Когда тебе двадцать три, можно врать, что тебе восемнадцать,
На каток бежать и визжать «смотри», я умею вот так кататься,
Не держаться за бортик совсем и не падать смешно на коленки.
Он улыбается – вставать завтра в семь, собирайся домой уже, Лен, а?
Можно дома уткнуться ему в ключицу, смотреть передачи про неких майя,
Мол, не сегодня/завтра что-то должно случиться, мол, все мы медленно умираем.
Он ухмыляется – прям детский сад, ну мы-то с тобой точно в это не верим,
Целует в щёку, чистит спелый гранат. Ты развешиваешь носочки на батарею,
Утром готовишь омлет, как он любит, наливаешь в высокий стакан оранжад,
Торопливо надеваешь с карманами юбку, заботливо поправляешь ему пиджак.
Каждый убегает по чертовски важным делам, небрежно соприкоснувшись губами,
Ты переписываешь документы по датам и именам, он читает лекции про назначение наказаний.
Все спокойно внутри и, можно сказать, уютно, вечера становятся теплыми и простыми,
И никто не путает в небесах маршруты и не плачет в подушку ненужное имя,
И вроде никто никого ни о чем не просит, не шепчет на ухо о счастье бумажном…
Но когда тебе двадцать три, а ему – сорок восемь…
Становится страшно. 02.01.2012