Я пыль сдуваю с заржавевшей полки,
Что сердцем некогда звалось.
За окнами завыли ночью волки.
От колыбельных стонов их
Мне хорошо спалось.
Над нами тучи побуревшие сгустились.
И, ненавистную целуя пустоту,
В конвульсиях, как в танце, мы забились,
На горло накликая тошноту.
Но, видно, предначертано судьбою
Мне пережить тот тошнотворный час.
Я вспоминаю, как Берлинскою стеною
Земля тогда вдруг разделила нас.
И на другую колею случайно
Как с моря в сушу, выкинуло труп.
И в миг заиндевевший, но горячий
Мы выгревали с ним всю сырость рук.
Два тростника у наледей просторных
Замерзшей улицы,
Дороги, как реки.
Он говорит, что очень часто помнит
Искру холодной, греющей руки,
И то,
Как пару строк
через года живущей ноты
мы изрекли, все дальше ветками держась.
Искра на вену наложила жгуты,
И кровь из шеи больше не лилась.
И ночью ныне, как бы ни старалась,
Я, как дитя, с подушкой обнималась
Во сне
(а сны есть голоса мечты),
И каюсь, каюсь, достоверно представляла,
Что не подушка меж ребер – а ты.
И им не ведомо, как я люблю кошачьи
глаза и губы,
хоть контур их пока недосягаем мне.
И дней отсчет веду, и жду
Когда натянутые струны
Предам я легкой и сапфирною волне.
«ты не заметишь, как стрелой промчится время»
Я внемлю народившейся листве.
Ты вырастил во мне, как солнце, семя.
Ромашки семя, что расцветали в неба глубине...