Нехитрую утварь выносят из комнат.
Мы снова, мы снова снимаемся с места,
и в небе, бездонном, как ласковый омут,
дымком растворяется горечь отъезда.
Сутулится тополь в углу у забора,
косые лучи перерезали местность,
качаются ветви. Кончаются сборы,
кончается всё. Впереди - неизвестность.
Прощальный поклон запоздавшим соседям,
минута-другая, - и дом заколочен.
Послушай! Давай никуда не поедем,
в высокую траву с подножки соскочим!
Давай никуда не поедем, - не мы ли
живя здесь, внезапно узнали, - какое
великое счастье - остаться немыми,
немыми навек перед этим покоем?!
Нас лето печатью веселья отметит,
нас осень укроет цветными платками.
Мы будем чисты и бездумны, как дети,
и жизнь отпивая большими глотками,
как мягкую, пенную, юную брагу,
услышим, как ветер по кронам гуляет,
и дикие боги хохочут в оврагах,
и память - слабеет, и боль - оставляет.
И стоит ли ехать, раскаяньем мучась
в слепой духоте промежуточных станций?
- Возможно. Возможно, но лучшая участь -
остаться, остаться, остаться, остаться!
...Но дикие боги над нами хохочут.
Мы сели в повозку, мы лошадь стегаем,
и рай за спиной превращается в точку,
мелькнёт - и становится недосягаем.
1992