НЕСКОЛЬКО СЛОВ О СМЕРТИ
Памяти отца
Страх?
Злоба?
Гиря стопудовая –
на тоненькой жерди?
Просто
несколько слов
о смерти.
Кастаньеты часов
задают
хронический ритм.
Ночь
впивается в небо
когтями звёзд.
Из стеснённой груди
клочьями
рвётся крик.
Нет
слёз.
Пройти,
не касаясь
судорогой смятых страниц,
молчать,
пока боль
не осыплется листьями памяти...
Не нужно носилок,
врачей,
медсестёр,
больниц...
Уже
ничего
не исправить.
Швырнуть на угли дат обгоревшие списки!
В отчаянье головой зарыться в песок!
Застряла игла
на треснувшем диске
и колет, колет
ноющий
висок...
Боль
заострилась
и режет ножны.
На сером экране –
похоронная хроника.
Уже – ничего,
уже
можно
выпить стакан
холодного тоника,
ознобом
привычных слов
оветриться,
игл недоверия
ощериться
панцирем,
когда в сочувственном марше кавалерия
галопом помчится по ранам сердца.
Льдом
унять
горячечную память,
лбом пылающим
прижаться к стеклу...
И вдруг –
зарыдать,
захлёбываясь словами:
“Снимите,
снимите
с пластинки
иглу!”
Г’олоса севшею батареей
в хрипе романса выплакать жалобу,
когда муза,
пьяная,
повиснув на шее,
станет раскачивать сердца палубу...
Нет слёз.
Провожаю карету
крестополосую
сухими глазами.
Сутулясь и нервно куря сигарету,
смотрю,
как рассвет пробирается озябшими дворами...
МАЯКОВСКОМУ
Слово в вечности – капля в море?..
Слово – свинец, и слово – кремний,
Слово нависло тяжёлым молотом
Над наковальней времени...
Вечно поэтам хочется нового:
То нового слова, то нового слога.
А человеку не нужно многого,
Человеку и так неплохо.
Зачем в поэтические химеры верить
Тем, в ком душок остался от духа?
Человек привык истину мерить
Степенью сытости собственного брюха.
Но если пламенем душу гложет
Мысль, упрямая, как агония,
Слово вскипает под вздутой кожей
Меры, спокойствия и иронии,
И вырастает из гари и копоти
Третьим измерением чувства глубина,
Стих наступает, ломаются лопасти,
И пульс ревёт, как басовая струна.
Не легче ли смеяться, зубы скалить,
Пускать пузыри красивого слога,
Чем душу на стих в крематории плавить:
Сердце – SOS – пожарная тревога!
Слово – рубец на сердце выгоревшем,
Слово – нерв на вздувшемся плакате,
Крик, в толпу летящий пригоршнями:
“Нате!”
ВЫСОЦКОМУ
Кто бард – а кто судья, кто царь – а кто изгнанник,
Кто жил – кто отложил полжизни прозапас,
Кому достался кнут, кому – медовый пряник...
А перед Богом все предстанут без прикрас.
Что ж, так заведено: один – за всех в ответе.
Не нам его судить: пока хватало сил,
Он пел и рвался в бой, глотая жаркий ветер,
И не щадил себя, и славы не просил;
Он падал на скаку, надеясь на удачу,
Хватая под уздцы взбешённого коня...
Когда душа в огне, слова так мало значат,
И всё-таки слова родятся из огня.
Казался фарсом век, и жизнь казалась драмой,
Казалось, нет конца бесчисленным боям;
Вся боль в одной строке – живучей и упрямой –
Вмещалась, когда фальшь хлестала по глазам.
Примите же его как есть, без оговорок,
Без скидки на игру, на песенный надрыв...
Он был самим собой, и этим был нам дорог.
Поэтому он есть. Поэтому он жив.
МАРИНЕ ЦВЕТАЕВОЙ
Плен улыбки. Интрига.
Жизнь крестовых мастей.
Ты – старинная книга
В переплёте страстей.
Ты взлетала, блистая
Ярче алых зарниц,
И оставила стаю
Обожжённых страниц,
Строчек хрупкие чары,
Откровенья в тиши
И поэзии парус
В океане души.
ГАРСИА ЛОРКЕ
Звёзды в небе – как раны,
Имена чёрных лилий...
Кружит парус тумана
Над волнами Севильи.
Серебристой форелью
Бьётся ветер крылатый
В одиноком ущелье
За равниной заката.
Острокрылые скалы,
Всадник в лёгкой накидке,
Блеск стального кинжала
В смертоносной улыбке,
В звонкой песне – измена,
Тонких губ искушенье...
От смертельного плена
Я прошу избавленья:
Отпусти моё сердце,
Дай парить в поднебесье,
Дай кружиться по ветру
Перелётною песней.
ПОЛЮ ВЕРЛЕНУ
Как тонкий аромат цветка,
Влечёт строки очарованье,
Но затаилось в ней страданье –
Неодолимых снов тоска;
Её не вырвать из груди –
Прочны терновые объятья! –
Так полюби своё проклятье
И храм над бездной возведи!
ОТРЕЧЕНИЕ
Артюру Рембо
Мне всё равно, что скоро в бездну кану,
Не возвратив мне данного сполна,
И трезвость сердца предпочту стакану
Отравленного горечью вина.
Мне всё равно, что пир не состоится
И в новый ад азарт не завлечёт,
Боль на губах насмешкой затаится,
Любовь змеиным ядом истечёт.
Мне всё равно, что в страсти, ставшей прахом,
Найдёт отраду чувственный гурман
И, одержимый алчностью и страхом,
Глумливым ртом коснётся чёрных ран.
Мне всё равно, что сумерки предела
Не озарит пророчество строки.
Душой иная мука овладела,
Иные солнца стали мне близки.
Я не вернусь назад и не раскаюсь,
Иная кровь рождается во мне,
И, от безумной жизни отрекаясь,
Я становлюсь безумнее вдвойне.
БЕЛЛЕ АХМАДУЛИНОЙ
Стихи – во мне. В чарующей красе
Они пьянят – до головокруженья!
Как самолёт на взлётной полосе,
Я предвкушаю обморок паренья,
Паденья – в ту неистовую мглу,
Что пленною душой овладевает...
Я плавлю чувства вязкую смолу,
И тяготенья гнёт ослабевает...
И я лечу – легко, как в первый раз!
Пока душа с безмолвьем не смирилась
И не исчерпан топлива запас,
Мне небеса свою даруют милость...
Я вся – в стихах. В блистательной красе,
Они – как дивной птицы оперенье.
Купаюсь в их заоблачной росе
И наслаждаюсь чудом вдохновенья.
К...
Я всё хочу знать о тебе,
Я чувствую линию связи:
Мы словно две тайны в судьбе,
Два сна, два героя в рассказе,
Два часа из жизни одной,
Два образа, цвета в эскизе,
Две нити, сплетённых с луной,
Две близкие ноты в “Элизе”;
Мы словно два солнечных дня
По разные стороны моря,
Две искры из танца огня,
Два ветра в открытом просторе...
МОЕЙ СЕСТРЕ ПОЛИНЕ
Ты и я – два звена одной цепи,
Ты и я – две слезы одной волны,
Ты и я – две строки одной любви,
Ты и я – два крыла одной души...