Прости, отец. Я был не прав.
Но слава, Богу, что ещё не поздно,
Когда и я прозрел, и ты рассудком здрав,
Мы сможем разговор вести серьезный.
За тесным кухонным столом
Ты, как всегда не признавая стопку,
Нальёшь себе стакан с верхом
И мне стакан, наполовину только.
Поговорим о внуках, о зятьях,
Смотря в глаза друг другу, а не мимо,
О жизни чудной там в чужих краях,
И перейдем к твоей судьбе спесивой.
Ты жил, как мог, а мог и дать по роже
Зарвавшемуся грязному дельцу.
Не помню я, что б вон ты лез из кожи,
И никогда не падал ниц дворцу.
Не протирал ты смокинг в ресторанах.
А если было, пил шампанское с горла.
И кровь лилась с твоих ладоней рваных,
Когда ты друга поднимал со дна.
Над дураком ты хохотал открыто,
А позади молчали все кругом.
Любил ты песню петь про трех танкистов.
Быть может и сейчас её споём...
Но жизнь не песня. В ней всё больше прозы.
Как я хочу, чтобы ты просто был.
И у слепого навернутся слезы,
Если он чашу горькую до дна испил.
Я не в тебя. Я осторожный, робкий.
Рвать и метать- призванье не моё.
Но раздавить стекла осколок тонкий,
Куда опасней, чем сломать копьё.
09.11.92г.