О.Т.
Кто-то из моих домашних засушивает полуизящные огрызки лета,
Трепетно рассматривает каждый по-отдельности.
Кладет на дно причудливых баночек и закрывает несколькими конфетами.
Тогда приходится освободиться от дел, нести
Всю посуду в другую комнату, перевязывать весёленького цвета лентой
С датой сбора, точнее - погребения листиков.
Эту невзрачную однотонность лиц больше никак не назовешь, кроме как меткой,
Дающей возможность нечаянно задеть лист стихов,
Написанных для детей маленьких, про юг Амстердама, про хруст недозревших яблок,
И про то, как мама достает из стирки слоника
Немного полинявшего, в целом не очень любимого, просто выкинуть жалко;
Как не хочешь прервать над уровнем подоконника
Легкий сквозняк, если сидя рядом его почти не чувствуешь. Я слон-оригами
Похожий на плюшевого, лишь смешнее выгляжу,
Делю свое существование в Вашей жизни на три подушечки Орбит. Сами
Мы не оставим друг другу большего. Вам ажур
Лепестков каркаде на стенках стакана напомнит что-то такое, что на шепот
Резко перейдете практически заговорщицкий,
Впервые за утро мягко улыбнетесь мне. Знаете, Олечка, я помню, шел год,
Когда выпало много снега. И Вы – мой гость, щекой
С опаской касаетесь горячей кружки, чтобы согреться. Набираю горсть солнца,
Топлю в чае. Отдираю оставшийся с лета лак
От баночек. Ни тогда, ни сейчас чай не кажется мне безвкусным с уместным соло:
«Так и так мол, прощайте, милая, я в Вас верила».