седла меня сдёрнула с коня.
И на землю гулкую я свалился так,
Что сомкнулся, гукая, надо мною мрак.
Понасели вороги – не взмахнуть рукой!
Каркают, как вороны, тешась надо мной.
Все, мол, - битва кончена…  И ведут во тьме
К Западёнке Солнечной, к мрачной темь-тюрьме.
Там, средь залы каменной, посреди темниц,
Восседает барином Самый Главный Фриц.
«Что попался, вьюноша? – прохрипел он зло
И глазами-блюдцами смотрит тяжело:
«Говори. Я слушаю. Кто ты родом есть?
По какому случаю оказался здесь?»
«Отпустите Солнышко, - гордо молвил я, -
А казнить вы можете одного меня.
Отпустите Солнышко! Сколько вас просить?
На земле без Солнышка невозможно жить».
«Вот и замечательно! – фыркнул Главный Фриц, -
Все падут с отчаянья перед нами ниц.
Всех безоговорочно мы загоним в плен –
В Западёнке Солнечной хватит крепких стен!
Будут все покорными жить да поживать,
И для нас отборное счастье добывать.
Мы прикажем Солнышку, чтоб ваш век продлить,
Лучиком-заморышем иногда светить…».
Как он гадко фыркает, Самый Главный Фриц.
Нет, пред этим выродком не паду я ниц!
И с прицельной точностью плюнул я как раз
Прямо в харю фрицеву, прямо в темень глаз…

6.
Тут прервал я нехотя сон свой непростой –
Я услышал, бабушка говорит со мной:
«Внучек, что так мечешься? Али сон худой?» -
И укрыла плечи мне шалью пуховой,
Говоря мне ласково: «Спи-ка, мил дружок.
Вон опять за лавкою сны плетёт сверчок.
Слышишь, как старается? Видно, знает он
Сон, что впрямь сбывается, самый вещий сон.
Засыпай, мой жалостный, сладко спи, родной…».

Снова продолжается сон несладкий мой.

7.
В Западёнке Солнечной, в злой фашистской мгле,
Так же, как и Солнышко, я прибит к скале.
Раны кровотечные болью застят свет,
Но пред вражьей нечистью страха в сердце нет!
Говорит мне Солнышко: «Потерпи, браток.
Сколь ни льют здесь кровушки, да всему есть срок!
Много зла я видело, это – больше всех!
Только правду кривдою не убить вовек!
Сколько б злыдни-вороги ни пытали нас,
Будем непокорными мы и в смертный час!..».

Попытались Солнышко фрицы остудить,
Только долго ль знойному льды их растопить!
Попытались вороги обрубать лучи –
Вырастали новые, столь же горячи!
Главный Фриц, не выдержав, Выдохнул, хрипя:
«Всё равно мы, рыжее, обхитрим тебя!
Чтоб смирнее стало ты, чтоб твой нрав притих,
Мы зажарим малого на лучах твоих!
Сроку – только час тебе: думай, как тут быть.
Ты одно несчастному можешь пособить…».

Приуныло знойное. Но решился я:
«Не печалься, Солнышко, не жалей меня!
Не тебя с обидою мне за смерть судить –
Пусть умру, но кривдою правду не убить!
Сколько б злыдни-вороги ни пытали нас,
Будем непокорными мы и в смертный час!
Пусть врагов не радует горький мой конец –
Всё равно стократно им отомстит отомстит отец!».

8.
В Западёнке Солнечной, мой считая срок,
Льют часы песочные струйкою песок.
Отливают горкою то, что я прожил,
Чем на свете с гордостью свято дорожил.

Но уже нарублены Солнышка лучи.
Но уже нахмурили брови палачи.
И с ухмылкой злобною в отблесках огня
Ждёт у места лобного Главный Фриц меня…

Только вдруг заухала грузно тишина.
Сотрясаясь, рухнула темь-тюрьмы стена.
И от страха дикого взвыли палачи.
И взметнулись пиками Солнышка лучи.
И под своды низкие, словно смерч-буран,
Ворвалось российское грозное: «Ур- р-ра-а!».
Это к нам на выручку через тёмный лес,
Всю там нечисть вырубив, прискакал отец.
Где удар обрушит он – ворог в землю врыт!
Где пальнёт «катюшею» - снег и тот горит!

И взлетело Солнышко в синеву небес.
И пронзило Солнышко западёнский лес.
И поймал я верного своего коня.
И бежали вороги в страхе от меня…

9.
А пока с врагами я бился, как отец,
Мама кочегарила на Штанговской ТЭЦ.
Наклоняясь над топкою, шевелила жар,
Чтоб, свистя и торкаясь, шёл к турбинам пар.
Чтобы электрический ток звенел в станках.
Чтоб врагов панический заколодил страх.
Пусть ползут постылые в логово своё,
Пусть над их могилами кружит вороньё.
Чтоб отец с Победою возвернулся в дом.
Чтобы нужды с бедами поросли быльём…

И грабарка грубая маме жгла ладонь,
А в котлах безумствовал солнечно огонь.

10.
Как она медлительно шла потом домой
После смены длительной, смены той ночной.
А навстречу матушке из-за дальних гор
Восходило солнышко на земной простор.
Восходило солнышко, и цвели цветы,
И тянулись к солнышку мамины мечты:
«Как же дальше сложится на земле житьё?
Горе – переможется, жизнь возьмёт своё!
Только бы побольше бы было тишины.
Только бы подольше бы не было войны.
Все руины выправим – нам не привыкать!
Злобу в душах вытравим – с ней ли свет искать?
Только бы сердечнее люди стать смогли
И во веки вечные войны не вели…».

Шла она усталая по большой земле,
И сияло алое солнце в синей мгле.

                1980

     Криолитовый завод
 
               Сыновьям — Андрею и Евдокиму

                Нынче,  в мирной обстановке,
Без труда хоть где найдешь
Спички в яркой упаковке,
И цена им - медный грош.
Только помню я другие -
Горевые времена:
Были спички - дорогими.
Кто б их делал, - шла война.
И заводы на Урале,
Как в любом краю другом,
Все для фронта выпускали,
Для победы над врагом.
И над нашим Первомайским,
Над поселком заводским,
Как и всюду, поднимался
Дни и ночи к небу дым..
Торопились, как и всюду,
Под гудков призывный гам
Заводской закалки люди
К заводским своим делам.
И хотелось людям, чтобы
Для державы в тяжкий год
Был оплотом наш особый,
Криолитовый завод.
Говорят, во всей России
Он в ту пору был один -
Предвоенной индустрии,
Средь лесов взращенный, сын.
Здесь народ не пушки делал
И не сталь для бронеплит -
Порошок пуржистый, белый
Выпускали - «криолит».

2.
Всех один вопрос тревожил:
Что для гибели врага
Порошок их сделать может,
Чтоб фашисту сбить рога?
На догадки люди падки -
Всяк на выдумку горазд!
Но однажды все догадки
Разрешились как-то враз.
Весть одна из тайны главной
Просочилась на завод:
Порошок их достославный
Самолетам жизнь дает.
Дескать, сплав нашла наука:
Криолит в нем - как запал,
С ним родится - легче пуха! -
«Илюминевый» металл.
А с такой-то облицовкой
Самолету - нет цены:
Он и легкий, он и ловкий,
Он - как воздух для страны!
И когда на запад мглистый
Звенья шли, пронзив зенит,
Говорили: «Бить фашистов
Полетел наш криолит».

3.
А в Крещенские морозы
На Урале, без тепла, -
Хоть заплачь!
Но даже слезы
Станут, словно из стекла.
И в цехах, трудясь в три силы,
Наши матери порой
Бога мысленно просили
Присмотреть за детворой.
Чтоб не лезли дети к печке -
Долго ль выпрыгнуть беде!
Чтоб босыми на крылечко
Не бежали по нужде.
Чтоб соседская старушка
Постаралась бы опять
Хоть картофельной болтушкой
Силы в детках поддержать.
И спеша домой с работы,
Отмечаясь в проходных,
Знали матери: заботы
Не убавилось у них.
Столько дел им нужно сделать!
Перво-наперво разжечь
Надо печь, чтоб загудела,
Чтоб жилым дышала печь.
Но дрова нужны для печки,
А они - за три версты,
В Бабьей роще, там, где к речке
Берега бегут, круты.
А нарубишь дров на стыни -
На себе вези домой...
Мама, мама, и поныне
Мне тепло от них зимой!

4.
Я по роще заповедной
Вновь иду.
              Вокруг - родня!
Ведь березы в год победный
Здесь мальцом сажал и я.
Сколько пней в послевоенной
Сиротело тишине!..
А теперь - о сокровенном
Роща снова шепчет мне.
Здесь девчат мы целовали
В свой черед, что вышел весь...
А ведь было - проливали
Наши мамы слезы здесь.
Но звенел топор, и бились
Ветви тонкие берез...
Не под ними ль вам любилось
До последних ярких звезд?
Только жизнь свое просила:
Там, в избёнке, - малыши!
Так найди, родная, силы
И с дровами поспеши.
Обогреешь несмышленых,
Уж тогда и пореви...
Сколько в роще для влюбленных
Знают песен соловьи!

5.
Всё природа рассчитала,
Сотворила всё сама:
И чтоб лето в срок настало,
И чтоб снежилась зима.
И чтоб каждая былинка
Трепетала по весне.
И чтоб девичья косынка
Парню виделась во сне,
Чтобы стрелы краснотала
Пробивали тишину...
Все природа рассчитала,
Не учла одно - войну.   

6.
Только я опять - про спички.
Их в поселке в те года
Люди разве по привычке
Вспоминали иногда.
Наши матери немало
Поистратили минут,
Чтобы с помощью кресала
Выбить искорку на трут.
Где тут времени набраться?
Им работать, без отцов,
Приходилось по двенадцать,
По четырнадцать часов!
И решили все соседки
Очередность завести,
Чтобы жар в одной загнетке
Понадежнее блюсти.
Чтобы каждый мог с жаровней
Прибежать в «дежурный» дом
И разжиться попроворней
Сохраненным огоньком.
-  Так-то будет нам полегче,
Сообща...
-  Об чем тут речь,
Ведь одно полено в печке,
Сколь ни бейся, - не разжечь...
И над нашим Первомайским
От живого огонька
Дым столбами поднимался,
Подпирая облака.

7.
Ох и крепко я запомнил,
Как меня однажды мать
Повела к одним знакомым
День рожденья отмечать.
-  Ну и гость пришел, - сказала
Тетя, серьгами звеня.
Провела к детишкам в зало
И представила меня.
Было мне четыре года.
Жил я посреди войны
Средь рабочего народа -
Кровный сын своей страны.
И кусок ржаного хлеба
Мне казался...
С чем сравню?!
Ничего под этим небом
Слаще я не признаю!
И тогда, в лихое время,
Я попал, казалось, - в рай!
На столах - торты, варенье...
Что желаешь - выбирай!
Мама средь кастрюль на кухне
Хлопотала. И гостям
Что-то, пахнущее вкусно,
Разносила по столам.
...Сколько раз, придя с работы,
Выскребала грязь она
В этом доме беззаботном,
Где не в горе и война.
Где хозяин - дюжий, рослый -
Все от мамы что-то ждал
И для каждой папиросы
По две спички зажигал.
Как забыть тот день рожденья,
Где, в завале сытных блюд,
Ел я все без исключенья
И боялся - отберут?!
Где не слышал шёпот мамы:
«Не давись ты, так нельзя...»
До сих пор, Борис Адамыч,
Щедрость вашу помню я...

8.
...Прошлых бед большие птицы
Откружили над страной.,.
Неужели повторится
Лихолетья страшный зной?!
Ведь с тех пор я помню свято:
В испытаниях народ
Хоть живет и небогато,
Но - сплочённее живет.

9.
Отчего ж - и не заметил! -
В грустных мыслях я увяз?
Разве не было на свете
Дружной жизни и у нас?
Разве надобно народу
Бед побольше да войну,
Чтоб узнать, зачем от роду
На земле он спину гнул?
Разве где-то за лесами
Не стоит, раздвинув лес,
Чудо, созданное нами, -
Первая в стране АЭС?
Там, в районе Белоярки,
Был не хуже я других
При делах, и в стужу жарких,
На ветрах на всех тугих...
Так чего же я о прошлом
Не по делу затужил?..
Эй, сосед, открой окошко,
Дай-ка жару для души.

10.
За окном Москва кипела.
Люди шли. Звенел трамвай.
Где-то медь вовсю гремела,
Славя праздник Первомай.
А в студенческой клетушке
Разговор шел за столом
Все о том, что надо пушки
Все пустить в металлолом.
И дружок мой, из Берлина,
С чудным именем Иван
Горячился, отодвинув
Чуть пригубленный стакан:
«На планете нашей тесной
Встал уже ребром вопрос:
Или все решать совместно,
Иль планета - под откос!
Ведь начнись-ка что почище,
Чем раздоры в уголке, -
Все сгорим! Как эти спички,
Коль зажечь их в коробке.
Вот, смотри, - он по коробке
Чиркнул и поднес огонь.
Разом вспыхнули головки,
Опалив ему ладонь.
 - Жизнь прекрасна в этом мире,
Но она - как в коробке...»
Почерневшие, дымили
Спички у него в руке.

11.
Немцев пленных в Первомайке
Я видал в былые дни.
Даже летом из фуфайки
Не вылазили они.
Знать, у града Сталинграда
Так мороз их прихватил,
Что, наверно, были рады
За теплом шагать в наш тыл.
И большак мостя камнями,
Забивая их в песок,
Немцы били молотками
Будто Гитлеру в висок.
От ударов их шаталась
В душах русских лёд-стена...
Ох, сильна ты, бабья жалость,
До чего же ты сильна!
Глубину твою познай-ка,
Коль смогла ты - видит Бог! -
Отломить от хлебной пайки
И для пленного кусок.

12.
С фрицем этим я случайно
Смог знакомство завязать,
Был он тощий и печальный,
И по-русски мог сказать.
И глаза - в глаза смотрели...
-  Нет ли спичек? - я спросил.
Он ответил:
-  Все сгорели
На больших снегах Руси.
И подал мне зажигалку
Немудреную на вид,
Зажигалку-выручалку,
Что сама огонь творит.
То-то мама будет рада!
Фриц втолкнул сухарь в карман
И сказал:
-  Дружить нам надо,
Как зовут тебя - Иван?
-  Толей кличут все соседи...
Не расслышал он, видать.
-  Я, когда домой приеду,
Сына Ваней буду звать.
От мальца души не скроешь,
Хоть во что ее одень...
-  Ты куда дорогу строишь?
Он ответил:
- В лучший день.
                13.
А на площади на Красной
Нынче весь московский люд.
И грохочет в небе ясном
Первомайский гром-салют.
И в сплошном людском потоке
Мы, как лодочки, плывем.
И бормочет Ваня строки
На немецком, на своем.
И - понятно мне, хоть к речи
Я немецкой не привык.
Видно, чувства человечьи
Знают лишь один язык.

14.
А поселок Первомайский,
Хоть сто карт перелистай,
Не отыщешь - и не майся,
Даром время не теряй.
Нет его давно на свете -
Тот барачный островок
Сослужил свое планете
В самый трудный, может, срок.
Только люди не забыли
В городских домах своих,
Как страдали, как любили,
Как трудились за троих.
И меня одно заботит -
Вырвать из небытия
Прошлых дней их боль и опыт
Для сегодняшнего дня.
Чтоб и внуки не забыли,
Как они в том далеке
И в труде, и в битве были -
Словно спички в коробке!

                1978



































                СУДЬБЫ ТВОРЧЕСКИЕ ПОЛЕВЧАН

                ГЛАВНОЕ ДЕЛО

      Писать в «Рабочую правду» о человеке, который проработал  в ней добрых два десятка лет, очень даже непросто, не смотря на то, что человек этот с 1983 года находится, как говорится, на заслуженном отдыхе. И непросто, в первую очередь, потому, что там до сих пор  трудятся ещё люди, которые работали , и не один год, с ним вместе. К примеру, та же Галина Александровна Кирьянова или Валентин Павлович Птухин. У них, разумеется, сложилось своё мнение о нём , а у меня - своё, поскольку знаю этого человека с шестидесятых годов. А написать мне о Вячеславе Илларионовиче Могилкине хочется потому, что этому прекрасному человечищу 4 февраля исполняется не мало, не много, а 80 лет! Но, сказать по-честному, я не верю этому, поскольку при довольно частом  общении с ним, при наших нескончаемых  разговорах о жизни, литературе и искусстве, о перепадочной судьбе Отчизны нашей многострадальной у нас всегда находятся общий язык и одинаковые взгляды на многие-многие вещи. И как же в таком случае почувствуешь двадцатилетнюю разницу в возрасте?
     Но так, разумеется, не всегда было. В тех же шестидесятых, когда я третий десяток лет своих безалаберно-цветущих точал-расточал, он казался мне ого-го каким старым, и смотрел я на него с его подходящим  к пятидесятилетнему рубежу возрастом, как на человека из какой-то не совсем понятной для меня туманной дали. Да и мнение-то о нём у меня, сказать откровенно, не в его пользу тогда складывалось. Ведь от этого человека во многом  зависело - напечатают мои  стихи в газете или нет. А тут ещё дружок мой Витя Макукин, работающий в редакции и бывший у Могилкина в конкретном подчинении, такие страсти-мордасти подпускал к моей, непросвещённой в редакционных тонкостях, душе, что я вообще думал, что «ответсек »  - это имя какого-то чудовища, которое так и отсекает, так и отсекает наши  пиитские многоталантливые головы. Одним  словом, у меня сложилось мнение, что понятия «Могилкин» и «палач» - это одно и тоже. Ведь совсем  я тогда не знал, что такое ответственный секретарь газеты. Для меня это значило что-то типа секретаря-машинистки.
      В дальнейшем  мне самому пришлось поработать ответственным секретарём газеты. И  скажу, что это самая, как говорится, собачья должность в редакции.   Всех надо подгонять, чтобы вовремя материалы  в готовящийся номер сдавали. Вычитывать их, править, а то и возвращать на доработку. А на планёрках - без всяких-яких всем высказывать «правду-матку», что не каждому коллеге нравилось.
       До этой «собачьей должности» я отделом писем заведовал. Боже, какая это благодатная работа была! Забил свою страницу - и отстаньте от меня. Хватало времени и на написание стихов, и на болтологию с дружками-коллегами. А тут... На какую дружбу можно было рассчитывать, если на тебя, как на цепного пса смотрят, а ты на них - как на явных саботажников?..
       Возможно, в других редакциях по-другому дела обстояли, но в нашей «районке», где вечно квалифицированных кадров не хватало, без «цепного пса» не обойтись было.
    Одним словом, через три года сбежал я с этой проклятой должности, став обыкновенным «литрабом»...  К чему я такой «кусмище» из своей биографии привёл? Да нет, не «о себе любимом» хотел поведать, а о том, что это за должность - «ответсек». Как я уже говорил, меня при ней только на три года хватило, а Вячеслав Илларионович, страшно представить, тридцать пять лет на ней отпахал: двадцать - в Полевском, в «Рабочей правде», и пятнадцать - в Бурятии и Карпинске. И, поверьте, каким бы характером человек не обладал, спокойным  и уравновешенным , как Могилкин, или взрывчатым, как я, должность эта накладывала на него свою тяжёлую лапу: в коллективе редакции  он волей-неволей становился самым ответственным  и требовательным , и самым...одиноким. А это нагрузка на человеческую психику - ох какая! Вероятнее всего, потому Вячеслав Илларионович при выходе на пенсию и одного дня лишнего   не проработал на журналистской ниве - очень устал! Понадобилось немало времени, чтобы отдышаться, придти в себя от такого многолетнего «ответсековского» марафона.
     Но жизнь-то, как говорится, на месте не стоит. И  жизненные силы, если они ещё имеются в человеке, не дадут ему покоя. Тем  более, если человек этот  творческого склада. И  в одно прекрасное время перед Вячеславом Иларионовичем сам собой встал вопрос: чем заняться? Стихами? Написание их для его души  была давняя отдушина. Зачастую она спасала его ещё и при газетной работе: нет-нет да и выскакивало из-под «ответсековского» пера четверостишие-другое, а то и целое произведение. Ещё тогда он заметил, что из всех поэтических жанров более всего ему сатира удавалась. Вот  он и постреливал иногда то «одной строкой» по жизни плохой, а то и целой басней в тех газетах, в которых работал. Со временем не стала отказываться от его сатирических миниатюр и областная пресса, а потом и столичная. Несколько раз его сатиры и на страницах журнала «Крокодил» появлялись. Но всё это было «отдушиной» - и не больше.
     Но цельная натура не может жить без главного дела. Одно «главное дело» - газета - осталось позади, а ставить во главу угла стихи Вячеславу Илларионовичу не хотелось: несерьёзно это - под старость лет в поэты метить. И, находясь на распутье, раздумывая, в какую сторону повернуть, Могилкин  и не заметил, как рука его сама собой потянулась к карандашу и  стала выводить на бумаге какие-то немудрёные пейзажики. Но сразу отнестись серьёзно к действу своей руки он не мог. Ведь столько лет прошло с той давней поры юношеских мечтаний, стать художником, что теперь смешно об этом серьёзно и помышлять. Ну подумаешь, что в своё время и какие-то удачи случались в живописи, и даже в такое престижное художественное училище, как московское «Памяти 1905 года» творческий конкурс прошёл и экзамены сдал. Что из этого? Ведь столько было-перебыло с тех пор: и война, и послевоенные беды-горести, и учёба в Московском университете, и эта тридцатипятилетняя газетная каторга с её извечной мышиной борьбой за  место под солнцем. Боже, о каком тут ещё художничестве раздумывать можно?! Но рука не прислушивалась к рассудку, всё рисовала и рисовала. А вскоре и краски потребовала!..
     И свершились юношеские мечтания! Наконец-то творческая душа обрела себя и расправила крылья. С годами  приходил опыт, который раскрывал одну тайну мастерства за другой. Появилась своя манера письма, своё виденье мира. Кто побывал на выставках картин Вячеслава Могилкина, тот навсегда останется под впечатлением навевающих раздумья и дающих душевное успокоение обворожительных пейзажей художника. Глядя на прекрасное, мастерски изображённое лицо вечно молодой природы, дико подумать, что автор этих полотен - далеко немолодой человек. Только цветущей душе дано быть такой щедрой, такой выразительной! Вот оно - главное дело всей жизни Вячеслава Илларионовича Могилкина. Именно по этим  работам будут вспоминать о нём наши внуки-правнуки, если вырастут не иванами непомнящими родства (что уже от нас зависит!). И  как же им будет обидно услышать о том, что они могли бы знать ещё об одной  стороне  творческой души этого удивительного человека, о его «неглавном» деле, стихах, которые он всю жизнь писал, да так и не узнают, поскольку, собранные им к своему восьмидесятилетию философские миниатюры, так и не вышли отдельной книгой. Доброго дяди-спонсора не нашлось.

                СПОНСОР - ГОРОД ПОЛЕВСКОЙ
    
     В одном из летних номеров "Рабочей правды"  (1990 г.), предваряя стра¬ничку с творчеством юных полевчан, я писал о том, что у ребят из начальных классов города за два года работы на уроках поэзии сложился хороший сборник стихов и сказок. Вступление к той под¬борке я закончил мечтой о том, что неплохо бы этот сборник из¬дать отдельной книгой. Но нужен был спонсор, то есть такая "доб¬рая" организация, которая взяла бы на себя расходы. И вот мечта эта начинает претворяться в жизнь. В настоящее время рукопись книги "Полевские зайчики" находится в издательстве и готовится к печати. Предисловие к книжке написал, после знакомства с рукописью, известный детский писатель Владислав Крапивин. Приведу неболь¬шую выдержку из его текста: "Иногда, рассуждая о маленьких со¬чинителях, взрослые снисходительно говорят: "И пусть даже не каждый из них станет поэтом..." Но, я думаю, станет каждый! По крайней мере, каждый из этих ребят сохранит в себе умение видеть красоту, любить все живое и по-доброму относиться к людям. А человек с таким умением - в душе всегда поэт."
     Но я еще не сказал, кто же стал спонсором "Полевских зайчи¬ков". Рукописью сборника заинтересовался наш городской Совет. И в результате... Короче, на титульном листе книги "Полевские зай¬чики" будет написано: "Спонсор - город Полевской".
     Но это еще не все! Такая же надпись будет стоять и на книгах взрослых авторов - полевчан, членов литературного объединения "Рассвет": "Беспокойство" - книга стихов Дианы Сороковой, "По¬здняя любовь" - стихи и песни Любови Пивоваровой, "Песенный конвой" - стихи и песни нашего барда Николая Вахтина, "Чисто человеческие отношения" - сборник рассказов Евгения Черепано¬ва, и книга "О Полевском и полевчанах" нашего краеведа Алексея Кожевникова.
     Вот какое событие в очень скором времени (а точнее - в начале 1991 года) ожидает полевчан.
                ("Рабочая правда" от 18 октября 1990 г.)

                ВСЕ ДЕТИ - ПОЭТЫ!

     Любители поэзии обратили, вероятно, внимание на "Литератур¬ную страницу" в "Рабочей правде" за 24 мая (1988 г.). На ней, наряду со "взрослыми" стихами, были опубликованы и произведения юных поэтов - Димы Рагузина и Поли Потемкиной, учащихся третьего класса восьмой школы. При подготовке литстраницы я почему-то был уверен, что мимо внимания ребят, ровесников Димы и Поли, эти стихи не пройдут. И теперь убедился в этом.
     Все дело в том, что в последнее время я довольно часто встре¬чался с юными полевчанами - в пионерских лагерях города, на школьных оздоровительных площадках. Встречался с ними не толь¬ко как поэт, но и как руководитель литературного кружка при Доме пионеров. Цель этих встреч была одна - заинтересовать ребят по¬эзией, обучить их элементарным правилам стихосложения, хотя бы отчасти.
     При встречах со школьниками мне очень помогали Дима Рагузин и Доня Азовский. Их выступления (Дима и Доня читали свои стихи) ребята встречали тепло и (возможно, мне это только каза¬лось) с некоторой завистью. Ну как же, их ровесники и - стихи! Однако эта "некоторая зависть" пропадала сразу же после второй половины встречи - учебной, когда ребята сами начинали рифмо¬вать: "пол - стол", "карта - парта" и т. д. От игры в рифмы они легко переходили к более сложному занятию: по образцу каких-либо известных всем стихов (например, "Наша Таня громко пла¬чет") составляли свои две, а то и четыре рифмованных строки.
     На первом занятии творчество ребят протекало коллективно: кто-то слово в нужный размер вставит, а кто-то и целую строчку придумает. Не обходилось и без шуток. Не помню уже где, один мальчик выкрикнул: "Наша Таня съела мячик". Тут же ему отклик¬нулся другой любитель "передразнилок": "А теперь сидит и пла¬чет". Ребята, конечно, не знали, что на таких шутках (иногда злых и острых) целый жанр литературный держится - пародия. Но они впервые почувствовали, что слова - это не нечто бесформенное, пустое, а гибкий и звучный материал, из которого строится наша речь.
     Помню, как в девятнадцатой школе собравшиеся ребята были приятно поражены тем, что сами (сами!) сочинили стихотворение на первом же занятии. А получилось это так. Играли в рифмы. Каж¬дому из присутствовавших я говорил какое-нибудь слово, а он дол¬жен был подобрать к нему рифмы (чем больше, тем лучше). Одно¬му мальчику, по-моему, Вите, досталось слово "тележка". И он вме¬сто того, чтобы просто подобрать к этому слову рифму, как все делали, вдруг выпалил целую ритмическую строчку: "Олежка ехал на тележке". Тут же кто-то придумал рифму "орешки", кто-то до¬бавил "кедровые". И вот уже родилось двустишие: "Олежка ехал на тележке И грыз кедровые орешки".
     На этом можно было бы и закончить "стихотворение". К этому, кажется, и настроение "творческого коллектива" подходило. Но тот же мальчик, Витя, не мог успокоиться на достигнутом. Он, вероят¬но, чувствовал, что стихотворение еще не закончено, что нет в нем чего-то такого, отчего зарифмованные строчки и становятся сти¬хотворением. И Витя не выдержал: "И грыз тележку", - соскочив с места, крикнул он. Сами по себе эти слова никак не укладывались в выбранный стихотворный размер, но ребята угадали шутливый поворот мысли, предложенный Витей, почувствовали необходи¬мость этого поворота для завершения стихотворения. И вот что у них получилось:
             Олежка ехал на тележке
              И грыз кедровые орешки.
              Когда закончились орешки,
              Олежка начал грызть тележку.
     Нужно было видеть сияющие глаза ребят, чтобы понять, что такое радость творчества!
     С ребятами из 5 "В" класса шестнадцатой школы я провел два занятия. То есть, они уже могли и рифмы подобрать, и немудреные двустишия составить. К концу второго занятия предложил им кон¬курс на лучшее небольшое стихотворение. Времени оставалось ми¬нут десять. И тринадцать юных стихотворцев принялись за дело. По-разному справились они с заданием. Вот стихотворение Ната¬ши Коршуновой:
               Мы играли на лужайке
                И увидели вдруг зайку.
                Побежали мы за ним,
                Но растаял он, как дым.
     Игорь Охлупин и Тимур Бажов решили объединить свои уси¬лия. И, по-моему, соавторство их увенчалось неплохим результа¬том:
                Я сегодня очень рад –
                У меня родился брат!
                Мы его назвали Мишка,
                Потому что он - мальчишка.
                Настя Кирьянова (из 5 "А") написала так:
                Утром к моему окну
                Прилетела птичка.
                Моя сестра воскликнула:
                Ведь это же синичка!"
     Как вы, вероятно, заметили, размер в этом стихотворении явно нарушен. Но будь у Насти побольше времени, она сама смогла бы доработать и выправить стихотворение. И тогда могло бы оно про¬звучать ну хотя бы так:
                Утром к нашему окну
                Прилетела птичка.
                И сестра сказала мне:
                "Это же синичка!"
     Как видите, дети с удовольствием занимаются стихосложени¬ем, едва познакомившись с его азами. Для них это пока игра. Но уверяю вас, игра эта принесет свои плоды. И первыми, кто почув¬ствуют это (разумеется, кроме самих детей), будут учителя литера¬туры. Ребята с большим интересом начнут относиться к самой орга¬низованной человеческой речи - к стихам. Станут лучше понимать эту речь (и умом, и сердцем), а значит - будут богаче.

                ЧЬЯ БОРОДА ЛУЧШЕ?
                (Репортаж с урока стихосложения во втором классе)
               
   - Так о чём же мы сегодня сочинять будем? - едва войдя в класс и поздоровавшись, спросил я. За окнами вовсю разноцветилось настоящее бабье лето, и настроение у меня было самое распрекрасное. Я весело оглядывал второклашек, и, по-моему, в душах у них тоже золотая погода стояла.
   - Ну что молчите? О чём писать-то будем?
   - О вашей бороде.
     Вот-те на! Запомнили, пострелята, что я весной-то безбородым ещё был. За лето она так прихорошила меня. И  приятно, конечно, внимание  этих чистоглазиков, но...
   - Нет, ребята. Такое дело никак не пойдёт. Вы что же хотите, чтобы меня с работы выгнали? Подумают, что я заставил вас свою бороду воспевать, и, как пить дать, выгонят.
   - А она у вас настоящая?
   - Что же я нарошнешную носить буду? Конечно, настоящая! Но хватит, хватит об этом. Подумаешь, учитель бороду отрастил. Да таких бород знаете сколько? Кому не лень, тот и отращивает.
   - У нас в подъезде тоже дядя с бородой живёт.
   - И у нас...
   - Ну уж если вас так бороды занимают, то давайте напишем стихотворение о бороде, только не о...человеческой.
     Класс с недоумением смотрит на меня. Думают, что я шучу. А мне просто занятно стало.
   - А о чьей? - решительно спрашивает Дима, самый крупный мальчик в классе. Он неясностей не любит.
   - Подумайте, у кого ещё бороды есть.
   - у Бога, - нерешительно, чуть ли не шёпотом, высказала свою догадку Маша. Я знаю, что живёт она с бабушкой, а родители у ней, как раньше говорили, - в нетях. То ли спились оба, то ли сидят где-то.
   - Нет, Машенька, не будем мы про бороду Бога писать. Не это у него главное. Давайте лучше вспомним, бывают ли животные с бородами?
   - У животных бород не бывает, - Дима, как всегда, категоричен.
   - Нет, бывает, - встряла извечная супротивница Димы Настя. Шустрая, глазастая девочка, с вечно сбивающимся ярким бантом на голове.
   - Не бывает! - упёрся Дима.
   - А я говорю, бывают бородатые животные.
   - А ты видела, видела?!
   - Конечно, - Настя усмехнулась. - Каждый день вижу. У нас Чапа бородатая. И борода у ней, и усы - всё есть!
   - Ну, ну. Хватит спорить, вмешался я в разгоревшийся не на шутку спор. - Я, правда, бородатых кошек не видел, но готов поверить Насте.
    - Так ведь Чапа-то не кошка, а собака, - с тихим снисходительным смешком пояснила мне Настя.
   - А что, а что, скажете бородатых кошек не бывает? - Это Оксана подключилась. - Да у наших соседей Пушок весь шерстью оброс. И лицо у него всё в волосах. Вот в таких длиннющих! - Оксана руками показывает, какая на «лице» у Пушка шерсть.
   - Ну хорошо. Собаки бородатые есть. Кошки бородатые есть. А ещё у каких-нибудь животных бороды имеются?
   - Я в зоопарке бородатую обезьяну видел, - подал голос Миша. Тихий, скромный, не в меру стеснительный мальчик.
   - А я по телику здоровенную бородатую корову видел, - это опять Дима решительно врывается в разговор. - Только это не корова вовсе, а какое-то другое похожее животное. Я не запомнил как оно называется.
   - Может, зубр? - подсказываю я.
   - Вот, вот, зубр! - ликующе восклицает Дима. - Он ещё о берёзку чесался.
   - Анатолий Андреевич, Анатолий Андреевич, - пытается шёпотом обратить на себя моё внимание Машенька.
   - Ты что-то хочешь сказать?
   - А ведь у петушка тоже борода есть. Помните, - Петушок, Петушок, золотой гребешок, маслена головушка, шёлкова бородушка. 
   - Молодец, Машенька. Вовремя сказку вспомнила.
     Но Дима тут же удивился моей наивности:
   - Да какая же у петуха борода? Борода-то ведь из волосьев, а у петуха  мешочек какой-то красный из кожи висит.
   - А ещё у козы борода бывает, - не слушая Диму, тихо говорит Маша.
   - И у козла, и у козла! - радостно сообщает Настя.
   - Да у этих животных и козлята  тоже бородатые, - это Миша высказал своё наблюдение.
   - Так, ребята, хватит. Видите, не только человек бородатым бывает. Как вы смотрите на то, чтобы о бородатом козлёнке стихотворение написать? Согласны? Вот и решено. Итак, основное слово - «борода». Подберите к нему рифмы.
     Я записываю на доске слово «борода» и подчёркиваю его. Ребята тут же начали сыпать в меня рифмами:
   - Лебеда.
   - Звезда.
   - Туда.
   - Беда...
     Я останавливаю запись:
   - Хватит. Нам нужна всего одна рифма. И мне кажется, здесь она есть. Дима, какую бы рифму ты к слову «борода» выбрал?
   - Конечно, поезда, - не задумывается Дима.
   - А ты, Машенька, что бы выбрала?
   - Звезду.
   - А вообще-то, ребята, давайте-ка с выбором рифмы подождём. Само стихотворение, смысл его поможет её выбрать. Нам сначала размер строки надо выбрать. Как вы думаете, если оно зазвучит вот так:
                Та-та-та-та-та-та-та,
                Та-та-та-та-та-та-та?
     Настя тут же затараторила:
   - У козлёнка та-та-та
      Бородёнка хоть куда.
   - Молодец, Настя. Только что-то больно уж весело у тебя получается. Да и не к «бородёнке» мы рифмы подбирали, а к «бороде».
     А Настя завелась. Её теперь и поездом не остановишь.
   - У козлёнка борода,
     Посмотрите, - хоть куда!
   - Настёна, притормози, пожалуйста. Первая строчка у тебя неплохой получилась, но ведь дальше-то - хоть вприсядку пляши. А козлёнку-то, может, совсем не весело. Может, ему даже грустно, что у него прямо с детства борода отрастает.   
     А в Насте стихотворный чёртик пляшет и остановиться никак не может:
     - У козлёнка борода
        Отрастает - хоть куда!
     Ребята, придержите Настю, а то она слова никому не даст сказать.
     Дима рядом сидит, а Гриша -  с соседней парты перескочил, и  так бедную Настю с двух-то сторон зажали, что той и не до бородатого козлёнка стало. Но я помалкиваю, ничего парням не говорю. Пусть уймётся немножко, а то стих на неё нашёл.
   - Потише, ребята, - всё же придерживаю я услужливых в таких случаях парней, а сам к самой рассудительной обращаюсь - к Машеньке.
   - А как по-твоему, Маша, весело козлёнку оттого, что у него с детства борода отрастает?
   - Чему тут радоваться? Ведь это же беда настоящая!
   - Как ты сказала?..
   - Беда.
   - Ну что же, я так и запишу. Прекрасная рифма: «борода - беда». 
     Настя, отпихиваясь от  парней, успевает крикнуть:
   - У козлёнка борода -
     Настоящая беда!
     Слово «настоящая» мне не нравится. Машенька будто почувствовала это.
   - У козлёнка борода
     Отрастает, вот беда.
   - А что? Неплохо. А как вы думаете, ребята?
   - Пусть так будет, - решает за всех серьёзный Миша. Но я почему-то медлю записывать строки Машиного варианта. Что-то не нравится мне. Я так и эдак прокручиваю двустишие в голове. Вдруг меня озарило:
   - А не лучше ли будет, ребята,  маленькую перестановочку тут сделать:
   - У козлёнка, вот беда,
      Отрастает борода?
     Все согласны. А я подумал, что такой вариант открывал к дальнейшему действию ход. Ведь стихотворение - это не только констатация факта. В нём должно что-то случаться, что-то делаться.
   - Отпустите-ка Настю, парни. Без неё нам пропадать.
     Настя оттолкнула своих «утеснителей» и победно огляделась. «То-то!» - говорит её торжествующий взгляд.
   - Настя, тебя не сильно помяли?
   - Подумаешь! - пренебрежительно фыркнула девочка.
   - А как по-твоему, Настя, чтобы стал делать твой сосед-богатырь Дима, если бы у него начала отрастать борода?
   - Да он бы из зеркала не вылазил, - бросила презрительный взгляд Настя на соседа.
   - Как это - «не вылазил»?
   - Ну смотрелся бы всё время. Он и так, без бороды, только тем и занимается, что в зеркало пялится. Наглядеться на себя не может.
   - Дима, успокойся! Настя шутит, - останавливаю я Димин порыв, а сам записываю с краю доски слово «наглядеться». По-моему, тут что-то вытанцовывается. Это предчувствие заставляет меня записать ещё и слово «зеркало».
   - Машенька, как бы ты назвала козлёнка, который всё время в зеркало смотрится.
   - Бедняжка.
   - Почему?
   - Ему, поди, грустно видеть себя бородатым. Он ведь маленький ещё.
     Я, как бы машинально, пишу «бедняжка», а ниже - «грустно». Я уже видел концовку стихотворения. И записанные слова послужат ребятам кирпичиками для завершения миниатюрки. Надо только их растормошить, незаметно подталкивая в нужном направлении. 
     Как бы для себя, я читаю:
   - У козлёнка, вот беда, -
      Отрастает борода.
      И та-та-та, та-та, та-та 
      Грустно та-та, та-та, та-та.
     Последняя строчка  со вставленным мной, как бы случайно, словом «грустно» зацепляет неугомонную Настину фантазию:
   - Грустно в зеркало глядеться.
     Я радёхонек. Уловила, почувствовала Настя нужное направление.
   - А кому грустно-то, Настя?
   - Козлёнку, конечно. Не Димке же. Он бы радовался, что у него с детства борода растёт.
     Дима опять взмахнул своей богатырской десницей.
   - Остановись, Дима. Ты же серьёзный парень. Ну её.
     Хочется быстрее записать оставшуюся строчку. Она готова. Но ведь ребята сами должны. Сами!
   - Вот что, друзья мои, Настя только что сказала одно интересное выражение - «с детства». Оно очень нужно в нашем стихотворении. Куда бы его поставить?
     Настя, разумеется, не дремлет:
   - Да я уже говорила вам -
     И козлёнку прямо с детства
     Грустно в зеркало глядеться.
   - Неплохо. Особенно рифма: «с детства - глядеться». А тебе, Машенька, нравится?
   - Козлёночка жалко.
   - Значит, ты хочешь пожалеть его?
   - Да.
   - Так пожалей. Ведь ты уже говорила жалостливое слово. Вон оно, на доске написано. Какое?
   - Бедняжка.
   - Правильно! А теперь вставь его в строчку.
     Машенька, подумав немного, говорит:
   - И ему, бедняжке, с детства
      Грустно в зеркало глядеться.
     Я доволен. Стираю тряпкой всю свою писанину с доски и начисто записываю готовую миниатюру:
     У козлёнка, вот беда, -
     Отрастает борода.
     И ему, бедняжке, с детства
     Грустно в зеркало глядеться.
     Вот и всё! По-моему, неплохо получилось. Предлагаю ребятам записать стихотворение в тетради. И пока они, пыхтя, высунув языки, выводят свои каракули, я любуюсь ими. Какие они все разные. Вот бы взять кипящую, как кипяток, Настю да разбавить тихонькой, рассудительной Машенькой. Вот бы чудо получилось! Да нет. Пускай уж лучше остаются такими, какие они есть. Везло бы только в жизни им побольше, чтобы не озлоблялись, не толкали друг друга.

                Над Висимом небо сине
                (Репортаж)               
    Не думал писать о путешествии рассветовцев в демидовский посёлок Висим, да после радостно-благодарственного звонка мамы Наташи Доронькиной что-то ворохнулось в душе и рука сама потянулась «к перу, перо - к бумаге».
     Собственно, и путешествием нашу поездку назвать нельзя, поскольку приглашены мы были для участия в работе научной экспедиции «Летопись уральских деревень». Сразу скажу, что с заданиями своими ребята успешно справились, за что и были поблагодарены  самой Аэлитой Николаевной Шигиной - научной руководительницей экспедиции, а она довольно строга в отборе собираемых материалов для будущей книги.
     Кроме нас, полевчан (семь человек), в экспедиции участвовали ребята из верхне-салдинской группы «Поиск» и юные журналисты из села Никольского, что под Сысертью. За быстро пролетевшую неделю совместной жизни, наполненную беседами со старожилами типично демидовского края, всевозможными викторинами и розыгрышами, рыбалками и... сеансами гипноза (наша Лена Плющенко блеснула), между ребятами такая дружба возникла, что теперь её ни водой из Висимского пруда не разлить, ни  тем парным молоком, которым потчевали нас (конечно, не бесплатно) добродушные висимские жители.
     Вероятно, из ночных исповедальных «шу-шу» родилось у Лены Плющенко стихотворение, посвящённое вновь обретённой подруге из Никольска Вере Алексеевой:
                Как тяжело любить!
                Но никого не любить - тяжелее.
                Как грустно в незнании жить,
                Но знать обо всём - грустнее.

                И страшно,
                Вместо стуков бешеных сердца,
                Слушать спокойный ритм.
                Ужасно -
                Никому не открывать дверцы
                В своей души затаённый мир.

                Но зов ты души послушай,
                Когда надоест нытьё,
                Тогда и поймёшь, что лучше,
                Каким должно быть бытиё.

     Писали стихи и по заказу-просьбе Шигиной, чему я был страшный противник. Однако Наташа Доронькина не «вняла» моим  презрительным фырканьям на «заказы».
   - Но я ведь от души это, Анатолий Андреевич, - виновато лепетала она. - Мне так деревни эти жалко...
                Окошек пустые глазницы
                Не просят войти нас в дома...
                Здесь крик одинокой птицы
                В потёмках сведёт с ума.
                Ни сказок здесь нет,
                Ни поверьев...
                Где ж люди, куда ушли?
                Все улицы этой деревни
                Давно лебедой заросли.
                Не звякнет от ветра оконце,
                Калитка не заскрипит.
                Лишь жаворонок под солнцем
                О чём-то тревожно звенит.

     Извини, Наташа. Вероятно, иногда и «заказы» совпадают с желаньями и криками души. У меня, правда, такого не бывало...
     А вот Наташе Денисламовой, десятилетний юбилей которой  мы торжественно отметили на берегу Висимского пруда, Аэлита Николаевна не нашла нужным давать спецзаказ, чем, наверное, до глубины души и обидела Наташеньку. Да ей бы такой заказ - раз плюнуть выполнить было! Не она ли бросила дерзкий вызов всем никольским журналистам, чтоб они всей командой играли против неё по подбору рифм к любому слову? Так ведь струсили, позорники, обозвали рифмоплётным компьютером и отступили.
     Но особенно поразила наша Наталка-моталка учёную даму после посещения дома-музея Д. Н. Мамина-Сибиряка. Впечатления от увиденного и услышанного от гида в музее подняли воображение девочки аж на гору Шихан, куда частенько поднимался когда-то и босоногий вертун Митенька Мамин, и увиденное вылилось у Наташи в восьмистишие:

                Посёлок ласковый Висим
                Средь горок - словно в чаше.
                И небо синее над ним,
                И синью пруд окрашен.
               
                Здесь раньше Мамин-Сибиряк
                Искал для чуда краски.
                И не забыть уж мне никак
                «Алёнушкины сказки».

     Надолго запомнится ребятам встреча в поселковой библиотеке с висимскими пенсионерками да их внучатами, приехавшими на лето отдыхать на родину отцов из разных городов. Удивило, наверное, многое переживших бабушек, какие серьёзные стихи пишет четырнадцатилетняя Женя Конькова, автор небольшой книжечки «Сердца свет». Вздыхали, когда слушали. Да и как не вдыхать над таким откровением:

                Последние детства минуты,
                Как льстивое чьё-то враньё,
                Одели на жизнь мою путы
                И мучают сердце моё.
                Зачем же и радость, и мука
                Повязаны вместе судьбой?
                Зачем же любовь и разлука
                Не ходят одна без другой?
                Зачем у вчерашней девчонки
                Из розовых сказок мечты
                Порой вызревают в потёмки
                Житейской сплошной маеты?
                Ужель рождены мы на муки?
                Куда ж ты ведёшь, бытиё?..
                Дороги любви и разлуки
                Проходят сквозь сердце моё.
     Светлее сделались бабушкины  изморщенные лица, когда читала свои стихи Наташа Доронькина. Это «молодое очарование», как назвал её в своей статье один усатый критик, сумело и бабушек очаровать чистотой своей мечты:
                Мы болтали о пустяках.
                Мял в руках ты
                От «Сникерса» фантик,
                А я думала:
                Грустно как,
                Ведь совсем ты
                Не рыцарь-романтик.
                Ты цветов мне не поднесёшь,
                И полночной порой под окошком
                Серенаду не пропоёшь.
                Хоть смешно,
                Но ведь надо б немножко...
                Вот стоим и болтаем.
                И что?
                Ветер прочь унёс мятый фантик.
                Всё нескладно у нас,
                Всё - не то.
                Жалко всё же, что ты
                Не романтик.
     Действительно, любви все возрасты покорны. Сидели и вспоминали, наверное, бабушки, какими они  в девках были. Поди, и в их времена чувства-то не меньше искрились при встречах с любимыми...
     В последний вечер торжеств особых не было. Да и над чем торжествовать? Над вымирающим Висимом?
     Газету решили выпустить. Стенную. С хохотом, увы, малоуважительным зашаржировали  ребята и стихами, и рисунками своих руководителей. Моё почтенное имя почему-то все группы трясли как хотели. Но мои проказницы, конечно же, всех переплюнули:

                Наш Азовский сгоряча
                За любовь рубил с плеча,
                Зарубил Наташу с Леной,
                Женю долго бил поленом.
                Молока потом напился
                И в Висимке утопился.
                Схоронили мы его...
                Вот уж было торжество!!!

     Надо же,  что наплели. Висимку-то эту не самый рослый воробей пешком перейдёт. Да и когда это я «За любовь рубил с плеча»? Никакой любви я там не допускал! Разве только к себе... И то одной Наташе Денисламовой поблажку делал. Она меня с первого класса любит, а сейчас уже третий закончила. Крепкая у нас любовь!
                Ну вот и всё. Написал.
     Точку поставил и вдруг песню вспомнил, которую нам старые кержачки пели: «Над Висимом небо сине, не найдёшь нигде синей...». Хорошая песня. И пели женщины хорошо. Да только над Полевским-то нёбушко всё равно синее. Не так ли, ребята? А?


ПРЕДИСЛОВИЯ К КНИГАМ "PACCBETOBЦЕB"

                "О ПОЛЕВСКОМ И ПОЛЕВЧАНАХ"*

     Перечитывая изумительные сказы П. П. Бажова, все чаще в последнее время обращаю внимание на то место в его предисловии к "Малахитовой шкатулке", где дедушка Слышко (полевчанин Ва¬силий Алексеевич Хмелинин), добиваясь достоверности сказа сво¬его очередного, указывал слушающим его ребятам видимые с горы Думной места, где якобы происходило то или иное действие - на Гумёшки, на гору Азов, на Зюзельский рудник. И грустные мысли одолевают меня: что же сделали с нашей памятью, кому это нужно было, чтобы она стала такой "дырявой"? Ведь порой до странного доходит. Мои юные земляки, учащиеся младших классов полевских школ, прекрасно зная содержание многих бажовских сказов, никак не могут совместить их, так сказать, "географические ориентиры" со своим родным городом Полевским. Ведь это здесь, а не где-то за тридевять земель, "развертывались" такие сказочные события, "свидетелем" которых был дедушка Слышко. Ведь хоть и нет на Думной легендарной караулки, но достаточно подняться на  прославленную гору, чтобы воочию увидеть воспетые Сказителем места. Правда, следует признать, что мест этих становится все меньше и меньше. И как тут не вспомнить опасения местного краеведа В. Н. Суренкова, высказанные им еще в начале восьмидесятых, о том, что скоро "и показывать из бажовских мест нечего будет". Про¬шедшее десятилетие доказало, к сожалению, его правоту. И не удивительно, что юные полевчане страдают той "беспамятностью", о которой я говорил выше. И дети, конечно же, не виноваты в этом, виновны мы, взрослые, умело отучённые гордиться делами своих  предков. А не нам ли, полевчанам, гордиться хотя бы тем фактом, что город наш возник по указу Петра Великого в то время, когда из-за нехватки в стране меди по всей России снимались для пере¬плавки церковные колокола?!
     И вот на фоне нашего общего "беспамятства" до чего же необ¬ходимой и живительной кажется работа краеведа-любителя! Ведь сколько "открыли" для полевчан Римм Михайлович Вторыгин, Владимир Николаевич Суренков и автор книги, которую Вы держите в руках, Алексей Николаевич Кожевников. Эти люди заслу¬живают искреннюю признательность и уважение за то, что не дают нам окончательно обеспамятствоваться, будят в нас гордость за свой край родной. А ведь это нелегко им дается! Сколько потраче¬но ими отпусков, выходных дней для кропотливой работы в архи¬вах, библиотеках, сколько справедливых упреков выслушивают они от жен за "очередной наскок" на семейный бюджет, и без того не¬богатый, сколько неприятных минут приходится претерпевать при разговоре с начальством на основной своей работе... Но они пони¬мают всю необходимость своей "неосновной" работы, чтобы хоть в какой-то мере "заштопать" нашу "дырявую" память.
     Данная книга, «О Полевском и полевчанах», я уверен, многое даст человеку, стремящемуся не быть "Иваном, не помнящим родства", поможет ему глубже осоз¬нать свое существование во времени, ощутить свои корни. Остает¬ся только сожалеть, что книга эта вместила в себя лишь малую то¬лику результатов многолетнего труда краеведа-журналиста, но и за эту толику низкий поклон Вам, Алексей Николаевич.
   * О книге Алексея Кожевникова «О Полевском и полевчанах»     ("Диамант", 1991 г.)
               
                «ТРОПИНКА К СВЕТУ»*

     Так уж ведётся у нас на Руси, что способный человек зачастую и  значения-то особого не придаёт своему природному дарованию, если оно не служит главному его делу. Петь люблю – а кто не поёт? Стихи пишу – а кто не пишет? А уж о каких-то специальных занятиях для развития этого дара природы – и речи – и речи быть не может: к чему это? Баловство одно!
     Примерно так относилась многие годы к своему стихотворчеству и Тамара Александровна Шушпанникова. Но вот, возможно совсем случайно, зашла она на занятия «Рассвета» во Дворце культуры трубников. Раз зашла, два. И что-то зацепило её, заинтересовало да так, что вот уже больше года ни одного занятия не пропускает. Но уж больно робка и совестлива она по отношению к своему творчеству. Видимо, до сих пор ей кажется, что в среде пишущих она человек случайный. Ну да и Бог с ней. Пускай себе робеет. Лишь бы стихи продолжала писать такие же тёплые да душевные. Ведь именно в таких стихах народ сейчас очень нуждается. Они, как якорьки какие, помогают душе задержаться, не свалиться окончательно в пропасть бездуховности, стяжательства и озлобленности.
     Часто встречается в стихах Тамары Александровны слово тропинка. Немудрёный этот образ приобретает у ней значение символа. Тропинка в её стихах ведёт и к свету, и к душе человеческой, и к спасению собственного «Я». Пройдитесь и Вы по этой «Тропинке». Уверен, облегчение принесёт она Вам.   
       * Книга выпущена издательством «Диамант». 1991 год.

                ТРУДНЫЙ  ПУТЬ  К  ИСТИНЕ

     Когда-то молодой челябинский поэт Валентин Сорокин написал стихотворение с таким началом «Мы простые парни-работяги...». Работал он тогда на Челябинском тракторном заводе. Через небольшой промежуток лет Валентин, переехав в Москву и добившись определённых высот в литературной карьере, писал уже совсем другие стихи, вроде бы и позабыв о своём  рабочем  начале...
     Парней-работяг в России - пруд пруди! Но далеко не каждый из тех, кто пишет стихи, ловит-ищет белого коня, чтобы ехать покорять Москву. Совсем другие цели их мучают. К таковым я отношу и полевского поэта Николая Вахтина. Начинал он с бардовской песни, но постепенно, благодаря  занятиям в литературном объединении «Рассвет» при Дворце культуры Северского трубного завода, характер его творчества стал меняться: одной складности-напевности в стихах автору стало мало. К серьёзной литературе потянуло резчика труб. Об этом говорят и подборка его стихов в коллективном сборнике «Четвёртая смена» (Средне-уральское книжное издательство, 1989 год), и цикл стихотворений в книге, изданной казаками области, - «Казачьи мотивы» (1993 г.). Мы видим, что даже такая сложная поэтическая форма как сонет начала удаваться «парню-работяге». Видим, что молодой поэт серьёзно учится, на практике набивая руку в освоении специфических тайн-секретов поэзии.
     Но вернёмся к «белому коню». Мог бы потомственный казак и заарканить его (Николай родился и вырос на Дону), мог бы, поступив в Литературный институт, и на московских улицах покуролесить - характер-то безудержный! - да девяностые годы подошли. А первая книга Николая  «Песенный конвой» вышла как раз в начале их - в 1991. И неплохое впечатление она произвела даже на известных уральских поэтов - Дробиза, Назина, Конецкого..., чьи оценки я лично слышал. Предваряя сборник, Николай писал: «Мне тридцать пять лет. Песни и стихи пишу с 1982 года. Если в них прослеживается некоторая резкость, то это от непримиримости к лицемерию, жестокости, жадности в людях, а также от неприятия некоторых процессов, происходивших и происходящих в стране». О каких же «процессах» говорил Вахтин в первой своей авторской книге? Да вот о каких:
...Мы самогонкой всласть
Нутро затарили.
Теперь другая власть -
Мы, пролетарии!

Мы пролетарии
И в коммунизм пойдём.
Порядки старые
Под корень изведём...

Согну в бараний рог,
Вошь благородная,
Я вам и царь, и бог,
И власть народная!
               («Гуляй и пой»)

...Цари за правду вешали
И прятали в тюрьму.

Но снова - роба с биркою,
Охранник у костра.
И снова тачка с киркою -
Подруга и сестра.

Гремит хронометр рельсовый
Над лагерем, как стон.
И сталинской репрессии
Свершается закон...
                («Реквием»)

     А дальше, во времена перестройки, когда «процесс пошёл», Николай, как и многие из нас, остро почувствовал, что всё идёт к развалу кропотливо собранной царями когда-то нашей огромной страны. Года за два-три до выхода книги (1991) поэт вывел в песню своё грустное пророчество:

Знаю, матушка-Русь,
Непосилен твой груз -
Весь огромный Советский Союз!
Каждый хочет жить врозь,
И растащат твой воз...
Но надейся на русский «авось»!
   
     Вот и надеемся мы до сих пор на доморощенное русское «авось». Однако в последнее десятилетие ХХ века у многих россиян надежды эти иссякали одна за другой в мутных водах творящихся вокруг событий, охарактеризованных вновь появившимся тогда словом беспредел. И как же метались люди в поисках хотя бы маломальской привычной стабильности! Метался и Николай - то в сочинительство песен своих бросался, то в пьянку погружался. Наконец вспомнил растерявшийся человек, что предки его верными православными христианами были, крепость духа от веры в Бога завсегда имели, с этой верой любые напасти одолевали. И вера предков окрылила парня, творчество его получило новый виток, а сама жизнь резчика труб стала более полной, стала целеустремлённой.
       Помню, в какой хлев был превращён полевской храм Петра и Павла за годы советской власти, вижу, каким красавцем он стал теперь. А с каким энтузиазмом восстанавливали люди Божью обитель! И в первых рядах добровольцев-восстановителей был Николай Вахтин. Всей семьёй, вместе с женой и сыном, трудился поэт над возрождением святыни.
      В настоящее время Николай всё ещё остаётся таким же «парнем-работягой», каким был с юности, хотя «парню» этому уже за полвека перевалило. За прошедшее время многое пережито, немало написано новых стихов и песен, в которых «правда-матка» завсегда на первом месте была и есть. Однако поэт не успокаивается, продолжает искать своё исконное, да нелегко оно даётся - труден путь к истине.
               
               
                ВСЁ - ОТ ЛЮБВИ

     Давно не встречал я в современной поэзии хороших стихов о любви. Или уж так мы измельчали, или настолько затуркались в этом суматошном мире, что позабыли про нее, про любовь-то...
     Удивительно как в 14 лет (а именно в этом возрасте Евгенией Коньковой написана большая часть книги «Сердца свет»)) можно так глубо¬ко прочувствовать, а главное, так пронзительно передать стихот¬ворными строчками свою боль и грусть, восторг и ужас перед ми¬ром, который "порой так нестерпимо грозен".
                Мне роднее ненастье... печаль...
                Память в день тот заходит все чаще,
                Где смертельное слово "прощай"
                Разорвало мне сердце на части.
     В настоящее время Евгения заканчивает одиннадцатый класс. Это особый класс. Многие ребята в нем пишут стихи и прозу. Про¬сто молодец "мама" этого класса - Валентина Викторовна Малахо¬ва! Смогла она вдохнуть в ребячьи души жажду творчества, сумела  привить им художественный вкус и потребность Прекрасного.
     Сердца свет... Максималистской (возраст) искренностью и чистотой чувств, подкупает, нет, - пронизывает этот свет душу читате¬ля. И не грусть-печаль порождает он, хоть стихи, в основном, грус¬тные, а чистую, светлую жажду истинной Любви. Ведь от нее, горь¬кой и прекрасной, все начинается.
                ("Сердца свет", 1994 г. «Уральский литератор»)

                ПРЕКРАСНЫЕ ПОРЫВЫ

     В школах наших есть постоянные уроки музыки и рисования. Для развития души ребенка это, конечно же, хорошо, но только в том случае, если занятия проводятся не абы как. Но возьмем иде¬альный вариант: прекрасный учитель и дети - сплошь талантливые. Однако возникает вопрос: почему только эти два вида искусства предусмотрены учебной программой? Неужели они - всё? А ведь первоисточником и главным носителем культуры является всё же Язык, речь наша с вами. И в школьной программе по "руссистским" предметам преподается далеко не все. Я бы впереди уроков музыки и рисования поставил уроки изящной словесности (Да! Как в пушкинском лицее!), где в обязательном порядке с первого клас¬са изучались бы азы стихосложения (и не только теоретически, но и практически), сочинялись бы сказки и рассказы (и не только изуст¬но), объяснялось бы, откуда появляются слова в языке. Одним сло¬вом, ребята на этих уроках учились бы практически овладевать родным языком - источником всех культур, бороться за чистоту его. Проводить такие занятия должен не просто педагог-литератор, а (по возможности) поэт или прозаик. Или же учитель, склонный к творчеству и уме¬ющий зажигать детские души огоньками фантазий.
     С Наташей Доронькиной я познакомился в то время, когда она училась во втором классе у Хозиевой Галины Тимофеевны. На моих уроках стихосложения я не помню, чтобы она отличалась или вы¬делялась чем-то особым (как и Женя Конькова, кстати, - однокласс¬ница Наташи) среди оживленных ребят, открывших для себя но¬вую интересную "игрушку" - родной язык. Все они - все! - азартно подбирали рифмы, упорно вставляли упруго-осязаемые слова в за¬данный стихотворный размер. И вполне естественно, что для кого-то в этом классе "игрушка" так и осталась игрушкой (поиграл и хватит!), а для кого-то впоследствии она стала средством выраже¬ния себя, своей души, своих мыслей, то есть,- средством творче¬ства. И эти "кто-то" оказались девятиклассницами Наташей Доронькиной и Женей Коньковой.
     Как "варились" девочки в творческом отношении между треть¬им и девятым классами, я не знаю, поскольку учу только в началь¬ных, а тогда, в классе Галины Тимофеевны, "литературным лиде¬ром" несомненно был Витя Фалалеев. Интересно, пишет ли он сей¬час стихи? Али все перезабыл? А ведь это с его подачи "Олежка грыз тележку, когда закончились орешки", девочке, съевшей в те¬атре во время представления 100 конфет, балет показался сладким, а баран, который понюхал валявшийся на траве пустой стакан - "от запаха подох". Но если даже Витя Фалалеев не стал писать стихи, как и многие его бывшие товарищи, все равно что-то у них в душах осталось. Да и две поэтессы из одного класса - это не так уж мало!
     Что же заставило девочек (Наташу и Женю) вновь вернуться к стихосложению? Подозреваю, что, кроме такого чувства как Любовь, не обошлось здесь и без помощи прекрасного педагога-литератора Валентины Викторовны Малаховой, у которой они сейчас учатся. Очень искусно сумела она вовремя направить творческую жажду девочек к нужному источнику - к стихам.
     А теперь о сборнике "Жду весны". В нем - и детская непосред¬ственность восприятия мира, и жажда большого чистого чувства, и все то, что обуревает человеческую душу, когда ей 14-15 лет. Но если бы в сборнике было только это, поверьте, он бы не появился на свет. Ведь не все то, что составлено рифмованным столбиком является стихами, а тем более - Поэзией. Только художник может написать так, чтобы написанное вызывало у читателя чувства со¬переживания и сострадания. То есть, написанное должно отличаться художественностью. И я беру на себя смелость сказать, что такие доронькинские стихи, как "Небо - все выше. Солнце - все ярче", "Дочь дождя", "Звезды сыпались не часто", "Плачет минута, гони¬мая часом", "Мы болтали о пустяках" - написаны художественно, а значит отмечены поэзией. В них налицо "души прекрасные поры¬вы".
     Отрадно отметить и то, что Наташа усердно ищет свою манеру письма, свой творческий почерк. В этом поиске явно прослежива¬ется ее пристрастие к некоторой мозаичности изображаемого:
                Небо - все выше. Солнце - все ярче.
                Это - весна...
     Три мазка и пейзаж, фон для содержания стихотворения, готов. Или использование ею, так сказать, психологических мазков:
                Плачет минута, гонимая часом.
                С плачем уходит день.
                Плачут страницы под грустным рассказом,
                Плачет вечности тень…
      Этот рефрен "плачет" - объединяет весь мир, потому что сама Душа лирической героини тоже плачет. Кроме того, за этой стро¬фой, за мазками-строчками, проглядывает мысль о цельности мира, о единении всего и вся в нем.
     Сравните приведенное четверостишие Наташи Доронькиной с таким вот четверостишием Жени Коньковой из книги стихов "Сердца свет".
 
                Любили или нет? На то ответ простой:
                Любить в тринадцать лет девчонке не по силам.
                И чудом назовет меня совсем другой,
                А будешь ли тогда с другою ты счастливым?

     Заметили, как девочки по-разному выражают свои мысли? Как они самостоятельны и непохожи. Какие у них разные краски. А ведь они и в ясли вместе ходили, и школу в одном классе заканчивают, и мальчики им, наверное, одни нравятся. Вот это и есть то, что назы¬вается оригинальностью, самостоятельностью. Будьте и дальше самостоятельны, девочки!
            ("Жду весны" - Наталья Доронькина, "Уральский литератор", 1994 г.)

                НАЧАЛО

     "Такой взбалмошной, упрямой и уросливой девицы я еще не встречал", - так, или примерно так, подумал я о пятнадцатилетней Лене Плющенко после недельной поездки с группой юных поэтов-полевчан на родину Мамина-Сибиряка в поселок Висим в июне 1994 года. Я тогда больше чем достаточно устал от всевозможных Лени¬ных "закидонов" и "сдвигов по фазе". Но в то же время, помню, у меня мелькнула мысль, что эти сдвиги-то как раз и нужны, чтобы стать поэтом.
     Но я ошибался. Не "стать", а "продолжать быть поэтом", - надо было мне тогда подумать, поскольку поэтом Елена Плющенко уже была. Ведь даже стихи, написанные ею в 13-14- лет, заявляли об этом лучшими своими строчками.
     Лена последней из их "компашки" - пишущих одноклассниц (Женя Конькова, Наташа Доронькина, Катя Чусова, Снежана Плот¬никова, Женя Умнова и др.) - решила, как мне показалось, снизой¬ти до моей "редакторской гильотины". Признаться, я с некоторой опаской принялся "трясти" ее стихи, выявляя слабые места. Опа¬сался взрывчатого характера молодого автора. Но, как ни странно, Лена спокойно и вдумчиво отнеслась к моей критике и советам. Одним словом, работалось мне с ней легко. И в результате - полу¬чилась книга.
     И по содержанию, и по форме "Роза ветров" не очень-то ров¬ный сборник. Но оно так и должно быть. Это - возрастное. Ведь стихи из книги писались Леной с тринадцатилетнего до - почти - семнадцатилетнего возраста. Конечно, можно было бы выбрать только самое-самое, но тогда не так бы была заметна эволюция души юного человека. А судить о возможностях автора нужно по луч¬шим его вещам. И в "Розе ветров" их немало. Пускай же и сама Лена ориентируется по ним, чтобы вторая книга была написана на профессиональном уровне. Я верю в это.
                ("Уральский литератор", 1995 г.)

                РЕБЕНОК-ПОЭТ

     Автору предлагаемой вашему вниманию книги стихов «Поющий дождик» всего десять лет. Но уже три года из них Наташа Денисламова активно занимается стихосложением. С первого класса полюбилось ей и рифмы подби¬рать, и слова в складные строчки складывать. На каждом моем уроке стихосложения (раз в неделю) только и слышится от ребят: "Денис¬ламова, почитай... Наташка, не ломайся". А Наташа и не ломается. Она всегда готова делиться вновь написанным.
     О чем же пишет девочка? Да обо всем! Ведь все, что слышит она, душа ее, как губка, впитывает в себя. Рассказал я как-то на уроке о засилье иностранных слов, и тут же из-под Наташиного пера побе¬жало: "Идет война между словами...". А в поселке Черноисточинске, где мы летом побывали, посетовал старый краевед на то, что памятник Ленину в скверике без внимания совсем обшарпанный стоит. Наташенька и Ленина пожалела ("Бедный Ленин...").
     Разумеется, не все еще юная поэтесса может осмыслить с долж¬ной глубиной, но сердце у Наташи все понимает. А уж о фантазии и говорить нечего. Такое придумывает, что и строчки стихотворные не всегда выдерживают. Почитайте-ка ее сказки - прелесть!
     Спросил я как-то у нее: "Почему твои герои, Наташа, часто де¬рутся?", А она мне скорбно так отвечает: "А что делать? Жизнь та¬кая". Да, окружающая жизнь сейчас, действительно, вся на драках - видимых и невидимых - стоит. А Наташа очень чутка к происхо¬дящему.
     "Не знаю, что из нее дальше будет - делится то ли с гордостью, то ли с беспокойством Наташина мама, - а сейчас она все пишет и пишет. Ночами даже просыпается".
     Я тоже не знаю, что из Наташи Денисламовой дальше будет, как сложится жизнь ее. Но одно я знаю: сейчас она - поэт. Ребенок, но - поэт. И "Поющий дождик"- доказательство этому.               
  («Поющий дождик». "Уральский литератор", 1994 г.)

             НАБИРАЯСЬ УМА-РАЗУМА

     Стихи из книги "Первинки" Аня Мутовкина писала в возрасте от семи до тринадцати лет. Большие изменения претерпевает за это время человек: он растет, он набирается ума-разума. С первого класса (вела его прекрасная учительница Елена Анатольевна Гребенщикова) выделял я Аню на своих уроках стихосложения. Нет, не так часто поднимала она руку, но уж когда подни¬мала, ответы ее были всегда точны и своеобразны.
     Сейчас Аня учится в восьмом классе. Ей вот-вот исполнится че¬тырнадцать лет. На занятиях литературного объединения "Рассвет" девочка ведет себя тихо и скромно: не спешит с замечаниями при обсуждении чьих-либо стихов, не торопится и свои почитать. Но  уж если она заговорит, то всегда по делу. От первых своих стихов о полянке чудес, о пугливой белочке Аня давно уже перешла к наи¬более содержательным - и по мысли, и по форме.
     А жизнь ставит перед взрослеющим человеком все более слож¬ные задачи. И видно по стихам Ани, особенно по последним, как она серьезно осмысливает их, грустя при неудачах и радуясь, если повезет. В терпении и трудолюбии ее сила. Аня постоянно учится тому:
                "Как этот мир любить и понимать,
                И как спасаться в нем от бурь и бед".
     Стихи Ани Мутовкиной публиковались в коллективных сбор¬никах - "Подарение" (1991г.) и "Кошелек из листика" (1993 г.), в газетах, в московском еженедельнике "Жили-были...", звучали по радио и телевиденью.
                ("Уральский литератор", 1997 г.).


                "А БЫТЬ МОЖЕТ, Я ТОЖЕ - ЗВЕЗДА..."

     Пожалуй, и в микроскоп не разглядишь, как человеческая душа наращивает крылья, обретая себя. Это великое таинство! Вот ведь всего несколько месяцев назад Женя Фарненкова, находясь в лаге¬ре отдыха, писала:
                Лягушонок лежал посреди дорожки.
                Я его подхватила за задние ножки
                И посадила на берег огромной лужи.
                Сама дальше побежала – спешила на ужин.
                А лягушонок думал, глядя мне вослед:
                "Добрее лягушки не было и нет".
     Было тогда Жене одиннадцать лет. И то, как сочинялось это сти¬хотворение, вполне объяснимо: Женя увидела, Женя подумала, Женя записала. Так дети и творят - что видят, о том и пишут, не вдаваясь в подробности и не обобщая.
     Но вот прошло несколько месяцев. Взрослого человека они, по¬жалуй, особенно и не коснулись с духовной стороны, но для ребен¬ка - это большой срок! Жене "стукнуло" двенадцать лет. Ее взрос¬леющая душа научилась летать над событиями и фактами, схваты¬вать и осмысливать их на лету. С высоты своего полета она и сей¬час способна рассмотреть лягушонка "посреди дорожки", только теперь она совсем по-другому осмыслила бы случившееся. Прочи¬тайте в сборнике стихотворение "Бабочка". Оно тоже о земной тва¬ри, но к каким взрослым рассуждениям приходит, а значит, приво¬дит и читателя автор!
     Да, Женя стала Евгенией, стала взрослым, мыслящим челове¬ком. С каждым по-своему это случается, и у каждого свое время на это: некоторые в двенадцать лет взрослеют, а иной всю жизнь мла¬денцем остается.
     Как ни наблюдал я за Женей, каким бы педагогическим "микро¬скопом" ни пользовался, а главное все-таки просмотрел: момент взлета ее души над детством и даже над отрочеством. Последняя подборка ее стихов поставила меня перед фактом: Женя стала взрос¬лым, не ординарно мыслящим человеком. Какими мощными крас¬ками описывает она состояние души, столкнувшейся с предатель¬ством:
                И станет мир таинственным и зыбким,
                Темнее тьмы, чернее черноты.
                Не верится, что в нем цвели улыбки,
                Не верится, что в нем росли цветы.

                А предал тот, кто улыбался рядом!
                И, может, это не мои слова,
                Но ада - нет! Земля мне станет адом,
                Пока я здесь, пока еще жива.
                И это в двенадцать-то лет!
     Что будет с Женей дальше - кто знает. Жизнь сложна и изменчи¬ва. Но пусть Господь упасет Евгению от самодовольных мыслей о собственной талантливости. Чванливое зазнайство - удел глупцов.
                ("Уральский литератор", 1997 г.).

                СЛУЧАЙНОСТЕЙ НЕ БЫВАЕТ

Выступая на презентации коллективного сборника старшекласс¬ников "Последние детства минуты" в ДК северских трубников (март, 1997 г.), Наталья Борисовна Старикова говорила о роли Слу¬чая в ее контакте, как художника, с творчеством "рассветовцев". "Случайно встретились... Случайно разговорились..." А подводя черту к сказанному о случайностях, спросила у зала: "А может, это закономерность?"
     А я, помню, тогда подумал: "Ничего случайного не бывает! Ну¬жен был "Рассвету" художник, и он... аж из далекой Якутии при¬ехал, услышав телепатический зов юных стихотворцев-полевчан". Ну разве может быть простой случайностью такое слияние смысла рисунков Натальи Борисовны с содержанием выпущенных "рас-световцами" книг? Сколько экспрессии в каждом штрихе, в каждой линии! Сколько понимания психологии и ребенка десятилетнего (рисунки в книге Наташи Денисламовой "Поющий дождик" или в "Первинках" Ани Мутовкиной), и молоденькой девушки (в книгах "Сердца свет", "Жду весны", "Последние детства минуты"), и зре¬лой женщины (книга "Тропинка" Т. Шупанниковой). Как изящно, как по-ювелирному точно может Наталья Борисовна несколькими росчерками пера подхватить замысел поэта, окрылить его новыми нюансами мысли, зафиксировать самое главное. И вот уже - новый взлет и мысли, и чувства бессмертной человеческой души! Ну как назвать такое слияние, такую гармонию случайностью?
     Случайно другое. В техническом исполнении книги наши, увы, далеки от совершенства. Зачастую нам не хватало элементарной полиграфической грамотности, чтобы свести замысел художника с мыслью поэта в единое целое. Да и качество бумаги многих наших книг хотелось бы видеть иным. Но это все - от безденежья. А ведь когда-нибудь (да, да - когда-нибудь!), выздоровев от экономичес¬кой немощи, наш родный город Полевской на прекрасной бумаге переиздаст книги "рассветовцев", и рисунки в них будут ее - Ната¬льи Борисовны Стариковой!
                («ДИАЛОГ» 6 февраля 1998 года.)



                ДЕЛА И ПЛАНЫ ЮНЫХ ПОЭТОВ

                ЧТО БЫЛО

      Прошедший учебный год был для юных "рассветовцев", пожа¬луй, самым "урожайным" на индивидуальные публикации. Восемь наших авторов (Антон Смирнов, Наташа Мезенцева, Аленка Батуева, Катя Черушева, Миша Сабанов, Сережа Клюев, Аня Мутовкина и Коля Суренков) увидели свои стихи в самой красочной в Рос¬сии и "самой-самой единственной в мире" сказочной газете "Жили-были", читатели которой живут не только в России, но и во многих странах ближнего и дальнего зарубежья, вплоть до США и Кана¬ды. Мало того, их стихи были признаны редакцией ЛУЧШИМИ по результатам публикаций в 1995 году.
     Особой чести была удостоена и Наташа Денисламова. Её книга "Поющий дождик" так понравилась известной русской поэтессе Римме Казаковой (познакомились на Дне поэзии в г. Тавде), что она представила подборку из особо приглянувшихся Наташиных стихов читателям еженедельника "Книжное обозрение". Было это в октябре прошлого года, а чуть позже Наташины стихи прозвуча¬ли по "Радио России".
     А в одной из передач областного радио прозвучала театральная постановка "Полевские зайчики" по одноименной книге юных по-левчан.
                ЧТО ЕСТЬ
      В настоящее время "рассветовцы" с нетерпением ждут затянув¬шийся по финансовым причинам выход книги "Танцующие снежин¬ки" (спонсирует издание департамент образования области, всту¬пительная статья Майи Никулиной, известной уральской поэтес¬сы) и окончательный выход "арестованной" за неуплату Полевс-кой типографией книги Елены Плющенко "Розы ветров" (спонсор - администрация г. Полевского).
     "Уральский литератор" ведет работы по изданию книги Евге¬нии Коньковой "Сердца свет" (финансовую помощь оказал В. Е. Ферулев, поэт из Екатеринбурга) и коллективного сборника стар¬шеклассников г. Полевского "Последние детства минуты" (при по¬мощи областной детско-юношеской библиотеки). Интересно будет полевчанам узнать, что ребята из З «г» класса школы № 4 (кл. рук. 3. П. Копылова) выпустили рукописную книж¬ку "Апрельская капель" с рисунками и стихами авторов. А три де¬вочки-шестиклассницы из шк. № 20 Женя Фарненкова, Саша Ло¬банова и Наташа Денисламова заканчивают работу над выпуском первого номера рукописного журнала "Рассветик-семицветик", со¬ставленного из стихов ребят родной школы.
     Информируем также полевчан и о том, что с помощью компью¬тера выпущен для ребят-старшеклассников второй номер журнала "Современный разговор" (редакторы Наташа Аввакумова, Катя Чусова, и Женя Умнова. С компьютером работал А. К. Чусов).
     После напряженного учебного года не грех подумать и об отды¬хе. Почти весь июнь многие школьные поэты проведут на турбазе станции юных туристов в д. Раскуихе.

                ЧТО БУДЕТ

     В августе нас ожидает поездка (приглашение предварительное уже получили) на литературный праздник "Тавдинская ветка", став¬ший уже традиционным в г. Тавде. Туда съезжаются (за счет Тавды!) поэты и барды из многих городов и весей России, в том числе из Москвы.
     До конца года мы надеемся выпустить две книги стихов: Ани Мутовкиной из школы № 4 и Жени Фарненковой из 20-й. Поэтому хочется - очень-очень! - верить, что администрация города и на этот раз не откажет нам в своей материальной помощи.
                ("Рабочая правда", 31 мая 1996 г.)

                ЗА СВОИ СЛОВА НАДО ОТВЕЧАТЬ!

       17 сентября (1997 г.)  в детской библиотеке Южной части города состоя¬лась презентация первых книг стихотворений школьниц Ани Мутовкиной и Жени Фарненковой. Небольшой читальный зал (на 40 человек) не позволил всем желающим принять участие в праздни¬ке, потому организаторы мероприятия были обрадованы приезду бригады местных работников "ТВ-5" - корреспондентов Ольги Мак¬симовой и Инны Сизинцевой с оператором Александром Полищуком. С их помощью многие полевчане могли бы узнать о новости, делающей, по словам недавних гостей наших, свердловских писа¬телей "честь небольшому уральскому городку".
     Мне не раз приводилось и самому проводить, и просто присут¬ствовать на подобных торжествах, потому вполне ответственно могу заявить: мероприятие удалось - и у детей, и у взрослых был дей¬ствительно праздник. Без показухи, без официальщины.
     Но, оказывается, не всем по душе пришлась теплая, доброжела¬тельная атмосфера, два часа царившая в библиотеке. В пятницу, 19 сентября, в телепередаче "Час Полевского" Инна Сизинцева так заявила об этой атмосфере: "Удивляло то, как обильно и безмерно раздавались комплименты юным авторам. "Талант", "Звезда", "Ге¬ний", - эти слова звучали так часто, что стало казаться будто нахо¬димся мы не в детской библиотеке, а где-нибудь в "Бродячей соба¬ке" или в "Зеленой лампе" начала века, в салонах, где выступали самые маститые поэты России. Поможет ли взрослеющим и нео¬крепшим душам такая оценка?"
     Если бы сказанное - ну хотя бы частично! - соответствовало дей¬ствительности, то можно бы, пусть с огромной натяжкой, принять это за критику, или за неудачную попытку ее. Но ведь все сказан¬ное - ложь! От начала до конца - беззастенчивая махровая ложь. И ради чего? Ради спасения захлебывающихся от захваливания детей?         
       Но ведь юные авторы прекрасно помнят, что на презентации никто их ни                "звездами", ни "гениями" не называл. Поняли и то, что пере¬дача о их празднике                имела в подтексте одно - обесценить их твор¬чество. И тут будет вполне . естественно задать авторам передачи их же вопрос: "Поможет ли взрослеющим и неокрепшим душам такая оценка?"      
Благодаря "заботам" О. Максимовой и И. Сизинцевой обесце¬нились и те "Благодарственные письма", которые были вручены Ане Мутовкиной и Жене Фарненковой от имени главы админист¬рации города заведующей полевским отделом культуры Т. В. Шелегиной. Получилось так, что мнения администрации города и "ТВ-5" разошлись полярно. А если учесть, что учредитель "ТВ-5" - адми¬нистрация, то можно было бы и подивиться "смелости и принци¬пиальности" корреспонденток ("надо же, не боятся кусать руку, которая их кормит!"), если бы не их вранье. Но кто об этом - их вранье, - кроме участников презентации, знает? Потому я требую у редакции "ТВ-5" - показать презентацию книг юных поэтесс не так, как их увидели О. Максимова и И. Сизинцева, а так, как она прохо¬дила на самом деле.
     В заключение хотел бы обратиться к И. Сизинцевой. Что случи¬лось с Вами, Инна Викторовна? Ведь каких-то два года назад Вы были о "рассцветовцах" совсем другого мнения. Да и обо мне, по-моему, - тоже. Не завистник ли какой сбил Вас с толку? Около лите¬ратуры их всегда много зубами щелкает. У меня хранится запись (Вами, кстати, для меня переписанная), с Вашей телепередачей "Вдохновение". Талантливо сделана передача! Такую не стыдно и через Москву показывать. Во всем чувствовались Ваша любовь к своей профессии и уважение к показываемым людям. Помню и Ваши слова в этой передаче:
     - Кстати, о ваших юных поэтах. Вы знаете, мне кажется, я не открою Америки, сказав, что их знают все. Знают не только по кни¬гам, которые вышли с вашим участием, с вашей помощью, разуме¬ется, - знают по творческим встречам, узнают на улице. Это без лож¬ного словца! И, конечно же, приятно то, что девочки продолжают писать стихи. Стихи талантливые, замечательные...


     Так когда же, Инна Викторовна, вы говорили "без ложного слов¬ца"? В той или нынешней передаче?
         Анатолий АЗОВСКИЙ, член Союза
         писателей России, руководитель
         литобъединения "Рассвет".
                ("Диалог", 26 сентября 1997 г.)










                Любовь  Хлызова
               
                СПАСИБО  МЭТРУ АЗОВСКОМУ!

«Звёздный мальчик
Рос в Первомайском посёлке.
Ветер свищет там», -   

это хокку посвящается руководителю литературного объединения «Рассвет» города Полевского поэту Анатолию Азовскому. Стихотворение было опубликовано «Северским рабочим» (печатным органом Северского трубного завода) в моём цикле стихов «Нотный стан» в 1992г. Прошло без малого 20 лет с тех  дней «бури и натиска» на полевской поэтической ниве, а я до сих пор с благодарностью вспоминаю уроки поэтического мастерства даваемые нам, рассветовцам, Анатолием Андреевичем: раскрытие секретов поэтических жанров, стихотворные размеры, способы рифмовки. А так же увлекательные рассказы Азовского о великих художниках поэтического слова России и всего мира.
       Особенно памятна часто повторяемая им мысль о том, что надо, мол,  сначала овладеть академическими жанрами традиционной русской поэзии как фундаментальной основы, а потом уж - «сходите с ума как хотите». Это он имел в виду дальнейшее развитие индивидуального языка и творчества в целом каждого студеозиуса.
      Сам он, конечно же, - убеждённый  поэт-«почвенник», и среди других шестидесятников Анатолий Азовский своими непокорными вихрами не раз сшибал  звёзды не только с ночного небосклона, но и, к примеру, выступая в только что отстроенном дворце «Космос» он занял первое место среди молодых поэтов Свердловска на проводимом в честь пятидесятилетия комсомола Всесоюзном телефестивале. Занимал он первое место и на третьем творческом фестивале молодёжи Дона, куда поэт переехал жить. И ещё одна творческая удача - первая книга молодого поэта «Свидание с землёй» была признана лучшей среди 16 первых авторских книг, изданных Ростиздатом. А поэма «Криолитовый завод», напечатанная в журнале «Дон», была отмечена Первой премией Ростовского областного Совета Мира.
     И хотя сам Анатолий никогда комсомольцем  не бывал, но, не смотря на это, он не на одной комсомольской стройке немало пота попроливал. Звон его топора и Белоярская атомная помнит (1957 год), и строящейся стан «В» Первоуральского новотрубного завода (1958), и возрождающаяся из небытия легендарная Медная гора - нынешние Гумёшки (1959), и даже участвовал в строительстве самого Байконура (1960-61)! Кстати, взлётную площадку, с которой Юрий Гагарин первым из землян в космос взлетел, и руки Азовского строили:
   
                Байконур
                И ни в каких анналах пропыленных
                Ты наших скромных не найдешь имен...
                Солдатским потом крепко просоленный,
                Воистину железным стал бетон.

                Его мы куб за кубом средь пустыни
                В опалубку вливали на века.
                И солнце прожигало наши спины,
                И миражи рыжели от песка.

                И если механизмы виновато
                Молчали в самый яростный момент,
                Мы больше полагались на лопату -
                Испытанный и верный инструмент.

                Пускай не все у нас бывало гладко,
                Но я не скрою гордости своей:
                Ведь превратилась наша стройплощадка
                Во взлетную площадку кораблей.

                И пусть простят ученые солдату,
                Коль я скажу о прошлом, не таясь,
                Что это с той стройбатовской лопаты
                Космическая эра началась.
               
   На Байконуре Азовский тяжело заболел и был комиссован.  Потом – лечение в камышловском госпитале инвалидов Отечественной войны, потом – учёба в техникуме, потом – работа линейным механиком в Омутинской ПМК (Тюменская область). Далее – Свердловск, работа в «ящике» конструктором, заочное обучение в Литературном институте им. Горького, уезд с Урала, 20 лет работы в газетах Тихого Дона.
     В конце декабря 1987 года Азовский вернулся на Урал, и не в Свердловск, а – в родной Полевской. К нему сразу же потянулись пишущие товарищи. Краевед Алексей Николаевич Кожевников предложил Азовскому объединить любителей поэзии города. И уже 2 февраля 1988 года, то есть через месяц после возвращения поэта на родину, состоялось первое занятие «Рассвета» во Дворце культуры СТЗ.
     Кстати, имя «Рассвет» придумал не Азовский. Это название было дано литературному объединению при газете «Рабочая правда» ещё в начале шестидесятых годов тогдашним организатором и руководителем его В.С. Каргой. Занятия посещали начинающие тогда литераторы; теперь известные всей стране, Георгий Баженов и Виктор Макукин. Но вскоре Карга уехал в другой город и работа объединения заглохла.
     При Азовском рассветовцы развернулись. Подборки их стихов часто появлялись в местных газетах. Как я была поражена оригинальностью подачи моей первой поэтической публикации из 31 стихотворения (конечно, со  вступительным кратким словом моего учителя). Подборка была дана по низу каждой страницы газеты «Северский рабочий» за 16 сентября 1992 г. (ред. Евг. Кожевчников). На  ленте шириной в 12 см. были напечатаны мои стихи, которые, если эту ленту разрезать, складывались в отдельную книжечку даже с нумерацией страниц, оставалось только из картона сделать обложку и соединить все развороты книжечки скрепкой. И таких газет я тогда получила 160 штук. Тираж газеты – 2500 экз.
       Оказалось, и другие ученики А.Азовского до моего появления в «Рассвете» (да и после) были одарены таким восхитительным вниманием со стороны поэта и учителя уроков стихосложения в начальных классах полевских школ. Вот полусамиздатовские книжечки участников объединения: самого Анатолия Азовского - «Медуница» (1992), Любови Хлызовой – «Нотный стан» (1992), Николая Вахтина - «Ищущий да обрящет» (1992), девятиклассницы Евгении Коньковой - «Сердца свет» (1992),Тамары Шушпанниковой - «Тропинка» (1994). В газете «Маяк» г. Сысерти  тоже «издавались» книжечки: Анатолия Азовского - «Святой огонь» (1993) и сысертских школьников начальных классов - «Колокольчик» (1993).
       С 1991 года стали выходить уже «нормальные» книги «рассветовцев» с привлечением средств спонсоров. Так, первая из них, «Четвёртая смена», была издана при финансовой поддержке Северского трубного завода. Активное участие в издании этого коллективного сборника принял Евгений Михайлович Кожевников, редактор газеты «Северский рабочий», и сам не обделённый литературным талантом. Тогда же в издательстве «Диамант» (Свердловск) вышли под редакцией и со вступительными словами Азовского самостоятельные книги Любови Пивоваровой, Дианы Сороковой, девятиклассницы Евгении Коньковой - «Сердца свет» (1992), Николая Вахтина, Евгения Черепанова, Алексея Кожевникова, Анатолия Азовского. Финансовую помощь авторам оказал исполком г. Полевского. А с помощью предпринимателя Сергея Кукушкина полевские школьники  выпустили свой первый сборник «Подарение» (1991). Дальше увидели свет книги детей «Полевские зайчики» с предисловием В. Крапивина, «Кошелёк из листика», «Танцующие снежинки» ( предисловие – М. Никулиной), «Последние детства минуты» (с послесловием Заслуженного учителя России В. Малаховой)… Одним словом, никак не менее четырёх десятков книг и книжечек только с творчеством детей слетело с доброжелательной руки нашего литературного мэтра. Он был и редактором, и составителем, и добывателем денег на издание всех выпускаемых книг «рассветовцев» - и взрослых, и школьников. Издавались книги почти каждый год. Иногда по несколько авторов сразу именинниками были. Особенно часто проводились презентации сборников детей. Спонсорами становились разные люди, убеждаемые Азовским стать таковыми. Даже депутат  Государственной Думы Валерий Афонасьевич Язев не смог отказаться от предложенной чести – на издание пяти книг юных авторов раскошелился! А профсоюз министерства горно-металлургической промышленности России выпустил в 2006 году книгу с творчеством детей металлургов всей страны «Я в этом крае живу», в которой больше всех авторов - из Полевского, учеников Анатолия Андреевича.
     Организовывал Азовский и всевозможные поездки для рассветовцев. Например, - на поэтический фестиваль «Тавдинская ветка». Это там московские поэты прозвали юных полевчанок Девками Азовками, очарованные их красотой и талантливостью.
     Побывали юные поэты и на родине Д.Н. Мамина-Сибиряка. Самая юная из них Наташа Денисламова написала тогда:

                Посёлок ласковый Висим
                Средь горок – словно в чаше.
                И небо синее над ним,
                И синью пруд окрашен.

                Здесь раньше Мамин-Сибиряк 
                Искал для чуда краски.
                И не забыть уж мне никак
                «Алёнушкины сказки».

А ведь ей тогда только десять лет исполнилось – на берегу Висимки юбилей справлялся, у костра.
     Кстати, «костры» такие не только у Наташи были. В деревне Раскуиха Азовский с директором туристической станции города Александром Кузьмичом Чусовым организовали летний лагерь юных поэтов. Не менее десяти июней и не менее сорока ребятишек каждый год отдыхали и творили там под заботливым глазом любимого учителя. И ни одного, как говорится, ЧП за все десять лет не случалось. А сколько стихов и рассказов было сочинено в ту пору! И все они вошли в книги рассветовцев, в литературную историю нашего города.
     У самого Анатолия Андреевича есть одно стихотворение, которое заканчивается таким вопросом: «А кто я и зачем?». Вероятно, этот вопрос рано начал мучить его и как поэта, и как человека. Только желание отыскать Истину, отыскать смысл жизни мотали его в молодости по стройкам Родины, а в зрелости – в поисках своего предназначения на Земле, в должном применении своих сил для большей пользы людям. И разве можно забыть, какой неизмеримый вклад внесён в души полевчан поэтом Анатолием Андреевичем Азовским - членом Союза писателей России, педагогом высшей категории, Заслуженным деятелем культуры РФ? Спасибо ему, моему учителю, моему мэтру в поэзии за путёвку в литературную жизнь!