мерещилось, что счастливый.
что там, за окошком, лето,
что вьется под тонкой шиной шершавая автолента.
и тело мое - брат ветра, почти вырастают крылья.
и рядом такой же ветер - такой же, как я, счастливый.
мерещился злой октябрь. плеснули в него глинтвейном,
и он, обозленно тявкнув, свернулся заиндевело.
мерещилось, что есть елка, бенгальский в руке искрится.
январь - ледяная корка на каменные ресницы.
мерещилось - я без шарфа и холод кусает ноги,
вцепился в решеток шаткость на той стороне дороги
и видел - свет кутал кухню, там кто-то готовил завтрак.
а птица с железным клювом тянула меня на запад.
я вышел с большим баулом, и горло заткнуло колом.
сутулый приехал, снулый, не помню какого пола.
повсюду вихлялись толпы и корчились чьи-то лица.
я чуть не догнал кого-то. но кто-то остановился,
полился другому в трубку журчавой французской речью.
и я опускаю руку.
и я опускаю плечи.
не раз повторялся морок; дрожащий туманный ежик,
я глупо утюжил город, искал на тебя похожих.
копался в чужих аллеях, сжигал на проспектах ночи.
удавкой свисало время с высокого потолочья.
в бульварах роились бреши, протертые моим шагом.
и я не нашел, конечно.
и я перестал, пожалуй.
...мерещилось - вижу море, в котором нельзя купаться.
я пьяный и босоногий. и море щекочет пальцы,
и море бежит в колени, и мокро ласкает бедра.
синюшные пляшут тени в дыханьи седого фьорда
под звуки дурных тамтамов, с напевом почти не слышным.
в лицо наплывает запах дурманной горелой вишни,
сев в легкие, жжет окурком, каемчато плавит дыры.
рукой бы махнуть, но руки, скользнув, обернулись рыбой.
и рыбное мое тело неслось к островерхим скалам.
мне снилось, весь берег бегал. мне снилось, меня искали,
молились луне и солнцу, мелькали ладони, спины,
какие-то незнакомцы с глазами побитой псины
цепляли меня баграми, трясли до биенья пульса.
а мне бы проснуться.